Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

• Название: Жаворонки поют над полем
• Автор: Холдор Вулкан
• Жанр: Современная проза

Роман это не нудный, читается легко. Читайте и наслаждайтесь! С уважением, Х.В.

---

— Дорогие поклонники ста граммов! Уважаемые грязные алкаши! Мы спасены! Айда в Таппикасод! Штурмом захватим дом буржуя сапожника и конфискуем его имущество! Этот придурок — сторож, учитель птичьего языка и литературы Далаказан Оса ибн Коса, оказывается, уехал вместе с сапожником! Это для нас исторический шанс, и мы не должны упустить его! Иначе история нас не простит! — крикнул Худьерди. И добавил: не плохо было бы подкрепиться перед штурмом, вмазав по двести граммов, но жаль сейчас казна нашей партии всемирных пяниц пуста!

С этими словами он повел за собой армию алкашей в сторону автобусной остановки. Когда подошёл автобус, «пазик» желтого цвета в виде буханки русского хлеба, они, расталкивая женщин пинками в зад, гурьбой забрались в салон, и поехали. Тут появилась кондукторша, которая попросила заплатить за проезд. Она повернулась лицом к Худьерды, с трудом двигаясь в толкучке, и сказала:

— Ну-с, гражданин пассажир, Ваш билет, пожалуйста.

— Мне можно не покупать билет, госпожа кондукторша. Я, энто, участник афганской войны. Имею награды. Я там работал в контрразведке. Звание у меня — генерал. Война, кровь, канонада снарядов и пронзительный вой авиабомб, дым, пыль до небес, груды харкающих кровью и умирающих воинов, валяющиеся трупы с потухшими зрачками глаз — всё это не могло не сказаться на моём здоровье. У меня расшатаны нервы. Я даже умудрился написать книгу о войне, которая, в целом, в тысяча раз сильнее романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир» или романа Эрнста Хемингуэя «Прощай, оружие!». Но почему-то никто не спешит присудить мне Нобелевскую премию. Ночью мне снятся кошмары, и я брежу во сне, понимаете ли, зову своих погибших друзей однополчан, которые подорвались на мине. Просыпаюсь, весь в поту и смотрю — жена, бедная, задыхается, прося глазами, чтобы я отпустил ей горло, которое я схватил цепкими пальцами, крича с презрением:

— Умри, вражина!

Короче, мы расстались с женой, и она стала счастливой, выйдя замуж за одного сапожника по имени Гурракалон. Когда я был бригадным генералом, она неразлучно ходила по пятам словно верная собака, говорила, «я тебя люблю и не могу жить без тебя ни дня. Обещай милый, что умрем с тобой в один день, в один час и в одну минуту. Напишем завещание, чтобы люди похоронили нас в одной могиле, уложив в один гроб». Как только я стал плотником, она резко разлюбила меня, и ушла к другому. Вот что такое любовь с первого взгляда. Пусть не смущает Вас мой внешний вид и моя рваная одежда, госпожа кондукторша. В человеке главное — не внешний вид, а его внутренний мир, душа, мироощущение. И чувства у него должны быть тонкими и прекрасными. Да, не скрою, я пью. Но не просто так. Я спился с горя. Хотя я — отставной генерал, но я зарабатываю свой хлеб насущный честно. Я по профессии — плотник, и изготавливаю из древесины качественные современные оконные рамы, причем, недорогие. Ах, если бы Вы видели, как я работаю в своей мастерской в одной майке и в ватных шортах. Беру, значит, брус, проверяю его тщательно, глядя на него одним глазом и, плотно зажав в тиски, начинаю тесать древесину. Рубанок начинает издавать божественные звуки, и из него летят стружки, словно кручёные деревянные пружины, похожие на курчавые волосы красивых блондинок. Я работаю, мои мышцы играют, а рубанок мой «кхх-ххк!» — туда, «кхх-хххк!» — сюда. Одним словом, когда я работаю, рубанок превращается в продолжение моих рук. Эта работа для меня является чем-то вроде поэзии в древесине, чем-то вроде музыки, понимаете? Запах древесины я очень люблю, от него у меня голова кружится. Это запах моего детства. Когда я вдыхаю этот аромат, я невольно начинаю вспоминать своего отца, который тоже был потомственным плотником. Он погиб, когда распиливал доску на две части циркулярной пилой. Случилось так, что циркулярку неожиданно заклинило, и она, сломавшись, с грохотом разлетелась в разные стороны. Один из осколков этой круглой пилы попал, словно сюрекены воинов-невидимок ниндзя, моему бедному отцу прямо в лоб, и он умер. Я остался сиротой. Инструменты отца остались мне в наследство. Профессия плотника у меня в крови, поэтому я с малых лет стал заниматься столярным делом и плотничеством. Помню, у нас в доме была табуретка, и я хотел её приспособит для себя. Короче, я хотел укоротить ножки той табуретки и для этого отпиливал часть каждой из них. Когда я отпилил все четыре ножки, табуретка стояла неровно. Мне опять пришлось отпиливать ножки, чтобы выровнять табуретку. Но она все так же стояла криво. Одним словом я отпиливал по кусочку вновь и вновь и так до конца. То есть у нашей табуретки не осталось ножек. Увидев это, мама сильно рассердилась и, поколотив меня отцовским сапогом, выгнала из дома. Я зашел в мастерскую, сложил все отцовские инструменты в большой мешок и ушел. Мама плакала, сидя на ступеньках нашей лачуги, вытирая слезы с глаз своим дырявым фартуком.

— Вернись, окаянный! — крикнула она мне вслед!

Но я был упрямым мальчиком и домой больше не вернулся. Вот так я прошел трудный путь плотника. Если хотите, я могу даже отдать Вам за дешево одно из окон, которые я недавно смастерил из красного дерева — сказал Худьерди.

Вытаращив глаза на Худьерди, кондукторша на миг задумалась, потом закурила сигарету в толкучке, и сказала:

— А на фига мне окно, если я живу в водопроводном колодце? Ты лучше предъяви билет, папаша! Тоже мне отставной генерал! Еще работал в контрразведке! Не зря твоя мать выгнала тебя из дома! Аферист! Давай быстрее покупай билет, а то вышвырну тебя вон из автобуса, плотник несчастный! Я обладательница черного пояса по каратэ! Так что шутки со мной плохи!

— Ах, ты еще и хулиганка?! Ну, ну… Сейчас мы позвоним в родную милицию… где же мой сотовой телефон?… — сказал Худерди, шаря по карманам пузатого человека, который ехал с ним рядом. Тот тоже оказался с расшатанными нервами, и тут же завязалась драка. Дети заплакали от страха, а пассажиры стали кричать, кто от нехватки воздуха в толкучке, кто ругал дерущихся двухэтажным матом. В суматохе кондукторша начала оказывать военную помощь пузатому пассажиру, ударяя кондукторской сумкой по голове алкоголика Худьерди. Тут шофер остановил свой драндулет и алкаши гурьбой покинули автобус. Когда автобус отъехал, Худьерди похвастался, показывая алкашам охапку денег, которую он держал в руке.

— Ни чего себе, откуда эти деньги?! — спросил кто-то из алкоголиков с удивлением.

— Обшмонал сумку кондукторши! — сказал Худьерди.

— Ну, ты даёшь, Худик! У тебя золотые руки! — обрадовался другой пьяница, восхищаясь ловкостью рук своего бессменного лидера. После этого они поймали попутное такси «Дамас» и поехали дальше в сторону Таппикасода.

127 глава Крутой Гугутбиртийин

Ильмурада освободили из тюрьмы досрочно, за хорошее поведение. Когда он вышел на улицу, у него от чистого воздуха закружилась голова, и он чуть не ослеп от яркого солнца. За годы, проведённые в неволе, он сильно похудел, и, несмотря на свой молодой возраст, поседел как старик. Вот она, долгожданная свобода! Как хорошо! Теперь он может идти, куда хочет, без сопровождения конвоиров и служебных собак. Он решил, что первым делом купит подарки маме, братишке и сестрёнке на деньги, которые отчим Гурракалон когда то тайком передал ему через посредников. Не забыл он и о дочери покойного заправщика Запарамина Садокат, которой он тоже решил купить подарок. Ильмурад не ожидал, что дочь заправщика Запарамина Садокат когда-нибудь напишет ему письмо, прося прощения. Она писала ему такие письма, что Ильмурад влюбился в неё. Они переписывались постоянно, и Ильмурад перечитывал её письма каждый день по нескольку раз, как читают и перечитывают стихи любимых поэтов. В конце концов, он выучил все её письма наизусть. Он подумал о встрече с ней, и сердце у него забилось учащённо от волнения.

С этими мыслями Ильмурад сел в автобус. Он сидел у окна, держась за дугообразную эмалированную трубу спинки сидения, словно за баранку автомобиля. Рядом с ним на другом сидении сидели двое молодых парней, один толстый, другой — тощий. Они начали подшучивать, косо поглядывая на Ильмурада.

— Ты думаешь, водитель там, впереди, за рулём Икаруса? — спросил толстый.

— Да, а что? — ответил тощий вопросом на вопрос.

— Не-е-ет, ты что, водитель это я. Видишь, как крепко я ухватился за баранку. Я даже могу ехать, держа её одной рукой — сказал толстый, и оба засмеялись.

— Да? А я думал, что ты директор стрекозо-завода, у которого сотни деревянных ульев, в которых держат рой стрекоз — сказал тощий, и они снова засмеялись.

— Ни фига себе, как ты угадал? Да, действительно, я фермер саранчевод, и собираюсь на днях построить себе дом из кирпича — продолжал подшучивать толстый.

— Да? А кирпичи у тебя силикатные или огнеупорные? — спросил тощий.

— Ты чо, разве я выгляжу таким нищим, чтобы строит себе роскошный дом из каких-то там силикатных или огнеупорных кирпичей? Я построю себе большой особняк из золотых кирпичей! — сказал толстый.