Наталья Троицкая - Обнаров

• Название: Обнаров
• Автор: Наталья Троицкая
• Жанр: Современные любовные романы

Константин Обнаров – великолепный актер, разбивший миллионы женских сердец, не боящийся самых дерзких творческих экспериментов, известный ловелас, забияка и скандалист, не сходящий со страниц «желтой прессы». Не в пример сыгранным киногероям, к женщинам Обнаров относится потребительски, цинично, помня только об их «горизонтальной сущности». Он не желает ничего менять, но вдруг встречает незнакомку, и понимает, что влюбился, как мальчишка, с первого взгляда…

---

– Алексей Петрович, а что мы будем смотреть?

– Ваше нетерпение, Никита Сазонов, я объясняю возбужденным состоянием, возникающим всякий раз перед встречей с прекрасным, а отнюдь не дурными манерами. Позвольте мне продолжить… Нам посчастливится увидеть сегодня героическую комедию Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Это лучшая пьеса Ростана. К тому же она автобиографична. Это дань любви самого автора к своей жене и музе Роземонде. Это гимн любви, я бы сказал! Пронзительный гимн любви! Вы знаете, я сам себе завидую, что увижу это творение еще раз. Что ж, друзья мои, в половине седьмого жду вас у главного входа.

После спектакля Сазонов провожал ее домой.

Они шли по полутемной пустынной улочке. Их неспешные шаги неуверенным эхом отдавались в наступавшей ночи.

– Тась, как тебе эта «пронзительная пьеса о любви»?

– Никак. Жаль потерянного времени.

– Таисия, вы противница академического театра?! – Никита Сазонов сыграл изумление.

– Нет. Я противница халтуры. Звание народного артиста, по моему убеждению, глубокому, как Марианская впадина, не дает права Андрею Шерстнёву на халтуру. А бессмысленная беготня по сцене, механическое и невнятное произнесение текста – все, что я сегодня увидела. Жаль потерянного времени, – повторила она.

– Ты припечатала… Слышал бы тебя наш Сирано де Бержерак!

Таисия улыбнулась.

– Ему бы было полезно. Криминальные авторитеты ему как-то больше удаются. Может быть, потому, что в кино есть монтаж?

– Да ладно. Думаешь, играть одно и то же шестой год подряд интересно? А он играет, чтобы иметь хлеб насущный. Разве можно его за это осуждать?

– А кто здесь говорит об игре? Игра – это когда у тебя в жизни кавардак: жена сбежала к лучшему другу, все бабы – подлые стервы, дети балбесы, которым на тебя чихать, у самого вот-вот инсульт, начальство на тебя зуб точит, а ты выходишь на сцену и три часа, пока идет спектакль, умираешь от любви, растрачивая себя, душу свою на кусочки дробишь и даришь по крохотному кусочку каждому пришедшему поглазеть на тебя зрителю, чтобы у него, у зрителя, в его измученной, закопченной лампадой жизни душонке светлее и чище стало, чтобы он вышел из театра и сказал: «Господи, хорошо-то как! Как в церкви побывал!»

– Н-да-а… – вздохнул Сазонов. – Самое грустное, что этот Сирано в конце месяца у нас мастер-класс вести будет. Будет нас учить актерскому мастерству, «отдавать себя без остатка зрителю при каждом выходе на сцену».

– Преображенский сказал?

– Да.

– Я не пойду.

– Да не суди ты об актере по одному неудачному спектаклю. Ты – максималистка, Тасенька. Обычная, надоевшая до чертиков работа, за которую платят бешеные бабки. Да я не напрягаясь лет за пять своей мордой на экране заработаю больше, чем мой папа за всю жизнь! И не надо, не надо романтики. Это хорошо отлаженный бизнес, шоу-бизнес. Нет больше титанов: Смоктуновского, Миронова, Папанова, Никулина, Раневской, Орловой, Ладыниной. Наше актерское поколение по сравнению с ними – сельское ПТУ. И ты, Тасенька, как бы ни пыжилась, не станешь второй Орловой или Вивьен Ли. Да и не нужно. У нас с тобой задачи другие. Когда я чувствую вкус денег, я черту душу готов продать! Уверен, ты тоже. И не буду я себя растрачивать. Есть соответствующие актерские техники. Только экзальтированные и недалекие еще играют по Станиславскому. Здоровьишко беречь надо для дома, для семьи. Если каждый день играть как на премьере, сердечко тикать перестанет. Так что спустись с небес на землю. И… давай не будем больше об этих глупостях.

Сазонов взял ее за руку, стал гладить пальчики, потом поцеловал запястье, ладонь.

– Никита, не надо. Перестань!

Он притянул ее к себе, обнял, не дав высвободиться, попытался поцеловать в губы. Таисия уклонилась.

– Отпусти меня!

– Нет… – хрипло ответил Сазонов. – Идем к тебе. Пригласи, ну пригласи меня к себе, – скороговоркой шептал он, не оставляя попыток поцеловать.

– Отпусти, я сказала! – она с силой отпихнула его, и Сазонов едва удержался на ногах.

– Ковалева, ты лесбиянка, что ли?

– У меня беда с актерской техникой, Никита. Я не умею притворяться. И я не люблю, когда мимоходом. А поцелуи на улице, на мой взгляд, вообще дурной тон!

Сазонов усмехнулся.

– Приглашаю к себе – тебе не нравится. Мимоходом – дурной тон. Слушай, Ковалева, – с нажимом произнес он, точно ему вдруг здесь и сейчас открылась великая тайна, – может, все проще? Может быть, ты просто «динамистка»?!

Таисия помахала ему рукой и зашагала дальше по дороге. Одна.

Соседи не спали.

– Чё поздно приперлась?

Сосед Семен, зевая и почесывая под грязной майкой жирное брюхо, застыл в дверном проеме кухни.

– Добрый вечер, Семен Андреевич. Чаю хотите?

– Сама пей. Слушай, тут такое дело. Дай сотню до зарплаты, – без перехода выпалил он.

– Да откуда же у меня такие деньги? Я еще зарплату ни разу не получала.

– Все на шее у папы с мамой? Ну-ну.

Сосед подошел к столу, встал рядом с Таисией, ожидавшей, пока закипит чайник.

– Избаловали мы нашу молодежь. Где бы родителям помочь, они на родительской шее… – он замялся. – Ладно, Таська. Чего там… Что я, не отдам?

– Нет у меня денег. Самой бы до зарплаты кто подал.

– А я у тебя не милостыню прошу. Я за дело.

– Какое дело?

– Ты в комнатенке без прописки живешь? Да-а! – он расцвел в ехидной улыбке. – Участковому скажу, он тебя оштрафует. Опять скажу – опять оштрафует. Ты же лимита. У тебя же московской прописки нет!

Сосед с явным превосходством смотрел ей в глаза.

– С чего вы взяли? Это вы без прописки. И вообще, я хозяйке квартиры про вашу наглость скажу! Дайте пройти.

– Ути-ути-ути! – сосед, пританцовывая, отступил. – Крутая какая. А если вот так? – и он больно ущипнул девушку за ягодицу.

– Ошпарю, гад! Всю морду кипятком сожгу!

– Вали в комнатушку! Испугала! Ты теперь у меня вся в синяках ходить будешь, гадюшка, жадная. Я тебе припомню!

День разгулялся на славу. Солнце жарило не по-осеннему щедро, от всей души, так, что казалось, на дворе не середина осени, а всего-то середина августа. Пестрая лесная опушка, берег ленивой лесной речушки, щебет запоздавшей с отлетом на юг лесной пичуги… Костерок… Шашлычок… Водочка…

– Красотища-то какая, коллеги! – Слава Сысоев с наслаждением вдохнул запах готовящегося шашлыка. – «Дни поздней осени бранят обыкновенно, но мне она мила, читатель дорогой…»

– Разливайте водку, Александр Сергеевич. Шашлык почти готов.

– Точно, Димон. Сначала выпьем, – согласился Сысоев. – Братцы, к столу! Иначе мяса наедитесь, вам водяры не хватит. Давайте натощак, чтобы достучалось.

Нетерпеливые руки потянулись к пластиковым стаканчикам.

– Внимания, прошу внимания! – Сысоев постучал кончиком ножа по бутылке. – Дорогой мой первый курс! Давайте выпьем за нас. За то, чтобы, став знаменитыми…

– «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь…»

– Заткните Пастернака. Я продолжу. Так вот. Выпьем за то, чтобы, став знаменитыми, любимыми народом, богатыми и духовно и материально, мы всегда помнили, как мы начинали свой путь, день этот помнили…

– Короче, Склифосовский!

– …чтобы могли вот так, как сегодня, запросто собраться…

– Травиться дешевой водкой…

– Не надо. Не надо.

– Так что за нас, первый курс. Да сопутствует нам удача во всем!

– Ура!!!

Опустевшие пластиковые стаканчики полетели в воздух.

– Мясо… Мясо готово! Разбирайте.

Дима Ермаков, ловко орудуя шампурами, снимал кусочки шашлыка в общее блюдо, делил на порции, раскладывая в картонные тарелки.

– Мне два шампура дай. Я с картонки есть не буду, – Никита Сазонов брезгливо отверг протянутую ему порцию.

– Никитос, не борзей. Голодным оставлю. Так, девчонки, налетай. Кому порцию?

Сазонов усмехнулся, перешагнул через сидевшего на корточках Ермакова, жестко отстранил осаждавших его однокурсниц, подошел к мангалу, покрутил туда-сюда шампуры с уже готовым шашлыком и выбрал два.

– Э-э! Куда? Все же точно рассчитано. Никита, кому-нибудь не хватит. Ты же четыре порции загреб! – крикнул Ермаков вслед Сазонову.

– Пошел ты, счетовод! Забыл, кто пирушку финансирует?

На сухой, прибитой течением к берегу сосне секретничали девчонки.

– «…Экспедиция Роберта Скотта достигла Южного полюса восемнадцатого января тысяча девятьсот двенадцатого года, на месяц позже экспедиции своих соперников – норвежцев. Они обнаружили на полюсе норвежский флаг и записки Амундсена. Скотт записал тогда в своём дневнике: «Норвежцы нас опередили – Амундсен оказался первым у полюса! Чудовищное разочарование! Все муки, все тяготы – ради чего? Я с ужасом думаю об обратной дороге…» – сидя верхом на сосне, читала Ольга Ширяева.

– Барышни, шашлык стынет, – напомнил Сазонов.

– Тихо ты! Тихо! – зашикали на него.

– Что за «Юстас – Алексу»? Чего читаем? Таисия, держи, – он протянул Ковалевой шампур.

Ширяева втянула носом аппетитный запах шашлыка и продолжила читать.