Мария Глушко - Год активного солнца

• Название: Год активного солнца
• Автор: Мария Глушко
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В повести рассказывается о том, как ответственно и неоднозначно положение современной женщины в обществе и семье.

В центре произведения — народный депутат, заместитель председателя горисполкома Кира Сергеевна Колосова. Ей приходится решать много вопросов, связанных с жизнью города. В служении людям видит она свой долг и главную цель жизни.

---

— Состояние удовлетворительное, девочка спит, неужели нельзя не звонить ночью?

Она извинилась, положила трубку. Подумала: горе делает нас уязвимыми и беззащитными, каждый может нас обидеть. Почему же говорят, что горе делает человека мудрым и стойким? Неправда. Горе приучает к унижению и покорности.

14

Утром не хотелось вставать — хотя бы полчаса еще, хотя бы десять минут полежать расслабленно, прислушиваясь к тяжелому, неотдохнувшему телу. Но не было в запасе ни минуты.

Что это такое, почему все время надо насиловать себя? Не хочешь спать — глуши себя снотворным, хочешь спать — отрывай от подушки отуманенную сном голову, в которой отдается болью длинный звонок будильника. Вся жизнь состоит из маленьких насилий над собой!

Все же Кира Сергеевна поднялась и даже зарядку сделала, чтобы ушла из суставов слабость, — день нужно встречать бодро, ощущать сильные толчки сердца и упругую легкость в ногах, иначе тебя ни на что не хватит.

Но день этот выдался не из удачных. С утра Кира Сергеевна решила пойти в облисполком, а до этого. — чтоб заручиться свежими фактами и аргументами, — в библиотеку.

Заведующая водила ее по тесным, заставленным стеллажами комнаткам, конечно, стонала и жаловалась, заглядывала ей в глаза. Кире Сергеевне было стыдно, что эта немолодая женщина держится так униженно и не ради себя, а ради дела.

В книгохранилище, похожем на кладовую без окон, пахло старой истлевающей бумагой и почему-то уксусом. Заведующая объяснила, что время от времени протирают уксусом полки от шашеля — поскольку проветривать не удается, — но все равно со старых желтых полок тихо сыпалась серая труха.

Две молоденькие библиотекарши, бросив дела, тоже ходили за Кирой Сергеевной, вытянув тонкие шеи, и были похожи на детей, которые ждут от взрослого гостинца.

Но что я могу им сказать?

Она ушла расстроенная, направилась в облисполком. Нужных и главных лиц, от которых зависело решение, не было, а второстепенные лица ничего не решали. В управлении культуры ее уверяли, что, кажется, ничего еще не решено и без нее, видимо, решаться не будет и что совместными усилиями, возможно, удастся отстоять…

«Кажется», «видимо», «возможно»…

И в горкоме ничего определенного не сказали: «Посоветуемся, проконсультируемся, звоните». Никто не хочет первым сказать «Э-э». А на звонки Кира Сергеевна в таких делах не полагалась.

Она вернулась к себе усталая, кляня этот пустой, неудачный день, звонила в больницу, удалось даже поговорить с Ириной. Ленка стала есть и уже сидела в подушках, это обрадовало Киру Сергеевну — хоть тут удача!

Но она уже не доверяла этому хмурому дню, решила никаких вопросов сегодня не пробивать, в оставшееся время занялась почтой и документами.

В конце дня ударил дождь — как обычно, сперва небольшой, мелкий, и Кира Сергеевна надеялась его переждать, — но потом сразу потемнело и зашумело под окном, обрушился ливень.

Опять не взяла ни плаща, ни зонта, и теперь ходила по кабинету, поглядывая на часы. Если б домой, плюнула бы на дождь и побежала, а как явиться в больницу, если с тебя течет в три ручья? Пожалуй, не пустят.

Дежурную машину для личных нужд вызывать не хотела, дважды звонила домой — никто не ответил. Куда подевались?

Она постояла у окна, завешанного густыми серыми жгутами воды. По безлюдной улице бежала река, вспениваясь у обочин, заливала площадь. Под широкой аркой кинотеатра теснилась толпа — ни фигур, ни лиц, одно пестрое пятно.

Кира Сергеевна опять посмотрела на часы — уже семь. Шурочку отпустила, даже кофе не выпьешь. Разве самой заглянуть в Шурочкино хозяйство?

В приемной Жищенко и заведующий отделом культуры Иванов играли в шахматы, густо курили.

— И вас, Кира Сергеевна, дождичек прихватил? — поднял голову Жищенко. — Партию не желаете?

Иванов, пожилой лысеющий мужчина с аскетическим худым лицом язвенника, объявил шах, затушил сигарету. Крупная рука Жищенко нависла над доской, заметались суетливые пальцы.

— Ладно, сдаюсь. Ты бы хоть из приличия начальству проиграл.

Иванов встал, смахнул с доски фигуры, стал собирать их.

— Мое начальство не вы, а Кира Сергеевна. Может, ей бы я и проиграл.

Жищенко откинулся на спинку стула, сладко потянулся. Глянул на Иванова хитро и значительно.

— Ты что ж про свадьбу молчишь? Вот деятель! Выдал дочь замуж, полгорода собрал в ресторан, а нас с Кирой Сергеевной не пригласил!

Иванов закрыл коробку с фигурами, прижал под мышкой, как папку. Потом сказал:

— Не в ресторане, а в свадебном салоне. А вы бы не пошли.

Он коротко взглянул на Киру Сергеевну, как бы относя это «вы» и к ней.

— Почему, я бы пошла. Во всяком случае, примите поздравления.

Он кивнул — то ли благодарил за поздравление, то ли прощался — и ушел.

— Во, куркуль, и шахматы унес, — весело сказал Жищенко. Качнулся на задних ножках стула, вытащил сигарету, опять закурил, вкусно затянувшись. Как всегда, вид у него был довольный, сытый, как будто он только что хорошо пообедал.

Кира Сергеевна двигала ящики в Шурочкином столе, один из ящиков был заперт, наверно, там и держала она кофе.

Жищенко смотрел на нее прищуренно.

— Хотите прогноз? — спросил, выпуская кудрявую струю дыма.

Она не ответила, но это его не смутило. Он встал, прошел по приемной от двери до двери, ставя внутрь носками свои короткие «кавалерийские» ноги.

— В скором времени вам предстоит искать нового завотделом культуры.

— Разве Иванов уходит?

Жищенко скосил глаза на потухшую сигарету, пошлепал губами, раскуривая ее.

— Он-то не уходит. А вот его уйдут.

Кира Сергеевна видела, с каким вкусом и удовольствием сказал он это.

Странный человек. Не злой, а коллекционирует плохие прогнозы. Которые, кстати, не сбываются.

— С чего вы взяли?

— Вычислил!

Его верхняя короткая губа приподнялась в улыбке, обнажая крупные желтые зубы. Глаза с толстыми исками смотрели весело и хитро.

— Думаете, за кого вышла его дочь? За сына нашего Луценко из жилищного отдела, — И что же?

— Теперь они родня. Но то кумовья, не то сваты. Получается, в скобках замечу, семейственность. Одного надо убирать, но Луценко «мэр» но уберет, Луценко — с головой мужик. Придется Иванова.

«Вычислил», — усмехнулась Кира Сергеевна.

— Иванов тоже с головой, и они друг другу но подчинены.

Жищенко коротко хохотнул, потер руки.

— Все равно это чревато… Говорят, Иванов на свадьбе последние волосенки чуть не выдрал — так подпели их детки. Говорят, детки до самой свадьбы темнили…

— Говорят, говорят… Откуда, Николай Иванович, вы все знаете?

Жищенко развел руками.

— Поток информации, Кира Сергеевна. Никуда от него не спрячешься.

Кира Сергеевна смотрела в окно — улица все еще захлебывалась дождем, между тротуарами бежала река, кто-то поперек ее набросал больших плоских камней.

Закатный луч, пронзив черное густое небо, дрожал в косых струях причудливо и странно. Вдалеке на фоне сизой тучи висела маленькая слабая радуга.

Вдруг она увидела мужа. Александр Степанович шел с подвернутыми брючинами, косолапо прыгая с камня на камень, хотя потемневшие до колеи брюки были уже мокры. В одной руке нес зонт, другой придерживал отдувшуюся пазуху. Наверно, нес ей плащ.

Нежность шевельнулась в ней. Не потому, что вот идет весь мокрый, несет ей плащ — не бог весть какой героизм прыгать под теплым летним дождем. Просто вспомнила: после матери никто, кроме него, никогда не думал о ней. В целом свете никто. Только он — всегда, всю жизнь.

Сорвавшись с камня, он уже шел, не разбирая дороги — бурый ноток вспенивался у его ног. С полей шляпы на плечи и спину бежала вода.

Почему он не откроет зонт? — подумала она.

15

В тени под тополем было не так жарко, и они с Ириной пристроились на хромой скамейке с облупившейся краской. А Ленка в розовой больничной пижамке носилась кругами по аллее, подняв над головой голубой пластмассовый самолетик. Запрокинутое лицо было залито светом, она щурилась, наморщив нос, кричала:

— Кира, из чего сделанное солнце?

На больничных балконах проветривались матрасы, простынки, легкий ветер раскачивал и мотал их, гнал по дорожке конфетные обертки.

— К концу недели обещают выписать, — сказала Ирина.

Кира Сергеевна взглянула на ее тонкую, бледную шею, на будничное, усталое лицо. Волосы, заплетенные в детские косички, стянуты сзади бинтом, а на висках выбились короткие пряди.

— Ты осунулась.

Ирина махнула рукой.

— Были бы кости.

Ленка влезла на скамью, восторженно закружилась на пей со своим самолетиком, чуть не упала, Ирина подхватила ее.

Кира Сергеевна думала о том, как мало, в сущности, участвует она в жизни Ирины и Ленки.