Ференц Мора - Волшебная шубейка

• Название: Волшебная шубейка
• Автор: Ференц Мора
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Широкоизвестная повесть классика венгерской литературы о сыне скорняка, мальчике Гергё.

Повесть «Волшебная шубейка» написал венгерский писатель-классик Ференц Мора.

Повесть много раз издавалась в Венгрии и за её пределами и до сих пор читается с любовью венгерскими школьниками, хотя и увидела свет почти сто лет назад.

События в повести происходят в конце XIX века.

Герой книги — Гергё, сын скорняка, простодушный и непосредственный мальчик, мечтающий о чудесах и волшебных феях, узнаёт настоящую жизнь, полную трудностей и тяжёлого труда.

Ференц Мора, блестящий исследователь венгерской действительности, с большой любовью изображал обычаи и нравы простых венгров, и повесть стала подлинной жемчужиной литературы Венгрии.

Лиричность и большая историческая достоверность делают эту повесть хрестоматийным детским чтением.

Для младшего возраста.

---

— Разреши мне мешок с глиной до дому дотащить.

— Да что ты, дурачишка! — рассмеялась она. — Тебе этот мешок и от земли-то не оторвать. Да и перемажешь ты глиной весь свой наряд красивый.

И мама ласково так погладила шубейку. А та почему-то больше нигде не жала, была, как всегда, просторной, мягкой, и все вышитые на ней цветы снова весело глядели — свежие, яркие, как живые. И хотел было я ребятам рассказать про шубейку, но они все до одного к маменькиному мешку кинулись. Каждый вдруг пожелал дотащить его до нашего дома-мельницы. В конце концов Сила-Цинтула вскинул мешок себе на спину, а Дюрка и Лацко подхватили его снизу. Остальным ребятам досталось только за мешок сбоку держаться. Мне же и того не досталось, и я, обняв матушку, зашагал с нею рядом, вслед за ребятами.

Всю дорогу мама хвалила меня, приговаривая, какой у неё хороший сынок. А «хороший сынок» — на деле мерзкий мальчишка — готов был со стыда сгореть. И только потому не признался я маменьке во всём, что не хотел её радость омрачать. Ведь она не знала, куда себя деть от счастья, когда старую нашу мельницу вдруг заполнило столько детворы, сколько не побывало на ней и за сто лет. Лацко Таран тут же, не откладывая в долгий ящик, принялся обмазывать стены мельницы глиной, и если бы не наступивший вечер, мы всё ещё месили бы в корыте липкую глину.

Чудесная лунная ночь сменила день.

Тётя Мальвинка оставила окно открытым в сад, и лунный свет долго мешал мне заснуть. А когда я наконец уснул, мне и приснилось, будто шубейка, висевшая на спинке стула, подошла к моей постели и протянула ко мне свои рукава.

«Фея?» — сквозь сон подумал я и ни чуточки не испугался. А шубейка провела по моему лицу одним рукавом, и мне показалось, что внутри его — рука шершавая, крепкая, но ласковая и на одном из пальцев у неё большой-пребольшой напёрсток.

«Отец!» — обрадованно узнал я, а сердце моё громко, счастливо забилось.

Так я и проспал всю ночь. А утром, едва я протёр глаза, первый мой взгляд был на вешалку. Но шубейка как ни в чём не бывало висела на своём месте, на спинке стула, свесив вниз пустые рукава.

Только цветы на её подоле смеялись, сияли такой свежестью, словно их только что заново вышили чьи-то добрые руки. И я понял, что они всегда будут радостно улыбаться мне, пока я буду вести себя так, чтобы у шубейки не было причин становиться тесной.

СЕРЕБРЯНЫЙ НОГОТЬ

Хоть и быстро привык я к своему новому дому, была в нём одна вещица, с которой я и на четвёртый год жизни у феи никак не мог подружиться. А ведь к этому времени я сделался совсем большим мальчиком и уже хорошо знал, что и феи не порхают вокруг тебя, словно воробьи, и сокровища не валяются на дороге, словно камни-булыжники.

И всё-таки железного напёрстка тётушки Мальвины я побаивался. Всякий раз, когда он открывал передо мною свою чёрную пасть, мне казалось, что он хочет сказать:

«А-мм, мальчишка! Сейчас я тебя съем! Это говорю тебе я, старый-престарый напёрсток!»

И вполне вероятно, что такие коварные помыслы у древнего старца могли быть. Недаром же он иногда катился за мной следом по полу, когда я проходил мимо рабочего стола тётушки Мальвинки.

— Подай его мне, ученичок! — кричала мне тётушка. — У тебя спинка молодая, легче моей сгибается.

Сгибался я легко, распрямлялся тяжело, будто не напёрсток, а гирю чугунную с пола подымал.

— Разве это напёрсток? — жаловалась мне и тётя Мальвинка, гулко стуча железным ногтем о стол. — Булыжник! Не по моим стареньким косточкам.

Она протягивала ко мне свою тоненькую, как у птички, руку и со вздохом говорила:

— Я из-за него иногда уж и иголку в руке с трудом держу.

Гр-р-р! — сердито рыча, катился на край стола напёрсток и, словно устыдившись своего уродства, снова спрыгивал на пол.

— Ну погоди, старикашка! — пиная его кончиком домашней туфли, грозилась швея. — Не долго тебе осталось меня тиранить!

И улыбка пробегала по её лицу, словно луч осеннего солнца по пустынному жнивью. Взяв с комода под зеркалом глиняного медвежонка, она встряхивала его и весело приговаривала:

— Слышишь, Гергёшка, как звенят в нём серебряные грошики? Вот погоди, наглотается медвежонок грошиков по горло, тогда твоя тётя Мальвинка пойдёт и купит себе другой, серебряный напёрсток! Блестящий, лёгкий, красивенький! Скоро, скоро уже!

Но медвежонок-копилка на комоде только ухмылялся да весело позванивал денежками, вздрагивая от каждого шага по половицам, как бы желая возразить:

— Не скорро, не скорро, хозяюшка, наемся я гррроши-ками по гор-р-р-ло!

— Верно, не скоро, — вздыхала тётушка Мальвинка и, разыскав на полу старый железный напёрсток, вновь надевала его на палец, будто рыцарь свой шлем перед боем. И шила, подрубала бесчисленное множество кофточек и юбочек.

Старели постепенно и напёрсток и его хозяйка. И старая канарейка начала уже забывать свои песни, и кукушка в настенных часах не куковала в положенное время. И даже чёрному коту не хотелось больше позёвывать. Как вдруг однажды медвежонок на комоде, всё так же глупо ухмыляясь, пробрюзжал, тяжело пыхтя:

— Не могу я больше! Сыт по горррло вашими серебряными грошиками!

— Ну что ж, старикашка, — сказала волшебница, поняв медвежью речь, — сослужи ты мне в последний раз службу.

С этими словами она надела железный напёрсток на палец и стукнула им медвежонка по голове.

— Уррр! — зарычал глиняный медвежонок, рассыпался на мелкие черепки и выпустил из своего чрева все серебряные монетки на стол; многие из них уже успели позеленеть от времени, но тётя Мальвинка смахнула их все вместе в свой передник.

— Ничего, что вы чёрненькие! Зато напёрсток мне за вас дадут беленький, блестящий, серебряный!

И действительно, дали! Самый блестящий из всех, какие только были в ювелирном магазине господина Вамугодно. Ясный как месяц, лёгкий как пушинка.

Тётя Мальвинка в первый же день, отправляясь к своим заказчикам в богатые дома, взяла напёрсток с собой: глядите, мол, любуйтесь, что у меня есть!

В этот вечер я прямо устал, ожидая, пока тётушка Мальвина вернётся домой. Не выдержал, достал из буфета остатки обеда и разделил их с Приятелем. Потом Приятель забрался на свою лежанку, я — на свою. И уже почти задремал я, как вдруг слышу, тётушка в сенях ногами пристукивает: снег с башмаков стряхивает. Тихонько, чтобы меня не разбудить, вошла в горницу, лампу тоже зажигать не стала. Но в комнате всё равно не было не только темно, а даже светло от запорошённых снегом крыш. Смотрю я: волшебница моя сняла своё пальтишко, к окну садится, стелет на колени белое полотно, нитку и иголку начала вдевать.

Руку вверх подняла да и залюбовалась своим напёрстком. Повертела напёрсток и так и эдак, поглядела на него и вдруг запела старинную песню, что, наверное, когда-то давным-давно пели ещё над её колыбелькою ныне уже навеки безмолвные уста. Может, кроме тётушки, теперь никто на свете больше и не знает этой песни:

Шумят леса, звенят леса
Под ветром осенним.
Им гулко вторят голоса
Красавцев оленей.

Незатейливая песенка становилась громче, а с нею вместе делалась всё просторней наша горенка. Заснув, я лежал уже в густом лесу, среди качающихся на ветру берёз, а в небе вместо месяца плыл блестящий серебряный напёрсток.

Но настоящий Праздник напёрстка начался только утром. Полюбоваться драгоценным сокровищем довелось по очереди сперва мне, потом канарейке и чёрному коту Приятелю, после них — водоноске и хромому почтальону. Всем нам было рассказано, что этот напёрсток сам умеет шить и что с ним руке так легко, словно это больше не рука, а крыло у птицы, и потому это такой напёрсток, какого ещё не бывало ни у кого на свете: без него Мальвинке вообще не сделать бы больше ни одного стежка.

Так продолжалось до полудня, когда к нам вдруг заявился дядя Мисси и принёс подарок для тётушки Мальвинки: небольшую головку сыра. Пока сторож доставал сыр из своей дорожной сумы, волшебница старалась обратить, внимание старика на серебряный напёрсток на её пальце.

— Да взгляни же ты на меня поскорее! — словно говорил, сверкая, напёрсток.

Но глаз дядюшки Месси не привык замечать такие пустяки. К тому же мой старый друг вообще не был на сей раз разговорчив. Вручил подарок — и до свидания! Дойдя до порога, он свистнул своей собачке да тут же и покачал головой:

— Прошу прощения! По привычке вырвалось. Дружка своего я прежде к себе подзывал. Да теперь уж нечего ему свистеть понапрасну.

И действительно, верный пёсик на этот раз не прибежал на призывный свист.

— Что случилось? — удивлённо вскрикнул я. — Где же ваша собачка Подайка?

— Не подаст она мне больше уж ничего, — махнул рукой дядя Месси. — Наверное, уже её саму давно подали на стол лиходею-живодёру.