Нина Абрамович - Записки филиппинки (сборник)

• Название: Записки филиппинки (сборник)
• Автор: Нина Абрамович
• Жанр: Юмористическая проза

У автора абсолютно феерическое восприятие жизни. И потому вся книга заряжает позитивом.

---

Но с Борей Ц. мы потеряли связь.

По слухам, Боря Ц. окончил престижный университет и уже работал в Администрации Президента, на хорошей должности.

И вот я решила позвонить Боре Ц. Какого-то лешего! Мне хотелось убедиться, что он не презирает меня за ту подушку. Что его отстраненность от нас – тоже недоразумение. И его обещание «за друга горой» еще в силе.

Телефона Бори Ц. у нас не было. Недолго думая, я пошла к нему домой, в соседний двор.

Бори Ц. дома не оказалось. Двери открыл строгий дедушка, бывший шпион. Выглянула мама-чиновница и тут же равнодушно скрылась. Я представилась. И попросила телефон Бори Ц.

– Зачем вам телефон Бориса? – спросил дедушка.

– Да я хотела с ним пообщаться, – глупо сказала я, пряча под мышкой пухлый блокнот с нелепыми историями.

– Мы телефон его никому не даем, – отчеканил кагэбэшный жучок.

– Так мы же с ним дружили. Он у нас три месяца провел в Новой Каховке! – почти возмутилась я.

– Знаю. Но телефон не дам, – стоял на своем шпион.

– Почему? Он что?.. Зазнался? Президентом уже стал? – не унималась я, в ажиотаже жестикулируя руками. Блокнот мой выпал.

Дедушка резко захлопнул двери.

Я подняла блокнот и поплелась домой, гоня от себя плохие мысли. Дома я легко нашла интернет-адрес Бори Ц. Написала ему письмо, спросив, куда он подевался. И послала ему новый смешной случай из своей обширной коллекции.

Боря Ц. не ответил.

Темная тень от подушки накрыла меня тяжелым бременем. Я перестала спать и есть. Лицо осунулось. Тело растаяло от истощения.

По телевизору я видела разжиревшего Борю Ц. в свите президента. И, когда телекамера выхватывала Борино лицо крупным планом, мне казалось, что он смотрит на меня уже укоризненно и почти с презрением.

В одно хмурое утро, заколов булавками спадающие джинсы, я поплелась к Администрации Президента. С целью встретить Борю Ц. и объяснить ему, что история с подушкой – это печальное недопонимание.

В администрацию меня не пустили, даже близко. Я стояла под каштаном, у ворот и ждала.

Когда Боря Ц. вышел из здания, я поспешила к нему со словами оправдания и новой историей из блокнота. Боря с ненавистью глянул на меня и быстро сел в черную машину с тонированными окнами.

Наверное, я умерла бы, как канцелярский чиновник Червяков. Но во мне еще есть силы доказать Боре Ц. свою невиновность. А толстый блокнот с жизненными историями о подобных происшествиях надо бы опубликовать в назидание другим.

2.06.2012. Киев

Привет, Бомбейкина!

Глава 1 Рококо

Валькины котлеты весело шкварчат в сковородке, разнося одуряющий аромат по всему ее дому. Она улыбается мне своей фирменной детской улыбкой, которую я наблюдаю последние лет тридцать. С того самого момента, когда нас посадили с ней за одну школьную парту.

Я глотаю слюнки. И режу мои лиловые помидоры. Большие, мясистые. Всего три штуки. Это моя скромная гостевая лепта, выторгованная у селян на Демеевском рынке.

Кромсаю я помидоры в тарелке. Тарелку я предварительно вымыла. Пошкрябала остатками металлической губки, разлагающейся тут же, в Валькиной раковине. Простерилизовала тарелку в кипятке. И все это украдкой. Пока Валька возилась с котлетами.

Не дай Бог заметит! И у нас снова начнется конфликт.

– Маруська, возьми доску. На ней же удобнее. Кто же это салат на тарелке режет? – выросла за моей спиной Валька.

Эх! Заметила все же! Смотрит ревностно. Сверлит глазами. Как зануда-училка на школяра, ляпающего орфографические ошибки в тетради. Куда только улыбочка подевалась!

Я не реагирую. Уж лучше снова ругань, чем бактерии в моем организме.

Но Валька настойчиво протягивает мне темный от времени и стертый в середине кусок фанеры, на котором, если взять микроскоп, явно кишат колонии микробов, и, может быть, даже брюшного тифа.

Подстегнутая этой жуткой мыслью, я еще ожесточеннее размахиваю ножом и быстро расправляюсь с помидорами.

– Маня, возьми доску, – не отходит от меня бдительная подруга.

– Да не нужна мне она. Все уже готово, – и я убираю в сторону подозрительную разделочную доску, которая давно бы полетела в мусорку, будь на то моя воля.

А котлеты дружно шкварчат.

Валька, вооруженная вилкой и собственным указательным пальцем, поддевает готовые котлеты и складывает их в большую тарелку. Тарелка стоит на столе, вплотную придвинутому к плите.

Тут же, на столе, возлежит жирный Кошарик. Нет, это не тот Кошарик из моего одноименного рассказа! Этот Кошарик нервно подергивает хвостом и лениво мяукает.

– Мао! Мао!

Хвост Кошарика монотонно бьет по тарелке. Хвостатый Кошарик – Валькин домашний любимец. Очередной и самый обычный, беспородный черный кот, с белой грудкой, подобранный год назад Валькой под забором, когда он был еще жалким, когтистым, остервенело орущим месячным котенком.

Имя коту дала я. Из чувства справедливости. Уж очень коту это имя подходит. И всем особям кошачьего рода я раздаю именно это имя. Но Валька была против. Перебирала имена заморские, вычурные. То Цезарио, то Лучано. Вспоминала героев из мифологии. Геракл, Минотавр. Остановилась на пошлом имени Пегас.

Ну подумать только! Где кот? А где Пегас? Символ вдохновения! Вы видели когда-нибудь крылатого кота? Но кот охотно откликался на это поэтическое имя. И чувствовал себя, наверное, избранным.

Валька Бомбейкина – скульптор. И, конечно, как любой творец, не прочь помечтать о славе, признании.

Международные выставки! Аплодисменты! Награды и коллекции с бронзовыми и медными скульптурами. Аукционные дома, галереи и музеи, считающие за честь иметь в своей экспозиции работы Бомбейкиной!

Слава Бомбейкиной затмевает Альберто Джакометти, самого дорогого в мире скульптора. Под Киевом круглосуточно работают подпольные цеха, где штампуют поддельные скульптуры Бомбейкиной. А плутоватые галерейщики сбывают эти фальшивки жирным и тупым клиентам. И мешки, мешки с деньгами!

Но лень-матушка сгубила не одного гения!

Скульптур у моей подруги – кот наплакал. Пара гипсовых собак, ушедших в мир иной и увековеченных любящей хозяйкой. Терси и Негус. Лохматые ньюфаундленды. Когда-то они нас с Валькой возили зимой на санках по Цимбаловке. Из шерсти этих псов, до сих пор еще летающей по всему дому, можно было навязать пушистых носков на весь Цимбалов Яр!

Другая парочка хрупких работ из гипса пылится в магазине на Подоле. Уже третий год. На одной витрине – рыжий клокастый кот. Стоит на задних лапах, во весь рост. В позе «мяу!» И постоянно падает.

Покупатели у нас пытливые. Все норовят своими лапами к произведению искусства приобщиться. А произведение неустойчивое. По замыслу скульптессы, опираться зверь должен был на две лапы и хвост. Но у Вальки, как всегда, материала не хватило. А в магазин на Красноармейскую бежать было лень. Вот хвост у кота и оказался куцым. Кот падает. То ухо обобьется, то лапа отпадет. Вальке звонят из магазина, просят отреставрировать кота. Так она с ним уже третий год и носится. Через весь город на троллейбусе.

А рядом на полке в магазине другой Валькин шедевр – скульптура белого кота. Сидит в кресле-качалке. Нога на ногу. С книжкой в лапах. Это Пушок. Самый любимый Валькин кот из всей бесчисленной вереницы паршивых котов, когда-либо живших в доме у Вальки.

Я его тоже знавала. Тот еще заср…ц был, как и все остальные! Не только в хозяйкины тапочки норовил наср….ь. Подлец! Но и в мои зимние сапоги… А вот тебе ж на! Увековечен! Памятник этому стервецу воздвигли!

А могла б и меня изваять. Свою подругу! Хотя бы бюст! Хотя бы простой эскиз! Акварелью на ватмане. Лучшая подруга называется!

Тут корпишь над бумагой, мучаешься в позе «зю», штампуешь нетленки. И о Вальке, между прочим, парочку уже наваяла! И никакой благодарности от мирозданья! И от подруги тоже!

Одни коты и собаки! Какие-то Пушки блохастые!

Скульптура Пушка более устойчива. Но с огромными, несимметрично торчащими ушами. Как у мутанта. Валька оправдывается, что это авторское моделирование и реализм. Пушок, мол, таким родился!

Ничего подобного! Я же помню. У этого белобрысого шалопая-выскочки были самые обычные, ничем не примечательные уши.

Валька иногда садится за работу. Что-то ваяет. Лепит. Вся в кураже и вдохновении. В соплях-слюнях! Рядом крутится ее усатый Пегас.

– Ну, мой родной, ну, мой Пегасушка! – просительно гладит она левой рукой кота по морде, а правой ковыряется в ноздрях у вновь рождающейся скульптуры. Ноздри у гипсового кота неправдоподобно раздутые, будто он собрался на кларнете сыграть «Польку-молодычку».

Какой Пегас, такие и шедевры…

Пегас, твою мать! Не клеится это поэтическое имя к коту. Ему бы Мурзиком. Кошариком. Васькой. Честнее было бы!

Мне эти выпендрежи-рококо в биографии обычного кота не нравились. И каждый раз, появляясь у Вальки в ее доме в Цимбаловом Яру, я окликала плебея кота простым именем. Кошарик. Кот начал реагировать. Так у него получилось двойное имя. Пегас-Кошарик. Почти как Мария-Магдалина. Или Алла-Виктория.