Владимир Надеин - Три карата в одни руки (сборник фельетонов)

• Название: Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
• Автор: Владимир Надеин
• Жанр: Юмористическая проза

В сборнике помещены фельетоны, «герои» которых бюрократы, болтуны, ловкачи и подхалимы, грубияны и обещалкины, перестраховщики и взяточники… Словом, речь идет о людях и явлениях, чуждых нашему обществу.

---

Там завкадром, между прочим, баба, так она на меня смотрит — слезы из глаз льются. Я из-за тебя, говорит, Хрипунов, в домохозяйки уйду, ты, говорит, самый первый в городе летучий голландец, тебя где только не знают, кому ты еще не успел досадить? А я эдак шапку в руках верчу, вроде душой извелся, и отвечаю: да какой из меня, Светлан Федоровна, ныне голландец, совсем я, Светлан Федоровна, теперь стал перевоспитанный. А сам про себя думаю: ты только на печать дыхни, только закорючку на приказе поставь, а уж дальше я и без тебя все знаю, И сколько ты меня ни предупреждай, что, мол, чуть что — и быть мне за порогом, да ведь и я не сей миг от мамки. Что раньше меня отсюда увольняли — то уже не считается, а считается все по новой: первый выговор, чтобы я, значит, вдумался, потом строгач — чтобы задумался, потом последнее предупреждение — чтобы одумался. А потом… Потом я и сам на другое корыто перебегу. Хотя бы и на ДОК: давненько не играл я на бильярде в пхнем профилактории. Вот так оно, Петенька, а ты говоришь — пиво, понял? Ну, нехай не Петя, нехай Вася… И не Вася? А как? Ну, шо выламываешься, ты шо, начальник цеха? А может, ты завкадр? Ну и шо, шо тысяча человек меня ждут? Пусть подождут, время терпит. Да что ты руки распускаешь, шуток не понимаешь, да? Ты меня не хватай, я такой же, как ты, работяга! Нет, вы видали психа, пива уже трудящемуся не дает спокойно попить! Я лучше к тебе пересяду, ага, браток? Тебя как зовут, Петя, да? Хошь я тебе, Петро, из бутылки в пиво плесну?.. Ты шо выламываешься, ты шо, начальник цеха? А может, ты завкадр?..

1980 г.

Пир во время еды

Если пройти мимо кассы, за которой сидит меланхолическая девица в застиранной наколке, мимо пластмассовых столов, на которых стоят блюдца с крупной, как волчья картечь, темносерой солью, мимо лужицы с островками (это еще утром разлили компот из сухофруктов, да все недосуг было подтереть) — тут-то вы и попадете в уютную комнатку с фикусом в углу, с занавесками на окнах, с цветочками на столе. И соль в столовом приборе уже не годится для сурового огнестрельного дела: она нежна, бела, ею не то что волка — ею и воробья не покалечишь.

А я и не подозревал о существовании этой милой комнатки. Приехав на стройку, я, изголодавшись в долгой дороге, тут же отправился в рабочую столовую. Я ел шницель, на девяносто девять процентов состоящий из желтого сала. Впрочем, вряд ли это было настоящее свиное сало. Это был гибкий, упругий и чрезвычайно прочный материал, о создании какового вот уже полвека мечтают шинники и галошники. Без ложной скромности скажу, что у меня сильный, а возможно, даже стальной характер. Поставив перед собою конкретную цель, я иду до самого конца, круша и повергая в прах любые препятствия. Но перед этим шницелем я снимаю шляпу. Пожевав его с полчаса, я прекратил безуспешные попытки, проникнувшись к этому блюду тем особым почтением, которое вызывают у всех нас упорство и гордая непокоренность.

А об уютной комнатке я даже как-то и не подозревал. Я видел дверь, куда посторонним вход воспрещен, слышал доносившееся оттуда негромкое пение и решил про себя, что помещение это чисто служебное, вспомогательное, и что сидят там скорее всего чистильщики и чистильщицы картофеля и моркови, так называемые коренщики и коренщицы — люди труда нелегкого, грязноватого, но тем более почетного и общественно необходимого.

В том же, что труд их здесь чтим, я убеждался, глядя на изредка выходивших в общий зал мужчин, — они были одеты вполне ничего и внешний вид имели удовлетворительный.

На следующий день заодно с управляющим трестом, энергичным и симпатичным человеком, впустили в эту комнатку и меня. Я ел шницель, на девяносто девять процентов состоящий из кулинарной романтики, кухонного вдохновения и божественного вкуса. Такие блюда грешно жевать — да и слово это слишком грубо для обозначения возвышенного процесса поглощения. Такие блюда можно впитывать, как аромат майской сирени.

И тогда я совершил бестактность. Я спросил, не доводился ли данный поросенок прапраправнуком тому мослатому хряку, с которым я имел честь познакомиться накануне. И получил от гостеприимного хозяина исчерпывающий ответ, что и это, мол, не прапраправнук, и то — не прапрапрадедушка. И что, более того, вчерашний сверхпрочный материал и нынешнее кулинарное божество проистекают из одного и того же источника. Грубо говоря, это две ноги одной и той же туши.

«Ах, какие полярные контрасты заложены в разных ногах одного существа!» — невольно восхитился я и тут же совершил еще одну бестактность. Я поинтересовался, зачем вообще в рабочей столовой, где, между нами говоря, не столько едят, сколько питаются, нужна эта уютная комнатка, где, опять же между нами, не столько кушают, сколько вкушают. И получил от гостеприимного хозяина ответ в том смысле, что это очень, очень нужно. Более того — предельно необходимо. Причем не для хозяев, нет. Для меня!

— Как — для меня? Но почему — для меня?

— Ну как же! Ведь вы приехали из Москвы.

— А если бы я приехал из Ленинграда?

Управляющий трестом помолчал. Очевидно, он вспоминал в эти мгновения, какой огромный вклад внес город на Неве в развитие отечественной науки и культуры. Потому что, помолчав, сказал:

— И из Ленинграда тоже.

— А если бы я приехал из Пятихаток?

Вероятно, управляющий не слишком высоко ценил вклад Пятихаток в развитие отечественной науки и культуры, поскольку, помолчав, сказал:

— А при чем тут Пятихатки?

И тут я совершил решающую бестактность, испортившую весь обед. Я спросил:

— А при чем тут Москва?

На следующий день в общем зале я ел гордый и непобедимый шницель, посыпая его волчьей картечью. Мысли, бродившие в моей голове, были до предела просты, стандартны и даже в какой-то мере банальны. Они касались той прямой и бесспорной взаимозависимости между уровнем общественного питания на производстве и уровнем производительности труда на том же производстве, той истины, что в здоровом теле здоровый дух, и той народной мудрости, что как полопаешь, так и потопаешь’ И еще осеняли меня воспоминания — тоже, признаюсь, не слишком оригинальные. Вспоминались десятки отличных столовых на заводах и стройках, где общие залы были уютны, как задние комнатки, которых, кстати, там вообще не имелось. Вспоминались шницеля и бифштексы, столь же вкусные в общем зале, как и в задней комнате, каковой, однако, не существовало. Вспоминались директора крупнейших предприятий, уважаемейшие и почтеннейшие хозяйственники, которые угощали меня обедом в общем зале.

А задней комнатки там просто не было. Как будто никогда на эти индустриальные гиганты не приезжали гости ни из Москвы, ни из Ленинграда, а все исключительно из Пятихаток.

Никогда не рано

Ни врожденный талант, ни благоприобретенные способности для взращивания подхалимов не нужны. Стоит, заняв предварительно любой приметный пост, совершить затем одну ошибку, а именно: искренне, от всей души поверить в свою безошибочность, и угодничество само собою идет в гору, как неполотый бурьян.

Но отличить бурьян от полезного растения можно при помощи простейшего гербария. А вот как уличить в бессовестности хитреца, ловко использующего слабость своего поддающегося лести шефа? Ведь лукавая лесть льется из того же кувшина, что и наивный восторг, — а разве запретишь людям искрение восхищаться?

В общем, поверьте на слово фельетонисту: выискивать подхалима модным ныне опросным методом столь же бесполезно, как искать магнитом березовые щепки. Потому что на вопрос: «А не окружили ли вы себя льстецами и пресмыкателями?» — можно получить лишь один ответ: «Нет!» И это естественно. Если руководитель проницателен и самокритичен, то подхалимам и взяться неоткуда. А коли червь самовлюбленности прогрыз его душу, то и сам он именовать своих ласкателей предпочитает поласковее: чуткий коллега, верный последователь или что-нибудь такое.

В свете вышеизложенного вам, читатель, нетрудно будет понять тот особый интерес, который испытал фельетонист при виде солидного, уже в летах, человека, начавшего свою беседу в редакции с невероятно экзотической просьбы:

— Помогите разоблачить моих подхалимов!

О себе гость отозвался кратко: руководитель совхоза с четырехлетним стажем и предыдущим опытом распорядительной работы. О подхалимах сообщил подробнее. Заместитель по животноводству («мой зам»), оказывается, невежда и лентяй, его давно пора гнать. Главный бухгалтер («мой главбух») — грубиян, а ежели покопаться, то наверняка и на руку нечист. Председатель сельсовета («он у меня недавно председателем», — изящно сказано, не правда ли?) — молодой, да из ранних: очерствел, отгородился от живого дела, за бумажкой человека не видит… Ну, и так далее.

— А с чего вы решили, что они подхалимы?