Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)

• Название: Время терпеливых (Мария Ростовская)
• Автор: Павел Комарницкий
• Жанр: Исторические приключения

Давно и прочно забыты те времена. Много ли известно нам, теперешним «россиянам», о батыевом нашествии? Ну, было какое-то иго, вроде как… Какими были они, те люди, скрытые от нас толщей тёмных веков?… Это очень просто. Нужно только не жалеть времени, и вот настанет миг, когда сквозь разрозненные скупые строчки документов всплывут их лица… Они — были!

Примечание: Все события, изложенные в романе, имеют под собой реальную основу. При работе автор старался максимально придерживаться исторической достоверности.

---

— Мудрёно больно. — хмыкнул Даниил. — Ну а дальше?

— Дальше? — боярин вновь завозил пальцем по краю кубка, извлекая тихий стеклянный стон. — Дальше проще. Голубей посыльных у поганых нет, потому голубь птица оседлая. Стало быть, с гонцом весть уйдёт. Конные в степи да с пересменкой за двое суток до Батыги ту весть донесут, а без пересменки так все четверо суток выйдет. Но пусть даже двое суток. Оттуда ещё приказ до Торжка два дня пойдёт, лесами-то. Если заранее сговориться с новгородцами да плесковичами, так успеем дойти до Торжка. И всё, и конец поганым…

Даниил Романович молчал так долго, что у князя Михаила помимо воли мелькнула мысль, что больше ни слова они от гостя не услышат.

— План хорош, Фёдор Олексич, — тряхнул головой Даниил. — Ой, хорош! Значит, мы биться будем, а князь Георгий в лесу сидеть?

— Твои предложения? — ровным голосом спросил Михаил.

— Моё предложение простое. Дать знать Георгию, условиться о встрече, собрать все силы в кулак и тогда уж…

— Время, княже, время! — напомнил Фёдор. — Упустим время, упустим всё.

— А поспешим, поодинке выступив, ещё хуже будет! — отрезал Даниил. — Рязанцы вон поспешили, и где они теперь? Нет, Михаил, Всеволодович. Ты как хочешь, а на верную смерть своих людей я не поведу. Токмо вместе с князем Георгием выступать, не иначе.

Воцарилось молчание.

— Ладно, — вздохнул Михаил. — Давай-ка в баньку, устал с дороги, небось. Да и я схожу, пожалуй. И боярин Фёдор немыт давно. После обговорим.

— Погоди… — мотнул головой Даниил. — А что сам-то князь Георгий? Есьм связь с ним или нету?

Боярин Федор и Михаил Всеволодович переглянулись.

— Лгать не станем. Нет вестей от него никаких. Мы письма шлём, да без ответа.

…

— Аыыы!!!

Савватий мотал головой, заходясь истошным визгом. Вонь пожарища перебивал тошнотворный запах палёного мяса.

— Говори, шелудивая урусская свинья! Где коназ Горги, ну?!

— Оиииии!!!

Монгол, прижигавший пленника калёным железом, критически осмотрел железный прут, уже потерявший свечение, и сунул его в костёр, в самые угли. Вынул взамен свежий, рдевший на конце малиновым светом.

— Говори, собака! Где коназ Горги?!

— Уииииии!!!

Савватий уже утратил свойство членораздельной речи. Разумеется, палачи скоро выяснили, что он говорит по-монгольски, что только укрепило их подозрения — разумеется, непростой человек попал к ним в руки, ох и непростой! Выяснили они и то, что Савватий служил у князя Василько, и даже то, что сбежал он от Бурундая. Само по себе уклонение от службы такому человеку служило основанием для смертной казни, но сейчас важно было одно — как можно скорее найти спрятавшееся в лесах русское войско. Вот тут палачи упёрлись в стену. Нет, отче Савватий охотно указал им не менее полусотни мест, где располагались рати Георгия, от Дона и Волги до новгородских лесов. Но какое из них истинное?

— Говори, падаль палёная!!

— Ааааааааа!!!

Книжник, последний раз дёрнувшись на верёвках, которыми был примотан к бревну коновязи, уцелевшему при пожаре, затих, голова свесилась набок, глаза закатились под лоб и остановились, стекленея.

— Ангараг, он подох! — палач коснулся бедра Савватия калёным железом, раздалось шипение, но тело даже не дёрнулось. — Точно подох, собака!

Ангараг, ведший допрос, завернул веко пленника, отпустил. Сплюнул ожесточённо.

— Эх, не везёт… Это ты виноват, не умеешь!

— Я воин, а не записной палач! — в свою очередь озлился монгол, бросая железный прут. — Что ты велел, то я и делал!

За шумом перебранки двое не заметили, как подошёл сзади темник.

— Ну, узнали дорогу в логово?

— Дэлгэр… он… Он подох, собака! — обернулся Ангараг.

— Я не спрашиваю тебя о здоровье этого уруса. Я спрашиваю — где коназ Горги? Отвечай!

— Я не знаю, багатур! Он подох слишком рано!

— Так, — лицо Дэлгэра исказилось от сдерживаемого гнева. — Одни бараны не смогли взять хотя бы одного из шестерых урусских послов. Другие, которым судьба послала подарок в виде живого «языка», уморили его, так ничего и не узнав…

— Да не знал он, хан! — взвился Ангараг. — Всё рассказал, а этого просто не знал!

— Боюсь, Бурундая не удовлетворят такие объяснения. Ему нужна дорога в логово коназа Горги, а не объяснения, что она неизвестна. Ладно, толку с вас в этом деле… По дюжине палок оба получите, как вернёмся. Оттащите эту падаль подальше, чтобы не мешала ужинать. Палёным воняет…

…

— Сегодня уже восьмой день осады, а в стенах нет ни одного пролома!

Джебе смотрел на Лю Чэна с холодным бешенством. Он только что получил от Бату-хана послание, в котором тот участливо осведомлялся, не залёг ли прославленный и непобедимый Джебе в берлогу, подобно медведям в урусских лесах. Оправдаться было нечем. И всё из-за этого неумехи!

Зажигательные горшки, которых, кстати, оставалось совсем немного, этот идиот расстрелял в первый же день, щедро осыпав ими стены из малых машин, сработанных покойным Елю Цаем из волос урусских девок. Стены местами обуглились и почернели, но крепости своей отнюдь не утратили. Зажигать же город стало нечем — добыть горючее масло и селитру в этих местах было невозможно. Правда, часть раскалённых валунов, выпускаемых с огромным разбросом, перелетала через стену, вызывая пожары, но пожары эти были далеко не столь интенсивны, чтобы измотать защитников города и лишить их воли к сопротивлению.

— Мы уже пристрелялись, о прославленный нойон! Теперь дело пойдёт быстро!

— Хорошо, мастер Лю. Даю тебе ещё один день. Или завтра до полудня в стенах этого города появится хотя бы первый пролом, или он возникнет в твоей голове!

Джебе хлестнул нагайкой коня и помчался прочь галопом, давая волю накопившемуся раздражению. Перед глазами стояла вторая часть письма, надиктованная самим Сыбудаем. В ней старик спокойно и рассудительно излагал, какая участь ожидает Джебе в случае, если коназ Магаил и ноугородское войско подойдут к стенам Тарджока.

Джебе в бешенстве скрипнул зубами. Разумеется, старый лис прав. Его прижмут к стенам этого проклятого города и уничтожат. И никто не придёт на помощь, потому что идти сюда, оставив за спиной мощное войско коназа Горги будет явным самоубийством. Бату-хан, старый Сыбудай и этот выскочка Бурундай вернутся в степь с богатой добычей, кости же Джебе будут гнить здесь, в этой злобной Урусии.

— Значит, так. Готовить лестницы. Много, много лестниц! Завтра общий штурм, и окончится он только после падения города!

…

Старая Стешиха разглядывала бывшую деревню, в которой не осталось ни одного дома, выглядывая из-за ветвей. В деревне только что побывали поганые, и дым костра ещё курился, струйкой вздымаясь в небо. Ветер стих совершенно, на израненную, истерзанную землю опускалась морозная ночь.

Стешиха вздохнула, вслушиваясь в себя. В деревне кто-то был. Кто-то живой. Живой ли?

Колдунья давно усвоила, что глаза и уши это далеко не всё. И даже собачий нюх не всегда подскажет то, что можно почувствовать внутренним чувством. Вот и сейчас она чувствовала — кто-то остался в развалинах. Живой? Непонятно… Старею, вздохнула колдунья.

Старуха вышла из лесу и направилась к деревне, широко, по-мужски шагая. Она не боялась. Она доверяла своему чувству опасности, более чуткому, чем у любого зверя. Здесь опасности нет. А кто есть?

Стешиха посетила уже не одну деревню, отыскивая тех, кто выжил… кто мог выжить в той страшной бойне, что учинили на Руси пришельцы. Так велит матерь Жива, которую городские попы на греческий манер именуют Богородицей. Стешиха никогда не спорила с теми попами — толку-то, большинство из них были лишены МАНЫ, волшебной силы, от роду положенной всем волхвам. Умные вроде люди, однако глухие…

Старая колдунья остановилась, втянув воздух ноздрями. Пахло палёным мясом. Где-то здесь… Ага, вот.

Голый человек, мужчина неопределённого возраста, лежал ничком. Его вполне можно было принять за труп, но обмануть внутреннее чувство невозможно — в этом истерзанном теле покуда теплится жизнь.

Стешиха вздохнула, снимая со спины тугую скатку меховой полости, в которой удобно перетаскивать таких вот бедолаг, поклав на лыжи. Это уже четвёртый… Мало? Это как посмотреть…

…

Ропша стоял на низеньком пороге своей избушки и щурился на солнце. Да, солнышко светило сегодня совсем по-весеннему. Долгая, страшная зима кончалась…

Почтарь криво улыбнулся своим мыслям. Кончаться и кончиться вещи разные. Ничего ещё не кончилось, наоборот, дела идут всё хуже и хуже. Нет, Ропша не читал писем, что приносили к нему голуби, но для того, чтобы понять, что происходит, достаточно было голубятни. После падения Ярославля связь сохранялась только с Ростовом и Угличем. Причём в Углич сегодня улетел последний сизарь, и ещё шесть штук имелось ростовских. И всё… Тверь, судя по всему, уже взяли. Связи с Торжком у почтаря не было, и кто знает, стоит ли город?