Ференц Мора - Волшебная шубейка

• Название: Волшебная шубейка
• Автор: Ференц Мора
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Широкоизвестная повесть классика венгерской литературы о сыне скорняка, мальчике Гергё.

Повесть «Волшебная шубейка» написал венгерский писатель-классик Ференц Мора.

Повесть много раз издавалась в Венгрии и за её пределами и до сих пор читается с любовью венгерскими школьниками, хотя и увидела свет почти сто лет назад.

События в повести происходят в конце XIX века.

Герой книги — Гергё, сын скорняка, простодушный и непосредственный мальчик, мечтающий о чудесах и волшебных феях, узнаёт настоящую жизнь, полную трудностей и тяжёлого труда.

Ференц Мора, блестящий исследователь венгерской действительности, с большой любовью изображал обычаи и нравы простых венгров, и повесть стала подлинной жемчужиной литературы Венгрии.

Лиричность и большая историческая достоверность делают эту повесть хрестоматийным детским чтением.

Для младшего возраста.

---

Зато когда вернулся с охоты мой хозяин, ребятишки со всего города ходили вокруг магазина. Спешил господин Чорбока, летел на всех парах, потому что ещё на другом конце улицы услышал он страшную весть, что в лавке у него всякий, кто только спросит «Костяного Зигфрида», бесплатно получал пряник.

Ворвался господин Чорбока в магазин с таким криком, что я напугался, как бы он не лопнул. Но с хозяином всё же беды не случилось, а вот моим ушам досталось. После чего он дал мне не слишком дружеское напутствие:

— Вон отсюда! И чтобы и ноги твоей здесь больше не было!

МАЛЬВИНКА

Не стану уверять, будто столь неожиданный конец моей торговой карьеры весьма огорчил меня. «Главное — шубейка, — думал я. — Для того и живёт в ней добрая фея, чтобы обо мне позаботиться».

И вдруг у меня душа в пятки ушла. Ведь как отец мне говорил? Что, пока в моей шубке фея живёт, я должен всегда говорить только правду, а иначе уши у меня сделаются такими же длинными, как у осла.

«И как я мог об этом забыть? Что же теперь будет: ведь я врал, что больше нет «Зигфрида»!» Я быстро ощупал свои уши, и для меня стало совершенно ясно, что правое ухо уже сделалось длиннее левого.

Вдоль всей улицы тянулась поросшая травой канава, полная зелёной тинистой воды. Наклонился я к воде, разгрёб немного в сторону тину, чтобы взглянуть на себя в водяном зеркале, — вижу: теперь, наоборот, левое длиннее правого. Тут я так загоревал, что, наверное, и по сей день сидел бы у канавы и лил бы в неё слёзы, если бы не птичка, что опустилась мне на плечо. Поворачиваюсь, хочу взглянуть на неё и вижу: никакая это не птичка, а чья-то рука. Но такая лёгкая, что легче синицы мне показалась. Дальше разглядываю: чья же это может быть рука? Вижу: бабушка старенькая надо мной склонилась, в каком-то очень смешном чепчике и больших круглых очках-окулярах, и на левой руке её, на шнурочке, шкатулка небольшая болтается.

— Ты, мальчик, что в такую позднюю пору тут, у канавы, делаешь? — спрашивает старушка. А голосок у неё тоже тоненький, будто не человек говорит, а птаха малая щебечет.

— По ушам своим плачу, — сопя носом, с горечью отвечал я.

— По ушам? — переспросила старушка и так закачала головой, что зазвенела проволочная оправа её очков. — Чего же по ним плакать? Они у тебя на месте. Хорошенькие, свеженькие, развесистые.

— Потому и пла-а-а-чу, что развесистые! — заревел я пуще прежнего.

Тут старушка присела рядом со мной на край канавы и принялась расспрашивать меня: кто я таков да чей сын. А как дошёл я до истории с ушами, она засмеялась негромко, ласково подёргала меня за оба уха и сказала:

— Ладно, Гергёшка, на этот раз прощаю я тебе твоё враньё. Но впредь, смотри, чтобы никогда больше ты не говорил неправды! За язык у человека всегда уши в ответе. А теперь пошли ко мне. В такой поздний час не могу я тебя отпустить одного по городу бродяжничать.

Совершенно успокоенный, я смело протянул ей руку, почувствовав сразу, что эта старенькая тётя не иначе как добрая волшебница, хозяйка моей шубейки. Хоть и не пришёл ещё её час передо мной объявиться, но, видно, она сейчас затем пришла, чтобы меня из беды выручить. А как же сокровища? Вручит она мне их сейчас или нет?

Старенькая фея перевесила свою шкатулку мне на руку, и пошли мы с ней не спеша, рядышком по пустынным улицам.

Время от времени я встряхивал шкатулку, чтобы проверить, есть ли в ней сокровища. Но в шкатулке ничего не звякало, а только перекатывалось.

Переходили мы но узкому мостику через ручей, а фея и говорит:

— Смотри не упади, держись крепче за руку.

Я вцепился изо всех сил в её слабенькую руку и вдруг почувствовал, что на среднем пальце ноготь у неё твёрже, чем на остальных.

«Золотой ноготь! Как у феи Мелузины!» — сразу же догадался я, как и подобает мальчику, прочитавшему столько всяких сказок.

Моя волшебница с золотым ногтем жила в красивом доме, но таком крошечном, что меньше, пожалуй, с тех пор я не встречал. Это был даже не дом, а домик, и вместо двери в нём была дверочка, а окно — маленькое окошко, на котором цвели крохотные бегонии в малюсеньком-премалюсеньком горшочке.

— А сейчас мы найдём спичечки и засветим лампочку, — семеня ножками но комнате, приговаривала фея.

А у меня уже начали закрадываться в душу сомненья: зачем ей спички и лампа, когда она и без них может сделать свет? Ведь ей, как волшебнице, достаточно только ногтем поскрести потолочную матицу, и оттуда тотчас же спустится вниз золотая лампа, вспыхнет и…

И золотая лампа действительно вспыхнула. Только не под потолком, а на маленьком столике, вспыхнула и озарила своим светом комнатку, два маленьких стульчика, кроватку, комодик, часики с кукушкой на стене и клеточку с канарейкой.

Но я всё это разглядел много позже. А первый мой взгляд был устремлён на волшебницу, на её ноготь. О горе, он был совсем не золотым, а чёрным, из железа!

«У неё железный ноготь!» — огорчился я.

Но рука волшебницы с железным ногтем была тем не менее весьма ловка и проворна: она открыла шкафчик на стене и так быстро достала из него белую булочку, паштет из гусиной печёнки и две тарелочки, что, пожалуй, ни одна в мире золотая рука не управилась бы со всем этим быстрее её.

В эту минуту я почему-то совсем забыл о том, что в сказках феи никогда не питаются гусиным паштетом. Сам же я мигом съедал всё, что хозяйка домика клала мне на тарелку. Ел, как любой другой голодный мальчишка, не сведущий в сказках и не обладающий волшебной шубейкой.

Только когда фея, первой нарушив молчание, спросила: «Ты что же, Приятель, даже есть не хочешь?» — я ответил, покосившись на блюдо: «Нет, ещё немножко хочу». Лежавший на блюде кусок паштета был, право же, намного меньше того, что я уже отправил себе в рот.

Негромкий смешок феи снова зазвенел в комнате.

— Так это же я не тебе, а Приятелю говорю! — сказала она и показала своим железным ногтем на изразцовую печку.

А там возле самой печки, на полу, потягиваясь и позёвывая, лежал огромный чёрный кот. Его-то, оказывается, и звали Приятелем. То, что он — такой чёрный — живёт в этой беленькой комнатке, мне страшно не понравилось.

«У старухи железный ноготь и чёрный кот…»

Ленивыми, мягкими шагами Приятель приблизился к нам. Голова его приходилась вровень со столом. Он подошёл к фее, положил голову к ней на колени, а она разрезала остаток паштета на две части.

— Поешь, Приятель! Хоть самую малость!

Впрочем, сама волшебница не съела ни крошки паштета, и я немного повеселел: может, всё же она фея? Но всё равно какая-то странная фея. Пока она стелила белую чистую простыню на крохотный диванчик, я ещё раз взглянул на её руку. Но на среднем пальце теперь больше уже не было железного ногтя. Вот это да! Значит, ещё и ногти у неё снимаются? На ночь, наверное? Что-то я про такое даже в сказках не читал!

Видать, я слишком пристально смотрел на её руку, потому что волшебница подёргала меня за нос и спросила:

— Ну, мой маленький гость, на что это ты так воззрился?

— На ваш ноготь, — сказал я смущённо.

— На мой ноготь? — тоже посмотрела фея на свою руку. — А что в моих ногтях такого особенного? Наверное, они такие же, как и у всех людей.

Потом, подумав с мгновение, фея засмеялась своим забавным, приятным смешком и добавила:

— A-а, теперь я знаю, о чём ты! Это же не ноготь был, дурачишка, а напёрсток! Хорош же ты, сын скорняка, ежели напёрстка не узнал!

Теперь уже надо мной смеялась не только волшебница, но и все-все в этой комнатке: хихикала сквозь сон канарейка, старые ходики, развеселившись, пробили вместо двенадцати тринадцать раз, и даже мрачный кот Приятель вздёрнул усатую губу, словно и ему явилось желание похохотать.

Поэтому когда волшебница спросила меня, за кого же я её принял, я и вовсе пришёл в замешательство и начал заикаться:

— Мел… Мелу…

— Не Мел… а Мал… — поправила меня сквозь негромкий смешок хозяйка.

— Мелузина! — наконец, набравшись смелости, выпалил я.

Тут фея так и покатилась со смеху и откинулась на спинку крохотного кресла, с которого она всё равно не доставала ногами до полу.

— Не знаю я такой дамы! Кто она? Тоже швея? Или, может, детская портниха?

В голосе волшебницы зазвучала уже такая озабоченность, что я тотчас же поспешил успокоить её:

— Да нет же! Мелузиной Прекрасной звали одну фею.

Старая волшебница в очках снова не смогла удержаться от смеха.

— Ах, я же совсем забыла, что ты чуточку чудной мальчик и что у тебя одни только феи на уме. Но вот с ними-то как раз я и не знакома, малыш. И фею Мелузину я тоже не знаю. А меня зовут Мальвина. Я детская портниха. Ты ещё ни разу не слыхивал обо мне? Впрочем, откуда тебе знать меня? Я ведь только в господских домах работаю, это верно…