Василий Сретенский - Йестердэй

• Название: Йестердэй
• Автор: Василий Сретенский
• Жанр: Русское современное

Действие происходит в наши дни, в Москве и придуманном подмосковном городке Ямки, а также в культурологическом пространстве древних мифов. Главный герой – журналист-фрилансер Афанасий Полушкин (Пол) – переживает неурядицы в семье в работе, связанные с его психологическим состоянием, постепенной утратой прежних ориентиров. В этот момент к нему обращается молодая девушка (Арина), дочь его одноклассницы, с просьбой найти пропавшую мать. Отец Арины намекнул, что ее мать, возможно, ушла к одному из старых школьных друзей Пола.

---

В: Я правильно вас поняла? Творчество новаторов и традиционалистов в равной степени бессмысленно?

О: Для людей – да.

В: А для кого – нет?

О: Ну хотя бы для художника. Публике всегда нравится позавчерашний день. Хочешь заработать – воспроизводи уже существующие формы в их комплиментарном варианте. Хочешь стать богом – твори свой мир.

В: Стать богом – это не слишком?

О: Ну для кого как.

В: Ну хорошо. А для кого еще искусство имеет смысл?

О: Для богов, конечно.

В: Пожалуй, выберем новый ракурс беседы. Позиционируя себя в качестве галереи актуального искусства, Вы и ваша команда работаете только с традиционным материалом: живопись, пластика. И никогда не представляли публике самых современных форм, таких например, как видеоарт. Это ваша принципиальная позиция или так получалось само собой?

О: Да, это для меня принципиально. Искусство существует во множестве форм, в том числе и еще не родившихся. Но галерея «Art и шок» предназначена для тех из них, в которых происходит прямой контакт руки и материала.

В: Искусство «Hand made»?

О: Наверное, можно и так сказать. Для галереи важна вещественность размещаемых арт-объектов. Не будем забывать, что галерея – коммерческое предприятие. Мы торгуем предметами актуального искусства. И для нас важно, что продаваемые нами артефакты не подлежат тиражированию. Они уникальны, принадлежат в буквальном смысле руке того или иного автора.

В: Но не так давно Вы выступили в качестве куратора нашумевшего проекта «Брысь!». Что там было продавать, ведь все сгорело. Или это был чисто семейный проект, не имеющий отношения к галерее?

О: «Брысь!» не был коммерческой акцией, хотя черты иммиджевой стратегии автора в нем конечно просматриваются. Но я взялась за продвижение проекта не по семейным мотивам, а потому, что увидела в нем актуальный художественный жест, точно отражающий позицию художника по отношению…

В: К обществу?

О: Скорее к самому себе.

В: Можно об этом чуть подробнее?

О: Пожалуйста. Все, что относится к изобразительной стороне проекта не очень ново. Все это лежит в плоскости экспериментов со зрительными эффектами, имеющими давнюю историю, вспомним хотя бы имена Джузеппе Арчимбольдо, Жоржа Сёра с его дивизионизмом, пуантилистов, Дали. Ничего нового художники не предлагают уже очень давно…

В: Надеюсь, мы еще поговорим об этом.

О: Хорошо. Так вот ценность проекта «Брысь!» не в использованной технике, а в последовательности его воплощения, отсылающей зрителя к давней литературной традиции, связанной в России с именем Гоголя.

В: Вы имеете в виду то, что Гоголь сжег второй том «Мертвых душ»?

О: Жечь произведения искусства время от времени необходимо. Но речь не только и не столько об этом. Давайте вспомним, что, по Гоголю, кошка, скачущая на горящей крыше – образ черта. И когда я вспомнила о Гоголе, то в первую очередь имела в виду, что мир, проступающий сквозь образы повседневности – это мир тайных, но подлинных источников бытия. Проект «Брысь!» литературен именно в этом смысле.

В: Вы говорите о символичности в искусстве?

О: Ну, если хотите.

В: Вы руководите галереей 15 лет. Повод для юбилея.

О: Нет. Скорее повод для серьезных перемен.

В: И в чем же они будут состоять?

О: Я убедилась в том, что деятельность, которой мы занимались все эти годы, ведет в тупик. Индивидуализация каждого художественного акта достигла такой степени, что произведения актуального искусства не интересны никому, кроме самого автора и узкого круга его недоброжелателей. Да и понятны они могут быть, лишь в контексте биографии самого художника. Концептуальные произведения требуют все меньше «рукозатрат» и все больше слов для их объяснения.

В: Но это – общемировая тенденция в развитии всех пластических искусств. Разве с этим можно что-то поделать?

О: Не знаю, удастся ли что-нибудь сделать. Но мы будем пытаться влиять на художественный процесс.

В: Каким образом?

О: «Искусствомира» – последний авторский проект в нашей галерее. Следующие два проекта имеют совсем иную основу.

В: Что же меняется?

О: Мы исходим из того, что индивидуальное высказывание художника в современном мире не имеет эстетической ценности. Условную ценность ему придает сообщество экспертов, назначая тех или иных художников гениями. Другими словами, художественную ценность имеет сама личность творца, а не создаваемые им объекты. Нам бы хотелось изменить эту ситуацию в корне.

В: То есть…

О: То есть изменить ситуацию, когда художник, сам выбирая цель, место и способ высказывания, кричит в пустоту. Мы хотим вернуть эстетический смысл вещам, создаваемым рукою творца. А для этого необходим период вторичности эстетического по отношению к практическому и добровольного отречения художника от полноты своего «Я».

В: То есть вы хотите обратиться к дизайну.

О: Ни в коем случае. Мы предлагаем вернуть картинам и скульптурам их предназначенность к действию.

В: …?

О: В истории человечества только в течение двух, сравнительно небольших периодов, искусство существовало само по себе, для наслаждения. Первый раз – в эпоху эллинизма, когда искусство сбросило с себя и религиозные и гражданские функции, выполняемые им в классическом античном полисе. Второй период начался в XIV веке. В девятнадцатом столетии искусство стало рассматриваться как способ самовыражения личности. Но к концу века двадцатого этот подход себя полностью исчерпал. Сейчас необходимо вернуться к безличностному, функциональному искусству, каким оно было, в Египте, в гомеровской Греции, в европейском средневековье.

В: Зачем?

О: Только на этом пути возможно возрождение утраченных эстетических смыслов. Если хотите, искусству нужен период восстановления, реабилитации. Безличностность – лекарство.

В: И как же вы намерены его применять?

О: Объясню на примере двух проектов нашей галереи, находящихся на подготовительной стадии. Проект первый – «Деисус». Мы заказали двенадцати актуальным художникам иконы деисусного чина. Выразительные средства – на их усмотрение. Наше условие – работа должна быть написана красками на доске и не должна быть подписана. Все иконы становятся собственностью галереи.

В: Вы не боитесь обвинений в провокационности своей затеи, по отношению к чувствам верующих?

О: Нет. Боятся того, чего не знают. А тут все известно. Такие обвинения будут обязательно. Но что поделать, если те, кто себя именует православными, не видит в своей вере места живому искусству, предпочитая жить в гробнице? А ведь совсем недавно, актуальным художникам, ломавшим древние каноны, церковь, и государство отдавали под роспись самые главные храмы. Я имею в виду Феофана Грека, Андрея Рублева. Да и Врубеля тоже. И Петрова-Водкина.

В: А почему работы не должны быть подписаны?

О: Во-первых, этого требует традиция иконописания. А во-вторых, настаивая на анонимности художников, галерея берет на себя все возможные упреки в провокационности их работ. Мы готовы потерпеть, помня о том, что презираемое и оплевываемое произведение может со временем быть осознано, как величайшее творение духа. Ведь те, кто кричит и плюет – всего лишь люди.

В: Но приобретение 12 произведений актуального искусства потребует немалых затрат. У вас есть спонсоры?

О: Нет, все окупит, и я даже бы сказала, уже окупил второй наш проект. Он более коммерческий, хотя и находится в русле нашей новой художественной стратегии. Мы готовим выставку надгробий, изготовляемых лучшими российскими и зарубежными скульпторами для заказчиков из нашего списка.

В: Заказчики живы?

О: Разумеется. И я не вижу в этом ничего странного. Мог же Франческо Пикколомини заказать себе надгробие у Микеланджело. А в нашем списке есть люди и побогаче папы римского.

В: И кто эти заказчики?

О: Этого я вам сейчас не скажу. Дело в том, что по условиям договора, заказчик, заплатив аванс, получает право на модель надгробия. Образ надгробия будет формироваться в общении скульптора и заказчика, но все его черты, от общего замысла до деталей должны стать является плодом творческих усилий автора и только его. Поэтому тот из заказчиков, кому не понравиться макет его надгробия, имеет право отказаться от дальнейшего сотрудничества с автором ограничившись лишь выплатой аванса. Тогда макет сможет выкупить любой желающий. Поэтому на выставке будут представлены модели надгробий в виде авторских работ. Имена же заказчиков будут обнародованы только по их желанию. Могу лишь сказать, что в первом списке из двадцати с небольшим фамилий есть люди бизнеса, поп-культуры, два губернатора, министр, несколько депутатов.

В: Вы уверены в успешности вашей новой стратегии?

О: Коммерческая успешность не подлежит сомнению. Прибыль от второго нашего проекта с лихвой покрывает возможную затратность первого. Ведутся переговоры даже о создании при галерее отдельного структурного подразделения, так много сегодня желающих войти в проект в качестве заказчиков. Да и в качестве исполнителей тоже. Что же касается успешности в решении художественных задач, то давайте поговорим об этом лет через пятьдесят. А лучше через сто пятьдесят. Тогда все будет видно немного яснее.