Камран Паша - Тень мечей

• Название: Тень мечей
• Автор: Камран Паша
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-14-0902-5, 978-5-9910-1250-8

«Тень мечей» Камрана Паши — это масштабный и захватывающий эпос о любви и войне. Благодаря глубоким познаниям в истории Ближнего Востока автору удалось создать удивительное произведение, соединившее в себе реальные события минувших дней и вымысел. Отображение Третьего крестового похода изобилует достоверными подробностями и хорошо передает колорит эпохи. Религиозное противостояние, начавшееся еще в конце XI века, свело на поле битвы двух наиболее могущественных правителей своего времени — мусульманского султана Саладина и английского короля Ричарда Львиное Сердце. Однако им суждено было бороться не только за Святую землю, но и за любовь еврейской девушки Мириам, сумевшей завладеть сердцами двух правителей, прирожденных воинов, вершителей истории. Кто же станет победителем в битве, где исход зависит не от стали мечей, а от стрел амуров? Ответ вы найдете на страницах романа, пройдя вместе с его героями по полям сражений, окунувшись в атмосферу средневековой жестокости и предательств, испытав горечь утрат и радость новых встреч…

---

Заметив, что рыцари поднимаются по холму к его лагерю, Саладин поднял руку, подавая своим войскам сигнал: настала пора преподнести крестоносцам «сюрприз». Воины в темно-красных хламидах, с факелами и бронзовыми чайниками, наполненными маслом, выбежали вперед и подожгли все деревья и кусты, еще отделявшие крестоносцев от основных сил армии мусульман. Ветер понес дым и пламя в сторону летевших во весь опор рыцарей, кони которых стали испуганно шарахаться. Лучники обстреливали испуганных животных, и те сбрасывали всадников наземь, издавая леденящее душу предсмертное ржание. Маймонид пробовал было заткнуть уши, чтобы не слышать ужасающего ржания погибающих лошадей, но шум и звуки боя окутывали его, словно неистовая песчаная буря, вызванная богинями гнева из первобытного хаоса.

* * *

Многие крестоносцы задыхались и ничего не видели в дыму, но их ударный отряд во главе с самим Рено все же прорвался сквозь ряды атакующих сарацин. Магистр тамплиеров бросился, словно разъяренный бык, в самую гущу мусульманского войска. Его копье вонзилось в нагрудник курдского воина, который даже не успел заслониться щитом. Рено с удовлетворением ощутил, как копье с тяжелым всхлипом вошло в сердце врага. Наконечник копья, покрытый запекшейся кровью и обрывками плоти, вышел из спины курда. Пронзенный насквозь человек хотел было закричать, но захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта и ноздрей. В следующий миг он лишь слабо захрипел и пал в раскрывшиеся объятия смерти.

Рено попытался вытащить копье из тела своей жертвы, но оно слишком глубоко застряло в грудной клетке убитого. Проклиная все на свете, рыцарь бросил копье и обнажил меч, уловив при этом краем глаза какое-то движение рядом с собой. Рено успел вовремя подставить щит, который и принял на себя всю силу удара дротика, нацеленного рыцарю в горло. Встретив на пути добрую сталь щита, дротик разлетелся на куски, но боль от этого удара пронзила левую руку рыцаря. Рено взвыл, почувствовав, как хрустнула сломанная кость предплечья. Каждый нерв его тела стенал, умоляя бросить тяжелый щит, пока покалеченная рука не разорвалась надвое. Но бросить Рено не мог, поскольку понимал: в этом случае он станет легкой мишенью для всякого лучника во вражеском лагере.

Стараясь не обращать внимания на острую боль, что огненными вспышками жгла каждый мускул покалеченной руки, Рено стиснул зубы и поднял щит. Подгоняемый гневом и жаждой крови, он яростно пришпорил коня. Жеребец затоптал насмерть какого-то упавшего всадника и понесся дальше. Рено не заметил, был ли бедняга своим или врагом, — да это его и не волновало. Сквозь облака дыма Рено видел, как перед ним вырисовывается лагерь Саладина. Он намерен был прорваться хотя бы к крайним палаткам — сквозь заслон из пятнадцати шеренг вражеских воинов. Если ему суждено сегодня погибнуть, пусть это случится в бою, в самом сердце армии безбожников.

Бородатый нубиец бросился на Рено, размахивая ятаганом, обагренным кровью убитых христиан. Темнокожий воин уже лишился шлема, кожа изрубленной левой половины лица свисала лоскутами, а глаз едва не вываливался из изувеченной глазницы. Судя по всему, этот человек уже давно должен был умереть, но его здоровый глаз горел дьявольским огнем. Рено и прежде доводилось видеть такой взгляд — с отблеском огня, сжигавшего сердце язычника, который радостно мчался навстречу смерти, ибо в раю его ожидали обещанные семьдесят девственниц. Что ж, коль человеку так не терпится попасть в сады Аллаха, Рено охотно ему в этом поможет. И вот, когда африканец обрушился на него, Рено изо всей силы взмахнул мечом. Будь у противника оба глаза, он, вероятно, легко уклонился бы от удара. Но он наполовину ослеп, и это сыграло на руку Рено. Меч опустился на толстую шею врага, разрубая ткани и отделяя голову от туловища. Когда обезглавленный язычник свалился с коня, Рено мельком заметил летящую по воздуху голову. Она упала на пропитанную кровью землю Хаттина и раскололась, словно арбуз, а умирающий жеребец опустил свои копыта на то, что осталось ото лба воина.

Рено вновь устремился вперед, не сводя глаз с вражеского стана, который был уже близко — рукой подать. Но и в этой скачке, разрубая на своем пути кости и сталь, он не мог избавиться от видения: когда покатилась с плеч голова его безымянного противника, на изувеченном лице африканца застыла улыбка, а уцелевший глаз смотрел куда-то в бесконечность, словно погибший ждал встречи со своим Богом. Рено вздрогнул: нубиец, ушедший в долину смерти с улыбкой блаженства на устах, насмехался над ним.

* * *

Когда уцелевшие франки завязали бой у самых границ мусульманского лагеря, Саладин направился к своему коню. Маймонид знал, что в жилах султана бурлит кровь воина: настало время полководцу присоединиться к своим солдатам на поле боя.

Саладин оседлал аль-Кудсию, своего самого любимого аравийского жеребца. Черный как ночь аль-Кудсия походил на животное из древней легенды, которое породил Южный Ветер, дабы оно завоевало мир. Аль-Адиль приблизился к брату на своем сером жеребце, таком же норовистом, как и его хозяин. При виде двух легендарных героев, готовых лицом к лицу встретить злобных варваров, по рядам воинов ислама прокатилась волна благоговейного трепета. Даже находясь в гуще неистового сражения, эти два человека, казалось, излучали удивительное спокойствие, наполнявшее души воинов. Саладин поднял свой усыпанный изумрудами ятаган и указал на лагерь франков.

— Час настал, братья! — воскликнул он. — Поскольку мы оказались в горниле последнего сражения, вспомните слова Пророка: «О люди! Не ищите встречи с врагом. Молите Аллаха, дабы уберег он вас. Но если приходится сражаться, будьте стойкими. Знайте, что рай — под сенью мечей!»

Его слова тронули воинов; в едином порыве борьбы за правое дело они вскинули свои ятаганы, и блеск их затмил солнце. Маймонид заметил мягкую улыбку Саладина, когда султан оглядывал сплоченные ряды, осененные собственными мечами. На воинов, которые готовы были расстаться с ничтожной жизнью в земной юдоли слез ради вечного блаженства в райских садах. И тут раввин впервые в жизни понял, как сильно султан любит этих людей. Они занимали в его сердце место, которое не могла занять ни одна женщина, на которое не мог претендовать ни один ребенок — плоть от плоти его. Эти люди были зеркалом его души, и он был горд сражаться среди них, а если потребуется, то умереть вместе с ними.

А потом султан произнес слова, которые, как полагал Маймонид, могли стать последними в его жизни. Клятва, принести которую Саладин мечтал всю жизнь.

— Клянусь солнцем, которое светит у нас над головами: или я вернусь сегодня из битвы хозяином Иерусалима, или пусть тело мое, тело недостойного, пойдет на корм стервятникам. Аллах акбар!

И этот возглас — «Велик Аллах!» — эхом пронесся по всему лагерю. Саладин и аль-Адиль, а за ними конная лава лучших воинов помчались вперед, на остатки армии франков. Маймонид понял, что на его глазах заканчивается целая историческая эпоха. Станет мир лучше или хуже — неизвестно, но прежним ему уже не быть никогда!

Саладин бросился в самую гущу наступающих крестоносцев. Он был подобен живому смерчу, прокладывающему себе путь сквозь ряды врагов. Султанский клинок взлетал и падал быстрее молнии, круша все, что преграждало ему путь, — и не менее десятка франков, столкнувшихся с этим смерчем, отправились к своему Создателю. Бесстрашие Саладина вдохновляло воинов ислама, которые набросились на франков с удвоенной энергией. Тающие силы крестоносцев оказались не готовы к яростному натиску войска султана, некоторые рыцари стали отступать.

Рено как раз достиг крайних шатров лагеря мусульман и, увидев, что его солдаты поддаются врагу, тут же устремился к ним, подхлестываемый снедавшей его яростью. Неутомимо прорубался он сквозь орду арабов, пока не оказался в самом центре неистового сражения. И тут-то наконец Рено де Шатильон лицом к лицу столкнулся с Саладином.

Возможно, под влиянием момента воинам обеих сторон просто показалось, что над полем боя повисла удивительная тишина. Однако позднее многие вспоминали, что, несмотря на гул битвы и стоны умирающих, которые, должно быть, по-прежнему раздавались со всех сторон, вдруг появилось ощущение, будто некая высшая сила окутала собою лагерь, заглушив на мгновение звуки кипевшей вокруг смертельной схватки. В тот миг сама история словно затаила дыхание.

Саладин и Рено опустили забрала и без лишних слов поскакали навстречу друг другу. Да и нужны ли были здесь какие-то слова? Каждый из них так долго жил исключительно ради одной цели — убить другого, — что в то мгновение оба позабыли обо всех иных целях войны. Ятаган Саладина, выкованный из лучшей дамасской стали, скрестился с мечом Рено. Искры брызнули во все стороны, будто сами клинки пропитались ненавистью, переполнявшей души бойцов. Удар, другой, третий — клинки исполняли танец смерти. Вокруг кипела битва, но для обоих полководцев весь мир словно исчез. Им чудилось, что они бьются друг с другом на пустом поле без конца и края, и ни один не видел ничего и никого, кроме своего противника.