Энн Райс - Интервью с вампиром

• Название: Интервью с вампиром
• Автор: Энн Райс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2002

Это история вампира, рассказанная им самим в нарушение всех заповедей. Оказывается, обитатели Мира Тьмы тоже способны страдать и радоваться, любить и ненавидеть, вечно искать ответы на вечные вопросы. Гипнотический голос повествует о жизни и нежизни и словно во сне переносит слушателя то на плантации Луизианы, то в Париж XIX века, то в крохотную прикарпатскую деревушку...

---

«Ладно, – сказал я. Внутри у меня закипал ужасный гнев. – Зачем же ты дала мне убежище прошлой ночью? Почему сегодня ты пришла одна?»

– Я заметил тень лукавства на ее лице: у нее была причина, но она не хотела открывать ее мне. Она уже не могла говорить со мной открыто и свободно. Напрасно я об этом мечтал. Вдруг меня охватила слабость. Давно перевалило за полночь, я слышал, что Лестат прокрался в винный погреб за гробами. Пора было уезжать, и пора было… напиться свежей крови.

Но не голод был причиной этой слабости. Хуже. Я вдруг увидел, что эта ночь только звено в цепи тысячи других ночей, – бесконечной цепи, уходящей в невидимую даль; и путь мой пролегает сквозь вечную ночь, во тьме, под светом холодных и бездушных звезд. Слабость моя росла, а вместе с ней и тоска. Я невольно застонал. В огромной, безжизненной черной пустыне я стоял один. Бабетта – только призрак. Мне словно открылась страшная правда, которой я раньше избегал, потому что смотрел на мир глазами вампира. Влюбленными глазами я видел цвета и формы; влюбленно слушал пение и тишину, все бесконечное многообразие мира… Бабетта шевельнулась, но я не обратил внимания. Потом она вытащила из кармана большую связку ключей и пошла вверх по ступенькам крыльца. Пусть уходит, подумал я. «Посланец дьявола! Изыди, сатана! – шепотом повторил я ее слова и повернулся взглянуть на нее. Она словно примерзла к ступенькам, в ее широко открытых глазах застыло подозрительное и недоверчивое выражение. Она сняла со стены фонарь и держала его крепко, словно мешок с золотом. – Значит, ты думаешь, что меня послал дьявол?»

Она быстро переложила фонарь в левую руку, а правой сотворила крестное знамение. Я разобрал латинские слова. Она побледнела, дуги бровей поползли вверх; она увидела, что ничего не произошло. «Ты, верно, ждала, что я превращусь в горстку пепла? – спросил я, потом медленно приблизился к крыльцу и с тем же чувством отчуждения от всего на свете продолжал: – Или что провалюсь прямиком в преисподнюю? К дьяволу, пославшему меня к тебе? – Я был уже на подножии лестницы. – А что если скажу тебе, что не знаю о нем ровным счетом ничего, даже не знаю, есть ли он на самом деле или нет!»

Стоя один в ночи, я словно видел лик дьявола, в нем была эта страшная правда, он – объяснение всему, что случилось со мной. Вот о чем я думал тогда, но она не расслышала меня. Она не слушала меня так, как слушаете вы. Я понял, что дальше говорить бесполезно, отвернулся от нее и посмотрел на звезды. Я знал, что у Лестата уже все готово и в темноте он ждет меня, с экипажем. Снова посмотрел на Бабетту, и мне почудилось, что не она, а мой брат стоит на крыльце и тихим взволнованным голосом говорит что-то очень важное, но его слова затихают, не долетая до меня, как мышиный писк в огромном пустующем доме. Чиркнула спичка и вспыхнул свет. «Я незнаю, кто прислал меня – дьявол или нет! Не знаю, кто я! – закричал я Бабетте, оглушая сам себя. – Мне суждено дожить до конца света в неведении!» Передо мной снова загорелся огонь, но уже не погас; Бабетта зажгла фонарь и подняла его вверх. Из-за яркогопламени я не мог разглядеть ее лица. На мгновение я ослеп, а потом почувствовал сильный удар в грудь, потерял равновесие и упал. Фонарь врезался в меня всей своей тяжестью, помноженной на силу броска, и осколки разбитого стекла рассыпались по каменным плиткам. Пламя обожгло мне руки и лицо. Из темноты донесся громкий крик Лестата: «Потуши его, сбей его с себя, идиот! Ты же погибнешь!» Через секунду он уже был рядом, хлопал меня курткой. Я лежал, прислонившись головой к колонне, обессиленный болью, но сильнее всего – тем, что Бабетта хотела меня уничтожить, и непониманием, кто же я есть на самом деле.

То, что случилось дальше, заняло считанные секунды. Огонь погас, я поднялся на четвереньки, цепляясь руками за кирпичи. Лестат стоял уже на верхней ступеньке лестницы, и Бабетта была обречена. Я бросился наверх, схватил его за шею и оттащил от девушки. Разъяренный, он повернулся и пнул меня ногой, но я не отпускал его. Мы оба скатились к подножию крыльца. Бабетта наблюдала за нами, даже не шелохнувшись. «Черт с ней, поехали!» – проворчал Лестат и с трудом поднялся на ноги. Напрягая полуослепшие глаза, я разглядел, что она держится за шею, по которой тонкой струйкой стекает кровь. «Запомни! – крикнул я, обращаясь к ней. – Я мог бы убить тебя или позволить ему сделать это! Напрасно ты назвала меня дьяволом».

– Вы успели остановить Лестата, – сказал юноша.

– Да, хотя он умел убивать подобно молнии. Но мне удалось спасти только телесную оболочку Бабетты, хотя об этом я узнал гораздо позже.

– Через полтора часа, чуть не загнав лошадей, мы с Лестатом были в Новом Орлеане. Мы остановились в маленьком переулке, не доезжая квартала до новой испанской гостиницы. Подозвав какого-то старика, Лестат взял его под локоть и сунул в руку пятьдесят долларов. «Закажи для нас номер и шампанское, – приказал Лестат. – Скажи, что тебя попросили два джентльмена и уплатили вперед. Вернешься – получишь еще столько же. Не вздумай удрать, я слежу за тобой». В этом не было никакой нужды; сам вид его горящих глаз загипнотизировал старика. Я не сомневался, что Лестат прикончит бедолагу, как только тот возвратится к нам с ключами от номера. Так и случилось. Я сидел в экипаже и устало смотрел, как тело человека ослабевает в руках Лестата. Наконец оно рухнуло на землю перед входом в гостиницу, точно мешок, набитый камнями. «Спокойной ночи, сиятельный принц, – ухмыльнулся Лестат. – Вот ваши деньги». Он засунул в карман старику банкноты. Собственная шутка пришлась ему по вкусу.

Мы проскользнули в дверь, ведущую во внутренний двор гостиницы, и поднялись по лестнице в роскошный номер. Шампанское уже охлаждалось в ведерке со льдом, рядом на серебряном подносе стояли два бокала. Лестат наполнил бокал вином и долго смотрел на бледно-золотистую жидкость. Я лежал на кушетке и смотрел на него безразлично. Я думал, что должен покинуть его или умереть.

«Умереть, это так чудесно», – думал я. «Да, умереть. Я и раньше хотел смерти. И теперь хочу». Мысль о смерти наполнила мою душу такой чудной ясностью и таким покоем… Мертвым покоем.

«Ты плохо выглядишь! – вдруг сказал Лестат. – Почти рассвело». Он подошел к окну и отдернул занавески. Я увидел море крыш над ними – темно-голубое небо и величественное созвездие Ориона. «Пора на охоту, не мешкай», – сказал Лестат, поднимая оконную раму. Он перешагнул через подоконник, и его подошвы тихо застучали по крыше соседнего дома. Он собирался найти гробы, по крайней мере один. Нестерпимая жажда мучила меня, подобно лихорадке. Я не выдержал и отправился следом за ним. Я все еще хотел умереть, мысль о смерти ни на минуту не покидала мой разум. Но тело просило свежей крови. Я уже говорил, что еще не убивал людей. Поэтому я побрел по крышам в поисках крыс.

– Но почему? Ведь вы говорили, что только начинать нельзя было с людей. Вы хотите сказать, что для вас это не был вопрос морали? Вы просто так чувствовали?

– Если бы вы спросили меня тогда, ответил бы утвердительно – да, я так чувствовал. Я хотел познавать смерть постепенно, шаг за шагом. Убийство животных дарило мне новые переживания, наслаждения. Я только начал входить во вкус. И решил, что пока не буду трогать людей. Хотел прийти к этому, вооруженный опытом и знаниями. Так я чувствовал тогда. Но, по большому счету, это был вопрос морали, нравственный выбор. Потому что, на самом деле, чувство, или, если хотите, эстетика, и мораль – это одно и то же.

– Я не понимаю, – сказал молодой человек. – Я всегда думал, что эстетическое чувство запросто может противоречить морали. Вспомните Нерона – он смотрел, как пылает Рим, и наигрывал на арфе. Или такой распространенный случай: художник ради искусства бросает жену и детей.

– И оба они совершают нравственный выбор. С их точки зрения – с точки зрения творца – они действуют во имя высшей цели. Не эстетические принципы художника вступают в противоречие с общественной моралью, а нравственные. Непонимание этого часто приводит к трагедии, даже если поводом был пустяк. Художник украл краски из магазина. Он уверен, что совершил аморальный поступок и навсегда погубил свою бессмертную душу. Как будто нравственность души – это хрустальный шар, который можно разбить легким прикосновением. Он впадает в отчаяние и окончательно опускается. Но тогда я ничего об этом не знал. Думал, что убиваю животных, потому что мне так нравится. Старался избегать главного нравственного вопроса: почему на мне лежит эта печать проклятия.

Лестат никогда не говорил со мной о дьяволе или о преисподней, но, следуя за ним, я понимал, что проклят. Наверное, то же чувствовал Иуда, просовывая голову в петлю. Вы понимаете меня?

Юноша хотел ответить, но промолчал. И вдруг румянец вспыхнул на его щеках.

– Неужели это правда? – прошептал он. – Неужели он существует?

Вампир положил ногу на ногу.