Берил Бейнбридж - Грандиозное приключение

• Название: Грандиозное приключение
• Автор: Берил Бейнбридж
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01563-0

Берил Бейнбридж (англ. Beryl Margaret Bainbridge, 21.XI.1932, Ливерпуль — 2.VII.2010, Лондон) — знаменитая английская писательница, Букеровский финалист 1998 года.

По собственному признанию Бейнбридж, тяготение к слову она приобрела благодаря радиопередачам — родители обычно включали приемник на полную громкость, чтобы заглушить шум семейных скандалов. В 14 лет за сочиненный Берил непристойный лимерик ее исключили из школы, и с 16 лет она стала актрисой в местном театре. Впоследствии Бейнбридж работала клерком в издательстве, на бутылочной фабрике.

В 2000 году писательница была отмечена орденом Британской империи и получила право на титул „дама“.

Роман „Грандиозное приключение“ (шорт-лист Букеровской премии 1999 года) послужил литературной основой для одноименного фильма режиссера Майка Ньюэлла (1994), где одну из главных ролей сыграл Хью Грант.

Героиня романа, юная Стелла, выросшая без родителей под опекой восторженного дяди Вернона, горячего поклонника театра, поступает на сцену и без памяти влюбляется в режиссера…

Манера Бейнбридж узнаваема: неброско-изощренный слог, тонкий психологизм и хитро построенная интрига. Так хитро, что к самой последней строчке для читателя припасено неожиданное открытие.

---

Их обоих, Джеффри и Стеллу, называли учениками. Джордж, реквизитор, объяснил, что на самом деле они ассистенты помрежа, но так им можно не платить жалованье. Джеффри форсил в галстуке с абстрактным рисунком и ходил, сжав кулаки, будто до сих пор вышагивает в строю. Вечно запускал разными словечками, которые Стелла более или менее понимала, но в разговор ни за что бы не вставила. Боялась за произношение.

Он загнал, например, в угол Бонни — тот буквально мигал от скуки, — и объявил, что Т. С. Элиот, с его точки зрения, поэт manque[3]. И не успокоился, пока не процитировал несколько муторных строк:

Паденье. Как-то на Риальто.
За балкой крысы. В спайке и впотьмах,
Еврей за сделкой. Смех
Лодочника, денежки в мехах[4].

Цитатка была та еще. Стелла прекрасно понимала, что речь тут не о кинотеатре „Риальто“ на Верхней Парламентской, но все равно ее разбирал смех. У дяди Вернона были спайки.

Джеффри на этом не успокоился, он сказал, что всякий, кто станет разбазаривать свои силы на банкиров и ростовщиков, априори обречен на неубедительность. Стелла подумала, уж не антисемит ли Джеффри. Только расист, после всего, что было, способен валить в одну кучу крыс и евреев.

Конечно, язык у Джеффри был хорошо подвешен. Но странно: во всем остальном он был дремучий, как валенок. Джордж обращается, например, прямо к нему, а он пятится, задрав подбородок, как обиженная девица. Джордж, например, заваривает чай и его раздает, а Джеффри вытирает платком край кружки или даже ручку. Совершенно плюет на то, что Джордж видит. И притом — ни капли любопытства. Стелла битых полчаса кашляла в закусочной „Нового театра“ на Клэйтон-сквер, а он хоть бы поинтересовался, нет ли у нее склонности к туберкулезу.

И все равно Стелла из-за него потеряла покой. Дядя Вернон всегда намекал, что она поумнее других, и один его деловой знакомый, мистер Харкорт, старикан из ливерпульской Коллегии, даром что докатился до туалетной бумаги, подтверждал это мнение. Если б не Джордж, она бы просто погибла под грузом вдруг обнаружившегося собственного невежества.

Это Джордж, а никакой не Бонни, взял над ней шефство. Бонни, тут как тут, шлепал в своих галошах по каменным переходам, но был слишком занят, чтоб особенно обращать внимание на нее или Джеффри. Это Джордж ей объяснил, например, что Мередит в Лондоне, с оформителем, выбирает костюмы для предстоящей премьеры. А до тех пор, в надежде, что Мередит на нее наткнется, она зря проторчала на лестнице три дня чуть не сплошь, скрючившись на ступеньках и листая томик Шекспира. И на всякий случай так часто причесывалась, что опасалась, как бы не повылезли волосы.

Это Джордж ей сообщил, что актеров еще десять дней не будет. Заскочит разная мелюзга поразведать насчет жилья, но и думать нечего, что Ричард Сент-Айвз, герой-любовник, или Дороти Бланделл, его партнерша, вдруг объявятся раньше срока. Сент-Айвз и мисс Бланделл вместе с Бэбз Осборн, характерной инженю, выступали тут в прошлом сезоне. Второй раз редко с кем заключают контракт, хотя П.Л.О'Хара по желанию публики выступал подряд даже три года. Если бы захотел и не впутались эти дрязги, он бы и на четвертый сезон вернулся.

— А что такое характерная инженю? — спросила Стелла, и Джордж объяснил, что это такая девушка, которая из-за внешности не может быть инженю просто. Он прятал глаза, но она и не думала обижаться: сама все понимала про свои данные.

Сент-Айвз и Дороти Бланделл останавливаются в одной квартире, хотя между ними нет ничего. Как в тридцать восьмом году сыграла в „Ричарде II“ королеву, а О'Хара играл Ричарда, так с тех пор мисс Бланделл и сохнет по нему. Зря время теряет. В жизни, как и в той пьесе, ничего ей не светит. Джордж намекал, что Дороти Бланделл не знает женского счастья.

Сент-Айвзу сподручней путаться с гастролершами, выступающими в „Ройял Корт“ или „Эмпайр“. Поматросит и бросит, и дело в шляпе. В прошлом году завел роман с главной героиней „Розмари“, сопрано, точеные ножки плюс двойня, которую выкармливала из бутылочки ее мамаша в Нлэкберне.

— Ой, я же это видела, — в восторге крикнула Стелла, вспомнив тот день рождения Лили, и как во втором антракте у дяди Вернона схватило живот после ужина в „Золотом Драконе“.

„Розмари“ не раскусила Сент-Айвза. Ее труппа отправилась дальше, к ипподрому в Лидсе, а она в воскресенье, чуть свет, села в машину, которую вел сохший по ней тромбонист из оркестра, и докатила обратно до самого Ливерпуля. Тромбонист думал, что вернулись за карточками, забытыми у хозяйки, остался на Фолкнер-сквер и покуривал сигару. Когда в англиканском соборе зазвонили к обедне, он прикрутил окно и абсолютно не слышал дикого грохота, который поднялся в пансионате. Когда до нее наконец-то дошло, что к чему — Сент-Айвз и женщина, как он божился, его тетушка из Кардиффа, оказались в пижамах под цвет, он наверху, она поднизом, — „Розмари“ схватила шило — им обычно счищали с газовых конфорок нагар — и нацелилась ему в причинное место. Сент-Айвз имел потом крупный разговор с Розой Липман. Она говорила, что дело попахивало заражением крови и он мог провалить ей сезон. Бэбз Осборн крутит любовь с поляком, бывшим военным летчиком, который зашибает теперь деньгу на металлоломе.

— Это он присочиняет, — сказал Джеффри. — Я с такими уже сталкивался. Просто-напросто дает нам понять, что с ними со всеми на короткой ноге.

— Почему, насчет конфорки все убедительно, — не согласилась Стелла. — Не станет человек ни к селу ни к городу приплетать нагар.

С Джорджем ей было легко. Он ей дал синюю спецовку, чтоб ее одежда не пылилась. Спецовка почти полностью прикрывала горчичный джемпер и брючки, которые ей купила Лили. Как-то, когда перебегала площадь, неся для Бонни из кафе Брауна бутерброд с яйцом, она налетела на дядю Вернона. Он ходил на рынок за окороком и выглядел неважно.

— Что это за номера за такие? — спросил он, возмущенный ее видом.

— Форма, — сказала она. — Полагается всем обязательно.

На другой день Бонни, завидев ее в этом снаряжении, тут же всучил ей рулетку, кусок мела и велел сделать замеры той двери в правой кулисе, которая будет фигурировать в „Опасном повороте“. И загадочно упомянул какой-то угол в сорок пять градусов. Вернувшись через полчаса и найдя доски неразмеченными, он отыскал Стеллу в реквизитной. Она демонстративно шкурила колеса развалившегося на диване велосипеда.

— В чем дело? — спросил он. Очень бледный и губы надуты.

— Я не знаю, про какие вы говорите замеры, — сказала она.

— Что именно тебя смущает? — терпеливо спросил он.

— Да все, — призналась Стелла. — Вообще-то я не сильна в разных дюймах и футах.

По выражению лица, по тому, как он поджал губы, она поняла, что он сердится.

— Не то что я неспособная, — сказала она. — Просто у меня несистематическое образование.

— Ну ладно, ничего страшного, — сказал он и послал ее наверх, за Джеффри, чтоб спустился с колосников. Джеффри расстелил на сцене газету, оберегая свои штаны цвета хаки, и ровно за пять минут покончил с заданием.

— Я же ведь не считала эту работу для себя унизительной, — уверяла она Джорджа. — Дядя Вернон говорит, у меня скромности не хватает, раз я все считаю ниже своего достоинства.

Джордж, не сходя с места, заставил ее измерить поперечину пожарного занавеса. Дважды линейка отскакивала и била ее до крови.

— Это, наверно, не лучший способ научиться чему-то, — стонала Стелла, обсасывая костяшки пальцев.

— Перебьешься, — сказал Джордж, которому опыт в этих вещах дался нелегко.

Четырнадцати лет, прямо из приютской школы, он поступил рабочим сцены в „Ройял Корт“. Если он капал белилами на пол, помреж огревал его по уху кистью, если забывал промаслить тряпку, в которую заворачивал инструмент, ему моментально на шесть пенсов урезали жалованье. Раз он испортил доску, так старший плотник заехал ему пилой по руке.

По горло сытый такой наукой, Джордж навострил лыжи в этот гастрольный театр. Самая его первая работа была в знаменитой постановке „Ричарда II“, когда П.Л.O'Xapa исполнял роль короля. Художник — его потом разнесло вдребезги у Триполи — хотел, чтоб низложенный Ричард изводился в подземелье замка — „…я тут раздумывал, как мне сравнить мир, где я прежде жил, с моим застенком…“[5], и Джордж, привыкший спать сам-восьмой, в погребе, где трубы отопления слезами плакали на пол, где до лазарета докашливался ребенок, начертил замкнутое пространство, некий бокс, где человек мог чуть ли не только стоять навытяжку.

Местная газета опубликовала рецензию: „Лицо короля, измученное, нервное, выхваченное лучом света от первого прожектора, плавающим во тьме… когда Экстон вошел и сбил с ног ослабелого Ричарда… тени тюремной решетки пронзали копьями задник… постановка была столь убедительна, что ни одна уважающая себя женщина в зрительном зале не могла удержаться от слез“.