Мануэль Гонзалес - Любовь и чума

• Название: Любовь и чума
• Автор: Мануэль Гонзалес
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1203-5

Только любовь может совершить настоящее чудо. Даже в самые тяжелые, жестокие времена она дарит людям надежду. Даже тогда, когда мир вокруг погружен во тьму и хаос, она расцвечивает его яркими красками, делая жизнь прекрасной.

«Любовь и чума» Мануэля Гонзалеса — самый трогательный роман о любви, для которой нет преград. Его можно сравнить с «Ромео и Джульеттой» Шекспира и «Любовью во время чумы» Габриэля Гарсиа Маркеса. Но мир, описанный Гонзалесом, гораздо более жесток и трагичен…

Византия. XII век. Император Мануил хочет завоевать Венецию. Для этого он намерен заразить молодых венецианских посланников чумой, а потом отпустить их домой. И когда в Венеции разразится эпидемия, город можно будет взять голыми руками.

Император еще не знает, что один из посланников, Валериано, любит ту же женщину, что и он, Мануил. А значит, заразив венецианца, он неминуемо подвергнет опасности свою любимую, Джиованну ди Понте…

---

— Азан Иоаннис, — произнес глухим голосом Орсели. — Пролитая кровь требует возмездия, а она пролилась по твоей вине. Теперь, когда моя сестра, моя бедная Беатриче, уже избавлена от твоих козней, я уже не боюсь тебя и сделаю, что надо. Я не отступлю ни на шаг перед твоими стрелками, и даже имя дожа не защитит тебя. Ты вырвал мое сердце, но зато принадлежишь теперь мне.

Пока гондольер произносил эти слова, Беатриче испустила дух при громких криках толпы, не сводя с брата взгляда, в котором выражались любовь и прощение.

Орселли не успел исполнить свою угрозу, потому что был тотчас же окружен сбирами и сборщиком, позвавшим на помощь стрелков. Но гондольер одним порывистым движением повалил сбиров и кинулся на далмата: он изломал его жезл, заставил его встать на колени и вынудил коснуться лицом крови Беатриче.

Но сильное волнение потрясло Орселли до такой степени, что ярость его сменилась моментально полнейшим изнеможением.

Колени его подогнулись, и он, выпустив из рук Азана, грохнулся на землю, около убитой сестры.

Лицо девушки напомнило Орселли о его преступлении.

В течение нескольких минут он смотрел пристально на труп и, наконец, разразился диким смехом, похожим на хохот помешанного.

Объятая ужасом толпа расступилась перед прибежавшими стрелками, но те не осмелились, однако, целиться в убийцу. Казалось, что Бог, сжалившись над ним, лишил Орселли рассудка, чтобы избавить от мук совести и человеческого суда.

— Он сошел с ума, — сказал Азан, делая наемникам знак отойти в сторону. — Мы не имеем права трогать этого несчастного, так как он уж наказан свыше.

Невозможно было смотреть без содрогания на гондольера, обагренного кровью и все еще державшего в руках нож.

— Голубушка моя, дорогая моя сестра, встань! — кричал он с отчаянием, сжимая в объятиях уже холодный труп. — Почему ты молчишь, Почему не отвечаешь мне… мне, твоему другу и брату? Разве ты забыла прошлое, забыла, как ты сидела у меня на коленях?.. Да, ты была единственной моей радостью, единственной надеждой… Для тебя лишь одной работал я, как вол… только ради тебя был я добр к другим… Скажи, что ты прощаешь меня!.. Но Боже, Боже, ты не будешь, ты не можешь говорить со мной, не взглянешь больше на меня своими кроткими голубыми глазами!.. Дорогая сестра, милая моя Беатриче, встань же хоть еще раз и взгляни на брата!

Но, видя, что девушка остается молчаливой и неподвижной, гондольер продолжал:

— Или ты забыла, что Нунциата с детьми ожидает тебя?.. Кто будет любить малышей и заботиться о них?.. Им одним будет страшно ночью, они захотят есть… Будут звать тебя, а ты не придешь!.. О, я знаю: ты страдаешь, ты не можешь прийти к ним!

Орселли схватил ее на руки, дико озираясь по сторонам.

— Беатриче, — проговорил он тихо. — Разве тебе нравится мучить меня? Я уверен, что ты не умерла… Тебе хочется испугать меня, чтобы удивить, когда я возвращусь домой… Ты спрячешься за дверью и будешь ожидать меня… Потом ты подбежишь ко мне, закроешь своею ручкой мои глаза и поцелуешь меня… О, я вижу тебя, вижу… вижу! — твердил он хриплым голосом. — Но что это за красные пятна?.. Откуда взялась эта кровь… Ведь это кровь!.. Кто же ранил тебя… Кто?..

Никто не отвечал ему, все стояли, опустив головы. Некоторое время он ждал ответа от Беатриче и, наконец, рассудок его как будто прояснился.

— О, это… Я сделал это, — воскликнул он, катаясь по земле, — Я убил свою сестру… Убил мою хорошенькую, мою кроткую Беатриче!

Доминико и несколько других рыбаков старались поднять его, чтобы увести с рынка, но он отбивался от них с неестественной силой, не желая расставаться с трупом сестры. Наконец Доминико, возмущенный донельзя этой ужасной сценой, обратился к товарищам:

— Не пора ли пойти просить правосудия у нашего милостивого дожа Виталя Микели? — спросил он.

Все присутствующие подняли молча руки в знак согласия на его предложение.

Сбиры и стрелки не решились остановить безоружную чернь и поспешили пропустить ее.

— Подумаешь! — произнес Азан, окидывая равнодушным взглядом труп девочки. — Сенат не может сделать мне ничего за это происшествие. Кто ж мог предвидеть, что этот сумасшедший плебей накинется на сестру, а не на меня? Я не виноват во всем этом! — закончил далмат, оставляя рынок.

XVIII. Несчастный нищий и странный торговец

Во дворе дома ди Понте шумел фонтан в обрамлении розового гранита, высеченного в арабском стиле, к которому был подвешен на цепочке железный кубок. Водоем этот был устроен для нищих. Следуя раз заведенному обычаю, они приходили сюда каждое утро и каждый вечер за порцией, которую выдавал им богатый купец.

На другое утро после описанного в предыдущей главе происшествия, Джиованна ди Понте, возвращаясь с Франческой из церкви, услышала необыкновенный шум и крики, раздававшиеся во дворе. Заинтересованная этим, девушка остановилась, для того чтобы узнать, в чем дело.

Толпа нищих окружила с бранью и угрозами какого-то молодого человека, опустившегося в сильнейшем изнеможении на ступени фонтана и старавшегося закрыть свое лицо изорванным плащом. Он поднес ко рту железный кубок, но последний был вырван из его рук толстяком с красным лицом и маленькими, заплывшими жиром глазами.

— Клянусь именем Панкрацио, что ты явился сюда совершенно напрасно! — кричал гневно толстяк. — Разве ты принадлежишь к числу клиентов синьора ди Понте?.. Убирайся, негодяй, и не приходи сюда никогда претендовать на нашу порцию!.. Молился ли ты, подобно мне, десять лет изо дня в день за благородных хозяев этого дома? Считал ли ты своей священной обязанностью присутствовать ежедневно при раздаче милостыни великодушного Бартоломео?

— Клянусь именем Корпозеко, — пищал другой нищий, длинный и худой, как жердь, — что бессовестно вырывать кусок хлеба у нас, бедных, голодных и страждущих!.. Ты не знаком нам, и мы не можем отвечать за тебя.

Молодой человек, готовый лишиться чувств от истощения, не отвечал.

— Я, — басил Панкрацио, — делаю честь кухне нашего благодетеля. Видите мои руки, грудь и ноги? Ведь я так толст, что едва хожу. А кому обязан я своей дородностью, если не добрейшему негоцианту, который осыпает нас милостями? Мы должны быть признательными, и я не позволю каждому встречному и поперечному бродяге злоупотреблять добротой нашего покровителя.

— Да, ты прав, — заметил Корпозеко, показывая незнакомцу костлявый кулак. — Мы не позволим никому лишать нас наших привилегий! Мы хотим одни пользоваться милостью Бартоломео ди Понте и не допустим чужаков втираться к нему в доверие… Будь у меня сила, я вышвырнул бы его отсюда, как больную собаку. Я прошу милостыню только потому, что не могу ни работать, ни стать предводителем разбойников. Ноги мои так худы, что едва поддерживают меня, а руки мои слабы, как у ребенка и…

Слова его были прерваны взрывом громкого смеха. То смеялась Франческа, которая протиснулась к фонтану и приказала двум африканским невольникам принести немедленно кружку вина, рыбы и арбузов.

— Ай да Франческа! — воскликнул Панкрацио. — Пресвятая Дева дала ей и доброе сердце, и прекрасную внешность. Мне хотелось бы быть золотых дел мастером, вдовым, бездетным, чтобы жениться на ней и покрыть ее бриллиантами. Очень досадно, что я женат уже в третий раз и Бог наградил меня тремя мальчиками и четырьмя девочками!

— Да это славная, богобоязненная девушка, — проговорил Корпозеко. — Она весела и резва, как жаворонок. Я желал бы быть молодым и прекрасным гондольером, чтобы петь ей про любовь и катать ее по морю, как принцессу, но, к несчастью, я слаб и хвор.

Невольники между тем исполнили приказание Франчески. Видя, что она намерена поднести незнакомцу вина, Панкрацио завладел кружкой с изумительной быстротой и ловкостью, которых невозможно было ожидать от такого грузного человека. Выпив громадный глоток, он передал Корпозеко кружку со словами:

— Каждому по глоточку!

В то же время остальные нищие набросились на принесенную рыбу и плоды и начали уничтожать все это, не оставляя ничего молчаливому молодому человеку, умиравшему с голода.

При виде такой наглости Франческа вспыхнула и обратилась к нищим.

— Как вам не стыдно воровать часть, предназначенную этому несчастному? — сказала она с негодованием. — Разве вы не знаете, что этот бедняк — гость моего господина, потому что пришел сюда усталым и истощенным от голода? Ведь здесь пристанище не для вас одних, а для всех страждущих?! Не будьте наглы, а иначе синьор Бартоломео прикажет прогнать вас палками, как только я доведу до его сведения о ваших поступках.

— Полно говорить вздор, несравненная Франческа! — возразил Панкрацио. — Никогда Бартоломео ди Понте не прикажет прогнать нас, потому что тогда некому будет расточать ему похвалы по всему городу. Но я прощаю тебе твои угрозы, потому что знаю, как женщины любят незнакомцев.