Дмитрий Сафонов - Роман с демоном

• Название: Роман с демоном
• Автор: Дмитрий Сафонов
• Жанр: Маньяки
• Год: 2006
• ISBN: 5-8189-0767-8

Москва. В одном из домов найден труп манекенщицы. Над изголовьем ее кровати красуется замысловатый вензель в виде буквы «М». Написанный кровью. Ее кровью.

Спустя сутки. Лекция в институте имени Сербского. Лектор — молодая, красивая женщина. И одинокая. Она и не подозревает, что через тридцать минут ее жизнь изменится самым кардинальным образом…

За день до ритуального убийства. Одиночный бокс для душевнобольных. Всегда апатичная Безумная Лиза впадает в транс и выцарапывает у себя на груди таинственный знак.

Ночи становятся все длиннее… И кровавый вензель появится еще не раз…

---

В зале зашумели. То, что говорила Вяземская, напрямую относилось к одному из самых острых вопросов в социальной и судебной психиатрии: в каком случае преступника следует считать вменяемым, а в каком — нет? Некоторые исследователи предлагали ввести термин «ограниченная вменяемость», но это только все запутывало и усложняло.

Анна подняла руку.

— Теперь послушайте другое определение. «Мания — это патологическое стремление, влечение, страсть». Куда короче и проще предыдущего. Но… Неконкретное. И неконкретность проистекает именно из этого слова — «патологическое». Я ведь не зря сказала, что изменение психического состояния есть приспособительная реакция человека на изменение условий обитания. Мир вокруг нас становится другим — каждую секунду. Как это учесть? Скажем, можно ли считать маньяками религиозных фанатиков? Или — каннибалов? В Африке, Южной Америке и на островах Полинезии до сих пор есть племена, которые поедают себе подобных. Но ведь это случалось и в Европе, и в России. Совсем недавно — в двадцатые-тридцатые годы, в ленинградскую блокаду… Это было страшно, но это было. Физиологические потребности отменили этические нормы. И мы не вправе считать этих людей маньяками, потому что у них не было другого выхода. У жителей современной Африки альтернатива каннибализму есть. Но это тоже не является основанием для того, чтобы поголовно записывать их в маньяки. Все упирается в трактовку слова «патология». В психиатрии граница между нормой и патологией очень нечетка. Расплывчата. И она напрямую зависит от моральных, этических и правовых норм, принятых в обществе. Как видите, термин «маньяк» имеет ярко выраженный социальный оттенок. Однако же мы знаем, что, когда маньяк совершает убийство, то меньше всего думает о социологии. Он руководствуется другими соображениями. Так как же нам выработать однозначное медицинское определение, не зависящее от социальных предпосылок? Это важно. По сути, мы должны решить, как отделить науку от государства.

Это и была тема ее кандидатской диссертации, которой аплодировали и ученый совет института, и аттестационная комиссия. Важность проблемы ни у кого не вызывала сомнений, и Вяземская как никто другой была близка к ее разрешению. Оставалось только утвердить ее выводы в виде обязательных директив.

Анна вышла из-за кафедры, собираясь перейти к основной и затем — заключительной части лекции, но в этот момент откуда-то из задних рядов донесся спокойный голос.

— А стоит ли так усложнять?

— Простите? — опешила Вяземская, вглядываясь в лица людей, сидевших «на галерке».

Со стула, стоявшего ближе других к выходу, поднялся высокий молодой человек лет тридцати, по виду — ровесник Анны. Густые темно-каштановые волосы были зачесаны назад. Зеленые глаза смотрели с лукавым прищуром. Он был одет в голубые классические пятикарманные джинсы и коричневый свитер с короткой молнией у самого выреза. На спинке стула Вяземская заметила рыжую потертую кожаную куртку, какие обычно носят рок-музыканты или байкеры.

Молодой человек улыбался — открытой обезоруживающей улыбкой.

— А если нам подойти к этому с другой стороны? — спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Есть и третье определение мании. Правда, сейчас оно считается устаревшим, но, по-моему, подходит как нельзя лучше. «Мания есть синоним слова „бред“. А бред — это симптом психического расстройства, проявляющийся в ложных суждениях, умозаключениях, которые имеют лишь субъективное обоснование и не поддаются коррекции». Блейлер, «Практическое пособие по психиатрии», Берлин, 1908 год.

Вяземская натянуто улыбнулась.

— Разумеется, это аргумент. Спорить с Блейлером, основателем современной психиатрии, нелегко, да и… Попросту глупо.

Наглый зеленоглазый выскочка снисходительно кивнул.

— В этом определении есть два необходимых ключевых момента, которые позволяют классифицировать понятие «маньяк» предельно точно. С одной стороны, умозаключения маньяка имеют лишь субъективное, то есть — верное для него одного, обоснование, и с другой — не поддаются коррекции. Выражаясь проще — неизлечимы.

После этой фразы Анна поняла, что говорить ей больше не о чем. Парень буквально в двух словах сформулировал то, что она хотела дать в более развернутом виде. И пусть аудитория этого наверняка бы не поняла, но сама-то она об этом знала! И молодой человек в голубых джинсах тоже знал.

— Спасибо за дельное замечание, коллега! — вежливо сказала Анна, думая совершенно о другом: «И зачем ты только сюда приперся?».

Вяземская кивнула, и молодой человек сел на место. Анна дочитала лекцию до конца, но уже как-то сухо и без задора. Пропал кураж, который она чувствовала в самом начале. И ощущения заслуженного триумфа тоже не возникло.

Последние четверть часа Вяземская старалась не смотреть на задний ряд, хотя… Она ловила себя на мысли, что хотела бы еще раз увидеть эти зеленые насмешливые глаза.

Ровно в одиннадцать Анна подвела итог и поблагодарила слушателей за внимание. Раздались довольно жидкие аплодисменты — жалкое подобие того, на что она рассчитывала.

Перед тем, как все стали подниматься, Вяземская взглянула на последний ряд — на место, ближнее к выходу, и… Никого не увидела.

Молодой человек в потертой кожаной куртке исчез, словно его и не было, а она даже не заметила.

«Ну и ладно», — подумала Анна и скрылась в лекторской комнате. Она попыталась выкинуть из головы досадный инцидент. Предстояло еще осмотреть спящую Панину — занятие куда более важное, нежели мысленный спор с нахальным субъектом.

На минус первом этаже, в третьем боксе, «безумная Лиза» лежала на спине с открытыми глазами и улыбалась во сне. Наверное, ей снилось что-то приятное.

9

— Странно, — полковник Надточий, начальник отдела МУРа по расследованию убийств, вытянул над столом длинные руки и громко хрустнул пальцами. — И почему меня это не удивляет?

Рюмин не знал, что ответить. Вообще-то, ответа и не требовалось. К своей репутации неуживчивого скандалиста капитан не добавил ровным счетом ничего.

— Товарищ полковник… Андрей Геннадьевич… Я, собственно говоря, хотел рассказать, как продвигается расследование…

— Не трудись, — ядовито сказал Надточий. — Я вижу. Может быть, все-таки снимешь очки?

— Зачем? Они защищают глаза от солнца, — возразил Рюмин. — И потом, они мне очень идут.

— Хочешь сказать, что в них ты выглядишь лучше?

— Значительно.

— Хорошо. Пусть так, — согласился Надточий. Он вздохнул и тоскливо посмотрел в окно. — Начинай. Я слушаю.

Рюмин, обрадовавшись, что воспитательная работа на время откладывается, положил на зеленую скатерть тонкую картонную папку.

Кратко и по существу он за несколько минут рассказал все события вчерашнего дня, обойдя стороной самые щекотливые моменты.

— Ты обозначил круг возможных подозреваемых? — спросил начальник.

— Наиболее вероятная кандидатура — господин Рудаков.

— Мотив?

— Он состоял в любовной связи с жертвой. Убийство из ревности. Или — из мести. Буду работать в этом направлении.

— Основания?

— Мне кажется, Рудаков знал о смерти девушки — еще до того, как подруга убитой обнаружила тело. Поэтому и дал ей ключ, чего раньше никогда не делал.

— Это могло быть простым совпадением.

— Я не верю в совпадения, когда речь идет об убийстве, — заявил капитан.

— Доказательная база? Улики?

— Никаких, — честно признался Рюмин.

Надточий покачал головой, встал из-за стола и в задумчивости прошелся по кабинету. Он остановился рядом с сейфом, дважды повернул ключ и открыл бронированную дверь.

— Теперь я тебе кое-что скажу. А ты — постарайся меня услышать, — казалось, полковник колебался, не зная, с чего начать. Наконец решился и перешел к самой сути. — Взять Рудакова нам никто не даст. — Начальник увидел, что капитан готов оспаривать его слова, и добавил. — Даже если окажется, что он виновен.

Рюмин резко встал, сунул под мышку папку и вытянулся по стойке «смирно».

— Товарищ полковник! Разрешите идти?

— Да хватит, — поморщился Надточий. — Прекрати пустое позерство! Ты думаешь, мне очень приятно это говорить? Нас никто не слышит. Свидетелей нет. Так что — засунь свою гордость туда, где солнце не светило! Я тебе не приказываю, только — советую. На правах старшего товарища. Ты можешь делать все, что хочешь, но не забывай: до суда дело не дойдет. Мне уже четко дали понять, что его развалят по дороге — слишком могущественные у этого Рудакова покровители. А у тебя единственный покровитель — я, и меня всю ночь гоняли, как пса паршивого, за твои выходки!

— Я должен извиниться? — насупился Рюмин.

— Перед моей женой, — улыбнулся Надточий. — Она была очень недовольна поздними звонками, которые не давали ни спать, ни… В общем, ей бы хотелось, чтобы эта ночь была более содержательной.