Сергей Цветков - Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

• Название: Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава
• Автор: Сергей Цветков
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03441-0

Известный писатель, автор многочисленных научно-популярных книг и статей, историк С.Э. Цветков детально воссоздает картину основания династии великих киевских князей Рюриковичей, зарождения русской ментальности, культуры, социального строя и судопроизводства. Автор предлагает по-новому взглянуть на происхождение киевской династии, на историю крещения княгини Ольги и ее противоборство с сыном, на взаимоотношения русов и славян, особое внимание уделяется международным связям Древней Руси.

---

При помощи этих ритуалов убитый Игорь был превращен в наделенного магической силой предка-покровителя княжеской семьи и всей Русской/Киевской земли. Его сакральные функции земного вождя-жреца перешли к Святославу, ибо «ни в ком божественность не находит лучшего воплощения, чем в... сыне, унаследовавшем от отца его священное наитие»[214]. Только тогда русы решились на военные операции против «Деревьской земли». Вероятно, сцена с бросанием копья Святославом воспринималась людьми X—XI вв. в духе именно этих древнейших языческих представлений, согласно которым начинать сражение посредством некоего символического жеста (в данном случае метания копья в сторону врага) надлежало вождю, обладавшему божественной силой: «Суну копьем Святослав на деревляны, и копье лете сквозе уши коневи, и удари в ноги коневи, бе бо детеск. И рече Свенелд и Асмолд: „Князь уже почал; потягнете, дружина, по князе"[215]. И победиша деревляны. Деревляны же побегоша в градех своих». Даже в христианскую эпоху древнерусские книжники напрямую связывали победу Святослава (непреклонного язычника) над «древлянами» с покровительством небесных сил. В Архангелогородской летописи данный текст имеет продолжение: «И пособи Бог Святославу, и победи древляны...»

Впрочем, на самом деле Святослав, скорее всего, не участвовал в походе на «древлян». Жизнь князей-отроков старались не подвергать опасностям войны[216].

 В эпизоде с осадой Ольгой Искоростеня на первое место выступает уже собственно месть: «Ольга же устремися с сыном своим на Искоростень град, яко те бяху убиша мужа ея, и ста около града с сыном своим, а деревляне затворишася в граде и боряхуся крепко из града, ведеху бо [ибо знали], яко сами убили князя и на что ся предати [не надеясь на милость в случае сдачи города]. И стоя Ольга [под городом] лето, и не можаше взяти града, и умысли сице: посла ко граду, глаголющи: «что хочете досидети? А вси грады ваши предашася мне, а ялися по дань, и делают нивы своя и земле своя; а вы хочете измерети гладом, не имучеся по дань». Деревляне же рекоша: «ради ся быхом яли по дань [мы бы и рады дать дань, покориться], но [ведь ты] хощеши мьщати мужа своего». Рече же им Ольга: «яко аз мьстила уже обиду мужа своего, когда [ваши послы] придоша Киеву, второе и третье, когда творих трызну мужеви своему; а [ныне] уже не хощю мьщати, но хощу дань имати помалу, и смирившися с вами пойду опять».

Взятие Ольгой Искоростеня (древнерусская миниатюра)

Однако и здесь действиям Ольги присущ магический символизм. Ее обращение к древлянам с предложением выдать малую дань в передаче летописца Переславско-Суздальского читается так: «Ныне у вас несть меду, ни скор, но мало у вас прошю дати богам жертву от вас, и ослабу вам подать себе на лекарство главные болезни, дайте ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи, зане у вас есть тыи птици, а инде уж всюду сбирах, и несть их, а в чюжюю землю не шлю; а то вам в род и род...»

Этот вариант явно ближе к первоначальному тексту сказания, так как сохраняет сакрально-магическую подоплеку истории с «птичьей данью»: оказывается, что в продолжение всей осады в лагере русов совершались птичьи жертвоприношения, которые, по всей видимости, должны были облегчить русам взятие Искоростеня, — в результате чего русы за «лето» (за год) переловили всех птиц в округе.

В других списках Повести временных лет речь Ольги к жителям Коростеня старательно отредактирована: «Она же рече им: „ныне у вас несть меду, ни скоры, но мало у вас прошю; дадите ми от двора по 3 голуби да по 3 воробьи: аз бо не хощу тяжьки дани взложити, якоже и муж мой, сего прошю у вас мало, вы бо есте изнемогли в осаде, да сего у вас прошю мало"».

Изъятие упоминаний о птичьих жертвоприношениях, вероятно, объясняется цензурными соображениями: святая княгиня, даже будучи еще «поганой», не должна принимать непосредственного участия в языческих мерзостях. Предложение Ольги выдать дань дворовыми птицами нужно рассматривать в свете символико-магического значения дани, зачастую заслонявшего ее материальную сторону. Внешне безобидное и необременительное условие примирения вовсе не являлось таковым на самом деле, ибо Ольга посягнула на замкнутый мир дома, огороженный наговорами, заклятиями и амулетами от вторжения чужаков и злых духов. Тем самым каждый «древлянин» терял цельность своего духовного космоса, так как некая его часть теперь принадлежала русской княгине. Вот почему, получив требуемое, Ольга произносит: «Се уже есте покорилися мне и моему детяти». Не исключено, что и поджигание птиц, обернутых в пропитанные серой платки, тоже было частью какого-то обряда, который впоследствии был истолкован людьми христианской культуры как военная хитрость. Этнографам известен древний культовый обычай поджигать птицам хвосты[217].

Из этих наблюдений видно, в каком направлении менялся со временем смысловой вектор сказания об Ольгиной мести. В летописной обработке яркий языческий колорит сказания, естественно, поблек, и на первый план выступила сухая «графика» сюжета: «мудрость» (хитрость) Ольги и собственно месть. Ученые монахи совлекли со святой княгини, «матери русских князей», одежды языческой жрицы, запачканные запекшейся кровью человеческих жертв, и нарисовали образ изобретательной и беспощадной мстительницы за убитого мужа — образ, не потерявший своей привлекательности для крещеных русских людей конца XI — начала XII в.

Сказав все это, приходится добавить, что обильная уснащенность сказания об Ольгиной мести фольклорными мотивами и подробностями едва ли пошла на пользу исторической достоверности. Заключительная его часть, вероятно, в большей степени соответствует действительности, так как способы и последствия усмирения «Деревьской земли» не противоречат обычному образу действий русов в чужих землях, известному по другим источникам. Искоростень был сожжен, градские «старейшины» пленены (видимо, в целях получения за них выкупа, или, быть может, взяты в заложники), а «прочая люди овых [иных] изби, а другия работе предасть мужем своим, а прок их [остальных] остави платити дань. И возложиша на ня дань тяжку...». Две части дани шли Киеву, а одна — Вышгороду, «бе бо Вышегород Ольжин город»[218].

Переславско-Суздальская летопись знает размеры и состав «древлянской» дани: «И платить повеле [Ольга] по две куне чръных, по две веверицы и скоры и мед и давати...» Но эта запись скорее отражает современные летописцу реалии XII—XIII вв. По всей вероятности, «тяжкая дань», возложенная Ольгой на «древлян» (в нарушение прежнего обещания: «аз бо не хощу тяжьки дани взложити, якоже и муж мой»), в количественном отношении соответствовала прежней «черне куне», которую взимал с них Свенгельд, то есть была двойным обложением; о качественных ее показателях вряд ли можно сказать что-то конкретное. Вообще «черная куна» постоянно сопутствует летописным сообщениям о наложении дани на «древлян», начиная с правления Олега.

 С падением Искоростеня судьба «Деревьской земли» была решена: все «древлянские» грады предались Ольге, которая «прия землю ту, иде к Кыеву».

Глава 3 ВО ГЛАВЕ «КНЯЖЕНИЯ»

Опекунша или глава Русской земли?

 Прежде чем перейти к обозрению государственной деятельности Ольги, мы должны рассмотреть вопрос о легитимности ее власти.

Говоря об Ольге-правительнице, чаще всего полагают, что вдовая княгиня правила от имени своего сына, которого она временно заместила на киевском столе. Тем самым Ольге отказывают в самостоятельном источнике ее властных прерогатив, определяя их как регентские по существу[219]. Поступая таким образом, ученые следуют летописной традиции. При всем пиетете, питаемом к Ольге древнерусскими книжниками, последние решительно отказались считать годы ее правления самостоятельным княжением. Повесть временных лет не включила Ольгу в именной перечень первых русских князей (статья под 952 г.), изобразив ее всего лишь опекуншей законного наследника Игоря, малолетнего Святослава. Статья под 972 г. подводит итог его жизни словами: «И бысть всех лет княжения Святославля 28», то есть ведет отсчет его княжения с момента смерти Игоря в 945 г. (по летописной датировке). Этот взгляд на государственный статус Ольги после гибели ее мужа, в сущности, никогда не был ни достаточно аргументирован, ни серьезно оспорен.

Между тем основания для ревизии есть. Мы располагаем первостатейным по важности источником — трактатом Константина Багрянородного «О церемониях», содержащим список посольства княгини Ольги к византийскому двору. До сих пор исследователи, за редкими исключениями, проявляли к нему интерес только в связи с обстоятельствами Ольгиного крещения. Но его информативность отнюдь не ограничивается рамками этой темы. Жесткие этикетные требования византийского двора расставили прибывшую «русь» по ступеням иерархической лестницы, благодаря чему у нас есть отличная документальная основа для характеристики верхушки древнерусского общества в период правления Ольги. В этом отношении список Ольгиного посольства имеет такое же значение, как договор 944 г. — для изучения политической иерархии русов во время княжения Игоря.