Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия

• Название: ДайсМен или человек жребия
• Автор: Люк Райнхарт
• Издательство: СОФИЯ
• Жанр: Психология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91250-824-0

Безбашенная книга и потрясающая пародия на психоанализ, «Дайсмен» увлекателен, насмешлив и шокирующ, настоящий диверсант в тылу американской поп-культуры. В общем — самый культовый бестселлер наших дней.

Одолеваемый депрессией психоаналитик Люк Райнхарт живет с женой и двумя детьми в Манхэттене. Восточная и западная философии с их тщетой объять смысл и бессмысленность его уже просто бесят. Однажды он рискнул доверить игральному кубику выбор своих поступков — и вскоре понял: единственный путь спасения души — позволить все решать жребию. Катясь, как кубик, сквозь секс и психотерапию, Люк распространяет новую религию, забавно сочетая проповеднический пыл и собственную развращенность, ставя дыбом и свою жизнь, и мир вокруг.

---

В тот год, до того как я открыл для себя игральные кубики, Лил погибала под паровым катком, в авиакатастрофе, от редкого вируса, от рака горла, в результате внезапного пожара в постели, под колесами экспресса на Лексингтон-авеню и от по ошибке выпитого мышьяка.

Джейк становился жертвой аварии, когда его такси падало в Ист-ривер, опухоли мозга, самоубийства из-за обвала биржи, а также безумного нападения одного из исцеленных им пациентов, который использовал самурайский меч.

Доктор Манн умирал от сердечного приступа, от аппендицита, от острого расстройства пищеварения и был изнасилован негром.

Мир в целом претерпел по меньшей мере дюжину полномасштабных ядерных войн, три эпидемии неизвестного происхождения, но вселенского масштаба и вторжение высших существ из космоса, которые сделали невидимыми всех, за исключением нескольких гениев.

Конечно же, я превратил в кровавое месиво президента Никсона, шестерых таксистов, четырех пешеходов, шестерых соперников-психиатров и нескольких женщин. Мою мать накрыло лавиной, и она до сих пор могла оставаться там живой — это всё, что было мне известно о ее судьбе.

Поскольку я был американцем, я должен был убивать. Ни один уважающий себя Человек Жребия не мог день за днем честно записывать варианты, не включая в них убийство или настоящее изнасилование. Я начал с того, что стал вводить изнасилование какой-нибудь случайно выбранной женщины как вариант с низкой вероятностью, но Жребий его игнорировал. Неохотно, робко, с моим старым другом-страхом, который возродился и заворочался у меня в кишках, я придумал вариант «убить кого-нибудь в перспективе». Я дал ему всего один шанс из тридцати шести (глаза змеи) и предлагал на рассмотрение три-четыре раза в год, но Жребий игнорировал его.

Но потом, в один восхитительный день бабьего лета, когда птицы щебетали в кустах у недавно снятого мной фермерского дома в горах Катскилл, осенние листья кружили на ветру и слепили на солнце, а маленький щенок гончей, которого мне только что подарили, помахивал хвостом у моих ног, Жребий, имея десять различных вариантов с различными вероятностями, выдал две единицы — глаза змеи: «Я попытаюсь кого-нибудь убить».

Я чувствовал смесь острейшей тревоги и возбуждения — но не было ни капли сомнения, что я это сделаю. Бросить Лил было тяжело (пусть теперь я смеюсь над своими тревогами), но убить кого-то казалось не более сложным, чем обчистить аптеку или ограбить банк. Была некоторая тревога, потому что под угрозу ставилась моя жизнь; было возбуждение погони; и еще было любопытство: кого именно я убью?

Огромное преимущество того, что ты воспитывался в культуре насилия, заключается в том, что на самом деле не важно, кого убивать — негров, вьетнамцев или свою мать: пока ты можешь найти причину, убивать будет приятно. Однако же, как Человек Жребия, я чувствовал себя обязанным позволить Жребию выбрать жертву. Я бросил кубик, задумав так: «нечетные» — я убью человека, которого знаю, «четные» — убью незнакомца. Почему-то я думал, что Жребий предпочтет незнакомца, но он показал единицу; «нечетные» — человека, которого я знал.

Я решил, что будет справедливо, если одним из людей, которых я мог бы убить, был бы я сам, и потому мое имя должно получить шанс наравне с остальными. Хотя я «знал» сотни людей, я не думал, что Жребий подразумевал, чтобы я дни напролет пытался вспомнить абсолютно всех моих друзей, дабы не лишить никого из них шанса быть убитым. Я завел шесть списков, каждый на шесть позиций для знакомых мне людей, и записал под первыми номерами Лил, Ларри, Эви, Джейка, свою мать и себя. На вторые позиции я поставил Арлин, Фреда Бойда, Терри Трейси, Джозефа Файнмана, Элейн Райт (нового друга в тот период) и доктора Манна. Номер три: Линда Райхман, профессор Боглз, доктор Крум, мисс Рейнголд, Джим Фрисби (мой новый домовладелец в Катскилле) и Фрэнк Остерфлад. И так далее. Не стану приводить вам все тридцать шесть имен, но чтобы вы убедились, что я, как мог, старался включить всех, отмечу, что для последней позиции моих списков я придумал шесть общих категорий: деловое знакомство; некто, с кем я познакомился на вечеринке; некто, кого я знал только по письмам или литературе (например, известные люди); некто, кого я не видел по меньшей мере пять лет; ученик ЦЭПСС или штатный сотрудник, ранее не включенный в список; и некто, достаточно богатый, чтобы это оправдывало грабеж и убийство.

Затем я вполне буднично бросил кубик, чтобы выяснить, в каком из шести списков Жребий будет выбирать жертву. Жребий выбрал список номер два: Ларри, Фред Бойд, Фрэнк Остерфлад, мисс Вэлиш, X. Дж. Виппл (филантроп и благодетель Дайс-Центров) или некто, с кем я познакомился на вечеринке.

Тревога ядом разлилась по моему организму, главным образом при мысли об убийстве своего сына. После своего внезапного ухода пятнадцать месяцев назад я видел его только раз, и тогда он был сдержан и смущен, хотя поначалу и бросился в мои объятия с подлинной любовью. Кроме того, он был первым дайс-малъчиком в мировой истории, и позором будет… Нет, нет, только не Ларри. Или давайте хотя бы надеяться, что не он. И Фред Бойд, моя правая рука, один из ведущих практиков и защитников дайс-терапии и человек, который мне очень нравился. Его отношения с Лил делали убийство и его, и Ларри особенно неприятным; убить Фреда выглядело мотивированным и потому тревожило вдвойне.

Тревога — сложная для описания эмоция. Яркие листья за окном больше не казались живыми; они казались глянцевыми, будто на передержанной цветной пленке. Щебет птиц звучал как радиореклама. Мой новый щенок гончей храпел в углу, как развратная старая сука. День казался хмурым, даже когда солнце, отражаясь от белой скатерти в гостиной, слепило мне глаза.

Но был Жребий, и ему нужно было служить. Я помолился:

«О Святой Жребий,

Воздета твоя рука, дабы опуститься, и я просто твой меч. Распоряжайся мной. Нам не дано постичь твой Путь. Если должен я принести в жертву своего сына во Имя твое, мой сын умрет: меньшие Боги, чем Ты, требовали этого от тех, кто следовал им. Если я должен отсечь свою правую руку, дабы явить Величие Твоей Случайной Власти, моя рука падет. Ты сделал меня великим своими приказаниями, ты сделал меня радостным и свободным. Ты выбрал, что я убью, и я убью. Великий Создатель Кубик, помоги мне убить. Выбери жертву, которую позволишь мне поразить. Укажи путь, которым позволишь войти мне, мечу твоему. Тот, кто избран, умрет, улыбаясь во исполнение твоей Прихоти.

Аминь».

Я бросил кубик на пол быстро, будто он был змеей. Тройка: мой долг — попытаться убить Фрэнка Остерфлада.

77

Из «Бхагавадгиты»[150]:

Арджуне, охваченному состраданьем, с полными слез глазами, скорбному, Шри-Кришна тогда молвил слово:

Как у тебя в беде такое смятенье возникло? Оно для мудрых позорно, лишает блаженства, к бесчестью ведет, Арджуна.

Малодушию не поддавайся, Арджуна, это тебя недостойно! Покинув ничтожную слабость сердца, восстань, подвижник!

Арджуна сказал:

Как могу я разить, Кришна, врагов губитель? Чем убивать других, нам лучше нищенством жить в этом мире… Болезнь состраданья меня до глубин поразила; не разумея долга, я вопрошаю, что лучше, наставь меня ясно.

Обратившись так к Шри-Кришне, Арджуна молвил: «Убивать я не буду», — и замолк.

Ему отвечал Кришна, как бы с улыбкой, скорбящему меж двух путей молвил такое слово. Шри-Бхагван сказал:

Ты мудрую речь говоришь, а сожалеешь о тех, кому сожаленья не надо: познавшие не скорбят ни о живых, ни об ушедших.

Ибо Я был всегда, так же и ты, и эти владыки народов, и впредь все мы пребудем вовеки.

Как душа в этом теле сменяет детство на юность, зрелость и старость, так же она сменяет тела; мудрец не смущается этим.

Небытие не причастно бытию, бытие небытию не причастно. Неуничтожимо то, чем этот мир распростерт; постигни: непреходящее уничтожимым сделать никто не может. Итак, исполни свой долг, Арджуна!

Кто думает, что он убивает, или кто полагает, что убить его можно, оба они не знают: не убивает он сам и не бывает убитым. Итак, исполни свой долг, Арджуна!

Он никогда не рождается, не умирает, не возникая, он никогда не прекратится. Нерожденный, постоянный, вечный. Он, древний, не умирает, когда убито тело. Зная его таким, ты скорбеть не должен. Исполни свой долг, Арджуна. Возьми кубик свой и убей.

Редакция для «Книги Жребия»

78

Я ничего не слышал о Фрэнке Остерфладе почти год и искренне хотел снова с ним увидеться. Какое-то время он очень неплохо реагировал на дайс-терапию — сначала со мной, а потом в группе с Фредом Бойдом. Когда необходимость изнасиловать кого-то — мальчика или девочку — возникала у него в результате произвольного решения Жребия, это освобождало его от великого бремени вины, которое обычно сопровождало и усугубляло сам акт. А когда вины не стало, он обнаружил, что в значительной степени потерял желание насиловать. Конечно, я настаивал на том, что он должен пытаться довести до конца любое продиктованное Жребием изнасилование, пускай даже ему этого не хотелось. Он это сделал и счел свой опыт отвратительным. Я похвалил его за то, что он последовал воле Жребия, а он радикально сократил упоминания изнасилований в своих вариантах, а потом исключил их совсем.