Андрей Упит - Земля зеленая

• Название: Земля зеленая
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман Андрея Упита «Земля зеленая» является крупнейшим вкладом в сокровищницу многонациональной советской литературы. Произведение недаром названо энциклопедией жизни латышского народа на рубеже XIX–XX веков. Это история борьбы латышского крестьянства за клочок «земли зеленой». Остро и беспощадно вскрывает автор классовые противоречия в латышской деревне, показывает процесс ее расслоения.

Будучи большим мастером-реалистом, Упит глубоко и правдиво изобразил социальную среду, в которой жили и боролись его герои, ярко обрисовал их внешний и духовный облик.

---

Будущего офицера Анна не успела хорошенько разглядеть — Прейманиете дернула ее за рукав и показала пальцем над головами сидящих.

— А это — молодая Бривиниете с дочкой. Опять ей придется пешком домой идти, Ешка не уедет до конца гулянья! Такой толстухе да в такую даль — не позавидуешь!

Вдруг спохватившись, виновато взглянула на Анну. Сумасшедшая! Дернуло же ее за язык! Но Анна была спокойна. Молча кивнула головой. Она и сама каким-то чутьем угадала, кто эта женщина с девочкой. Вдоль кустов рядом с невероятно толстой мамашей маленькая девчурка катилась, словно белый шарик.

Тут Анна высвободила свою руку.

— Подождите минуточку. Я должна сказать несколько слов Иоргису.

Она пошла назад через проход между скамейками. Микель Лазда, знавший Анну только в лицо, откинулся немного и уставился на молодую женщину глуповатыми глазами. Иоргис из Силагайлей не успел подняться и уйти, Анна была уже рядом. Он разгладил свои грозные усы и принял независимый вид. Подать руку все же медлил, но, присмотревшись, убедился, что опасаться нечего.

— Я только хотела сказать вам спасибо, — проговорила Анна, открыто глядя ему в лицо.

— Спасибо? Мне? За что? Я вам ничего не давал… — Глаза Иоргиса из Силагайлей начали принимать такое же выражение, как у его друга.

— Иногда… если у человека ничего нет, совсем ничего… нужно немного, чтобы сделать его богатым. — Анна говорила медленно, подыскивая слова, но твердо и достаточно громко. — А тогда я была совсем, совсем бедной. Настолько бедной, что даже дышать стало невмочь… Помните — когда Калвицы еще жили в старом доме, и я поселилась у них?

Рослый усач выглядел совсем смущенным, засовывал руки в карманы и вытаскивал. Видно было, что помнит, но признаться не хочет.

— Нет, нет, — пробурчал он, — разве такие мелочи можно помнить. Не стоит.

— В то зимнее утро, когда я с коромыслом шла от колодца и вы встретились со мной в дверях… Пять или шесть слов вы мне сказали — не больше, но как раз те слова, какие нужны были. Я поняла тогда, что я еще не падаль для ворон, а живой человек, у меня есть свое место в жизни… А потом вы упомянули о дорогах, которые открыты передо мной, и это было самое лучшее. Лучшее из того, что я когда-либо слышала от людей. Вы сами, должно быть, не знаете, какое у вас доброе сердце. Вот это я хотела вам сказать, больше ничего…

И снова подала руку. Ладонь у нее теплая, мягкая; пожатие как бы говорило: я всегда вас буду поминать добром! Жесткой шереховатой рукой Иоргис сдавил пальцы, словно бы отвечая: и впредь желаю вам всего хорошего!

Микель Лазда весь подался вперед, вытянув от любопытства шею, моргая белесыми навыкат глазами. «Нет, видать, это не шутка, у них обоих что-то серьезное на уме». Но Иоргис, не оглядываясь, отстранил его — подожди, не мешай, дай посмотреть! Иоргис видел, как Анна шла с поднятой головой, смелая и стройная, с горделивой и светлой улыбкой.

Дарта Прейман снова взяла Анну под руку и кивнула в сторону.

— Взгляни на эту длинную, подстриженную по-мужски, в кособокой шляпе. Это — Берта, жена Карла Зарена.

Берта была невысокая, но тяжеловатая, неуклюжая. Некрасивой ее нельзя было назвать, но всем видом она больше походила на мужчину. Рука засунута в карман юбки, темные волосы острижены в скобку, как у Мартыня Упита, запыленная соломенная шляпа сбилась в сторону. Анна бросила взгляд на ее ноги и подумала: «Вот ей пристало бы шлепать по грязи Кепиней». Но нет, — большие туфли с подковками на каблуках хотя и в пыли, но не грязные.

Либа Лейкарт увидела Анну первая, но Прейманиете успела подтолкнуть Анну и шепнула ей:

— Гляди, гляди, вон госпожа Сипол со своими дочками.

Рядом с Либой сидел и ее супруг. Он загорел дочерна, но зато у него ослепительно сверкал, подпирая подбородок, крахмальный твердый воротничок, розовый галстук в разрезе жилета лежал криво. Сипол сам это знал и, увидев знакомых, поспешно поправил галстук и робко покосился на жену: не замечает ли она еще какого-нибудь изъяна? Но Либе было не до него. Такая же черная, в шляпе из грубого фетра, она сидела чинно и гордо, не отрывая строгого взгляда от своих дочек. Взявшись за руки, девушки прогуливались тут же поблизости, делая совсем небольшой круг; так же, как и отец, следили глазами за матерью, — не сделает ли она им замечание. Обе в легких зеленых платьях, рукава едва достают локтей, руки выше кистей покрыты загаром, будто в перчатках.

Нужно было бы подойти поговорить, но Либа в ответ на поклон Анны только слегка кивнула, Сипол потянул козырек фуражки — очевидно, у них здесь важные семейные заботы.

По танцевальной площадке, обнявшись, расхаживали два до смешного некрасивых подростка, размахивали руками, горланили по-немецки, — они подвыпили или только притворялись. Столкнувшись с барышнями Сипола, приподняли шляпы и начали что-то бормотать по-латышски. Девицы оглянулись на родителей, не зная, поддерживать разговор или избавиться от этих шалопаев. Либа сердито закивала головой, значит — можно поболтать.

— Сыновья Светямура, — пояснила Дарта Прейман, — первые бездельники и грубияны. Сама Светямуриене тоже здесь где-то.

Но Анна уже увидела Лиену. Оставила Прейманиете и подошла к ней. Лиена со своей скамейки внимательно следила за тем, как мальчишки Светямура ведут себя с девочками Сипола. Анна с трудом узнавала ее. Постарела, постарела — было ее первое впечатление, да и похудела; лоб морщинистый, две резкие глубокие складки спустились от уголков рта к самому подбородку. Подойдя вплотную, Анна увидела, что Лиена не просто состарилась: когда-то бархатные ласковые глаза стали острыми и злыми, как у совы; волосы, как видно, давным-давно не расчесывались — их, наверное, и не расчешешь теперь сразу. На плечах — пестрый шелковый платок с длинной бахромой; платье тоже шелковое, но на ногах черные грубые, своего вязания чулки, — во всем неряшливость и безвкусица. А раньше даже простенький поношенный платочек Лиена умела так повязать, что у парней при виде ее глаза загорались. Она сидела, обняв за плечи полненького мальчугана. Анна была поражена, всмотревшись в него. Удивило ее не то, что мальчик был по-господски одет: матросская блузка, синие штанишки с желтыми пуговками по бокам, мягкие туфельки с помпончиками, — а то, что Лиена, казалось, отдала ему всю свою красоту — все, вплоть до выгнутых дугами бровей, до последней мельчайшей черточки. У самой осталась только маска, только тень прежней Лиены, — так бывает с поздним васильком, когда поблекнут нежные синие лепестки.

Лиена взглянула на Анну бегло — она не могла оторвать глаз от двух шалопаев, что паясничали на площадке, рисуясь перед девочками Сипола. Но затем, видимо, опомнилась и попыталась улыбнуться. Это была печальная, старческая и вынужденная улыбка. Во рту на месте одного переднего зуба зияла темная дыра. Сердце Анны сжалось. Хотелось крикнуть: что они с тобой сделали — что они, эти проклятые, с тобой сделали! Но она сдержалась, присела рядом и спросила, чтобы начать разговор:

— Ну, как поживаешь?

Лиена, должно быть, не слышала или не хотела слышать этот обычный вопрос, которым, как заплатой, прикрывают отсутствие темы для разговора. Она опять следила за происходившим в другом углу площадки, на шее у нее вздулась синяя жилка, как у старухи, вырвались злые слова:

— Ну и люди эти Сиполы! Как они допускают такое шутовство? Палкой бы по башке, чертей!..

Анну будто самое ударили. «Палкой… по башке… чертей…» В свое время Лиена Берзинь, выгоняя свинью из картошки, самое большее могла назвать ее негодницей. Голос у Лиены Берзинь теперь звучал грубо, по-старушечьи сипло, будто все эти годы она только и знала что кричала без передышки и вконец устала… Страшно было сидеть рядом с ней, нить разговора была как ножом срезана.

— Еще не собираешься домой? — снова сделала попытку Анна. — Уже заходит солнце, а тебе идти шесть верст, да и завтра ведь рабочий день. Ты пешком? А мы приехали на лошади Калвица…

Она положила руку на колено Лиены. Услышав о Калвицах, Лиена убрала ногу, потом отодвинулась поближе к своему сыну. Как прикоснуться к человеку, у которого все болит… Анна нагнулась к мальчику.

— Как тебя зовут, малыш?

Мальчик посмотрел умно, но не совсем доверчиво.

— Карл. — Выговор был точный и ясный, мальчик совсем не шепелявил.

— А еще как тебя зовут? — Но тут же поняла, что такой вопрос для маленького слишком сложен. — А чей ты сынок?

Мальчик, должно быть, решил, что взрослые совсем не такие умные, какими хотят казаться.

— Мамин сын, — ответил он таким тоном, каким говорят с людьми, не понимающими самых простых вещей.

Лиена одобрительно кивнула. И теперь Анна поняла: их только двое на всем свете, никого третьего им не нужно. В памяти всплыла щетинистая рожа Светямура — озноб пробежал по спине. Как Лиена — нежная, чувствительная и хрупкая — могла выдержать жизнь с ним? Чего только не натерпелась, и вот появились эти морщины и заржавел голос! Хорошо, что у мальчика совсем ничего нет от отца! Карл… У Анны навернулись слезы. В своем ребенке Лиена как бы сохраняла то, что сама утратила — юность, бархатные глаза, чистый и звонкий голос…