Владимир Стругацкий - Впереди - ледовая разведка

• Название: Впереди - ледовая разведка
• Автор: Владимир Стругацкий
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Транспорт, военная техника
• Год: 1984

Книга журналиста В. Стругацкого рассказывает о рождении и становлении советской ледовой разведки, о первых летчиках и ученых – разведчиках, о тех, кто сегодня помогает проводить караваны судов и выполнять важную народнохозяйственную задачу, поставленную XXV съездом КПСС, — продлить навигацию по Северному морскому пути.

«Мы работаем, а доля риска – как плата за то прекрасное и удивительное дело, которым нам выпало счастье заниматься», — эти слова могли бы повторить многие герои новой книги Владимира Стругацкого – ледовые разведчики, прославленные полярные летчики, исследователи Северного полюса. О людях, привыкших к риску, прокладывающих дорогу другим, рассказывает эта книга.

---

А сейчас ему не мог помочь даже Дон-Кихот. Потеряли они дорогу. И не хочет вожак идти вперед – куда идти? Но ведь километров восемьдесят они проехали. Это точно. Значит, до косы Двух пилотов километров десять. Совсем рядом, на косе, — землянка, где надо оставить последний мешок с собачьим кормом. Если бы добраться до землянки, можно было бы переждать там пургу, отогреться, заночевать. Но, видно, даже Пестряк выдохся. Не ведет упряжку, сам еле ноги волочит. И все время оглядывается на каюра, словно просит: дай отдохнуть. Видно, разбаловал он своего любимца. Федор Моисеевич тоже знаток: «Хороший вожак дорогу сам знает». Выходит, знает, да не всегда. Вот тебе и Дон-Кихот – ни с места… Ну, пусть немножко передохнут.

Павел расстегнул ворот кухлянки, достал портсигар. Перекурить в такой ситуации – лучшее дело. И мысли успокаивает, и душу согревает. Вот только худо, что пурга начинается. Страшное дело пурга на Чукотке. Страшнее всего она на берегу – на голом, открытом берегу. Снег забивает глаза, пронзает насквозь ветер. Вообще-то представить чукотскую пургу может каждый, кто хоть разок бывал на аэродроме. Попробуйте стать позади самолета, когда запущены моторы. С трудом устоите: вот-вот воздушный поток подхватит и отшвырнет метров за сто от самолета. Вот что такое пурга на Чукотке… Тут уж некогда рассиживаться, надо ехать. Иначе никто не поручится, что когда-нибудь эту косу, где погибли два пилота, не придется назвать косой Двух пилотов и одного молодого гидролога.

Он ехал вдоль берега. Он уже ничего не видел кругом. И разве увидишь в этой круговерти землянку? Занесло уже ее, наверняка занесло. Метет так, что даже Пестряка впереди не видно.

А Пестряк чего-то чудит. Его гонишь прямо, а он все норовит остановиться, свернуть.

Павел подобрал увесистую ледышку и кинул в Пестряка. Кинул так, чтобы побольнее было. Ведь если вожак бежит неохотно, то остальные норовят вообще сачкануть… Еще одну ледышку запустил. Но не хочет Пестряк идти куда надо и все тут. Упрямый, вредный пес. Вот жаль, его постолом не достать. А то бы уж получил…

Озлясь на собаку, на себя, на пургу, на весь этот мрачный свет, Павел встал с нарт, взял, словно дубинку, постол и пошел на Пестряка. Тот и с места не сдвинулся.

— Ну, поведешь упряжку? — в последний раз спросил Павел. А Пестряк сидел на задних лапах и смотрел ему в глаза. И тогда Павел стукнул его по голове.

И все равно не сдвинулся Пестряк с места.

Ну не убивать же его.

Гидролог вернулся к нартам, сел спиной к ветру и сказал:

— Не хотите ехать – помирайте. Все вместе помрем.

Он сидел на нартах и смотрел, как коченеют на тридцатиградусном морозе руки. Да еще ветер. Даже папироса не согревает. Он достал из-за пазухи согревшуюся от тела фляжку, сделал глоток. Чуть полегчало.

И снова уставился на свои руки.

Силой его бог не обидел. Кулачища с футбольный мяч. Ладонь расплющенная, как сковорода, пальцы широкие, словно литые. На такие посмотришь и подумаешь: чтобы сжать их в кулак, надо каждый по очереди загибать, сами не согнутся. Но кому она нужна сейчас, эта сила?

Он сидел, опустив голову к коленям, — так меньше задувало, и пурга не била иголками в лицо.

Спирт чуть поднял настроение. Не погибать же в самом деле тут! Надо ехать, надо двигаться, искать землянку.

Он выбросил окурок, поднял голову и посмотрел в непроглядную молочную мглу. Куда тут поедешь?

И словно мираж он вдруг увидел в этой мгле совсем поблизости от нарт черное пятно – кончик торчащей из снега трубы.

Он подбежал к трубе, стал разрывать снег голыми руками, унтами, забыв, что есть рукавицы, что на нартах привязана маленькая, вроде саперной, лопатка.

И вдруг он остановился, выпрямился и обернулся на собак.

Пестряк сидел на задних лапах и смотрел на него.

Дон-Кихот вывел его на землянку, вывел быстрее, чем он рассчитывал.

…Он отрыл вход и завел собак. Землянка делилась на две части. Половина – для собак, половина – для людей. У печки лежали кучкой заготовленные дрова, в бутылке был керосин.

Пурга не утихала три дня. Но в землянке было тепло, даже душно. Снег, видимо, забил все щели… Хотелось высунуться, глотнуть воздуха, скинуть с себя дрему. Но наверху только выл ветер и неслись тучи снега. Казалось, все на земле пришло в движение.

На третий день был Новый год.

Гидролог отлил из фляги спирта, сказал сам себе: «Ну, будем, с Новым годом».

Он улегся на нары, уже привычно ощутив под головой что-то жесткое, лежавшее под пахучей шкурой. Поднял шкуру, посмотрел, что там. И увидел толстую, замусоленную книгу. Это была «Библия», на английском.

Ночью он лежал на нарах и читал «Библию». Собственно, не саму «Библию», а записи карандашом, оставленные каким-то охотником на полях. Каждый день тот писал, какая сегодня погода. Шесть лет вел он этот дневник. Сначала температуру обозначал в градусах. Но однажды записал: «Разбил термометр. Другого нет. Придется погоду на глаз мерять». И дальше шло так: «теплее, чем в прошлом году в этот день», «холоднее, чем вчера», «тучи с востока», «туч полно». Записи были однообразные, скупые, но человек, знакомый со здешней жизнью, по ним мог представить и жизнь охотника, жизнь косы Двух пилотов.

Читал Павел всю ночь. Заснул под утро, когда в лампе кончился керосин.

Утром пурга стихла так же неожиданно, как навалилась.

Первым делом он пошел к вожаку. Трепал его по загривку, брал в руки его морду:

— Ты простишь меня, Дон-Кихот?..

Да, путешествуя на собаках, он мечтал летать на самолетах. В Арктике на собаках в те годы ездил каждый. А вот подняться в небо, полетать на ледовой разведке мог далеко не каждый, даже опытный гидролог.

В первый свой полет Павел отправился с Василием Михайловичем Махоткиным на знаменитой «Дарье», как называли тогда в Арктике летающую лодку «Дорнье-Валь».

…1937-й год. Павлу Гордиенко двадцать четыре года. Он учится в Московском гидрометеорологическом институте и на Диксоне – на дипломной практике. Работает гидрологом полярной станции. Махоткин обещал его взять в полет, и он здорово волнуется: неизвестно, выдержит ли, не начнет ли его укачивать. Он уже знает, как болтает «Дарью» в воздухе, как подбрасывает ее на волнах. Знает по рассказам, как всегда, чуть преувеличивающим все невзгоды. Но ему очень не хочется опозориться перед прославленным Махоткиным. Да к тому же если он окажется непригодным для полетов – его просто не будут брать на ледовую разведку. И так в доме, где по соседству с гидрологами, синоптиками, радистами живут летчики, можно услышать:

— Да что мы, сами дорогу судам не найдем? Нужны нам эти ученые! Только лишний балласт возить.

— Вы эти разговоры, ребятки, бросьте, — останавливал летчиков Махоткин. — И ты, гидролог Паша, на это внимания не обращай. Вот вернемся мы завтра с Домашнего, вывезем североземельских зимовщиков и на разведку с тобой пойдем.

И вот Махоткин уже возвращается на Диксон. С Домашнего несколько часов назад сообщили: «Вылетел». А дни осенью на Диксоне совсем короткие, сумрачные, мелькают они быстро. И наступает туманная, со снегом и дождем ночь. Да и подмораживает к вечеру: все же конец сентября. Почти зима. В бухте уже стоит молодой ледок. Как же сядет Махоткин в такую погоду, да еще в сумерки?

Но, пожалуй, больше всех беспокоится Павел. Он чаще других выбегает из дома, всматривается в сумерки, прислушивается. Быть может, и грешно так думать, но случись что с самолетом – сорвется его первая ледовая разведка. Другого самолета на Диксоне нет.

В тот год только один экипаж Махоткина проводил суда в Карском море, в проливе Вилькицкого. В море Лаптевых работал экипаж Черевичного, он летал у Новосибирских островов, на Диксоне не садился…

Где-то вдалеке – гул мотора. Быть может, показалось?

— Вон летит! — сказал синоптик Фролов. — Летит наш Махоткин.

На сумеречном горизонте появилась точка. Несколько кругов над бухтой – Махоткин ищет хоть маленькую полоску чистой воды. Ветер все же развел льды. Самолет прицелился и сел на небольшую черную полосу.

…На следующее утро бухта, откуда поднималась «Дарья», — в тумане. Опять переживания: сорвется полет.

— Разве для нашего командира это туман? — сказал бортмеханик Косухин, словно угадав мысли гидролога. — Это для него пустяки.

В носу – небольшой люк, где обычно хранят якорь и трос. Это единственное свободное место на самолете и предназначается молодому гидрологу-наблюдателю. Правда, оно самое неудобное.

Маленькое жесткое откидное сиденье без спинки сразу напомнило Павлу те места в московских театрах, на которые студентам только и хватало денег. Но в театре есть антракт – можно пройтись, размяться, да и спектакль идет часа два с небольшим. А гидролог-наблюдатель должен просидеть на таком месте все восемь, а то и десять часов полета.