Юрий Сушко - Я убил Степана Бандеру

• Название: Я убил Степана Бандеру
• Автор: Юрий Сушко
• Жанр: Биографии и Мемуары

В мартирологе великомучеников и национальных героев современной Украины Степану Бандере отведено место самого главного борца против советской власти, большевизма и «клятых москалей». Его как лидера украинских националистов выдают за неукротимого антифашиста и не менее страстного антикоммуниста. Оппоненты столь же безапелляционно клеймят Бандеру как «бесноватого украинского фюрера» и «кровавого палача». Кто прав? Каково было истинное лицо этого очень непростого, упрямого и загадочного человека, окутанного паутиной мифов?..

Автор настоящей книги пытается воссоздать подлинную историю жизни и гибели Степана Бандеры, до умопомрачения влюблённого то ли в Украину, то ли в себя самого. Параллельно он рассказывает о Богдане Сташинском, ликвидаторе, некогда завербованном КГБ…

---

Замерла торговая жизнь, закрылись частные лавочки, а государственные магазины оставались пусты. На корню зачахли местные промыслы, исчезли корчмы, генделыки и кофейни, и появились очереди.

Ликвидировались зачаточные признаки многопартийности, запрещалась деятельность общества «Просвита», национально-культурных, кооперативных, страховых, спортивных товариществ. В очередном постановлении политбюро ЦК партии «О выплате пенсий пенсионерам б[ывшей] Западной Украины» чётко прописывались категории «социально вредных пенсионеров»: «Прекратить выплату пенсий следующим лицам: б. воеводам, ксендзам, попам, генералам, офицерам, жандармам, помещикам, прокурорам, председателям и членам окружных судов, крупным чиновникам министерств и иных ведомств, б. директорам и разным комиссарам, которые назначались польским правительством».

Кадровым чисткам подверглись торговые и хозяйственные учреждения. В Тернополе, например, к апрелю 1940 года было выявлено «из 103 заведующих магазинами – 39 классово чуждых, из 31 руководителя промартелей – 14 классово чуждых». Секретарь Станиславского обкома партии Мищенко прямо говорил: «Конечно, мы не можем выбросить совсем польское население и не привлекать его к работе… Но если уж на работу принимается по национальности поляк, то надо внимательно изучить его…»

Затеянная паспортизация населения также несла в себе скрытую угрозу для каждого. Не имея возможности предъявить тому или иному жителю, скажем, Стрыя прямых обвинений в антисоветской деятельности, злорадные правоохранители могли легко отказать ему в выдаче паспорта – и будьте любезны в путь-дорогу, на высылку.

Иногда, правда, случались и проколы. Коллеге Мищенко по тому же Станиславскому обкому Груленко запомнилась одна поучительная история. «На весовом заводе бывший собственник Меер работал до последнего времени. Когда ему органы милиции отказали в выдаче паспорта и предложили (!) выехать из города, заводской комитет собрал рабочих, которые на собрании единогласно решили просить власти оставить Меера в городе, выдать ему паспорт, мотивируя это тем, что он очень хороший человек. Аналогичный случай имел место на машиностроительном заводе города Станислава…»

Происходящие «перемены» смущали даже галичанских коммунистов. Выступая на первой Волынской областной партконференции, испытанный ленинец тов. Шаповал с недоумением вопрошал: «Почему при поляках ежедневно поливали улицы, подметали их мётлами, а сейчас ничего нет?..»

В фарс превратились выборы депутатов в западноукраинских землях. Московская «Правда» сообщала, что их проведение «вылилось в настоящий праздник». Но была и другая правда. Зоркие наблюдатели информировали компетентные органы: член ВКП(б) с 1931 года, член Тучинского райкома партии Ровенской области, секретарь избирательного участка села Сенное И.Н. Трофименко «к моменту подсчёта голосов избирателей, объявив голосование законченным, открыл урну, выложил на стол бюллетени и заявил членам комиссии, что из присутствующих 10 членов комиссии может остаться 3 человека, а остальные могут идти спать… Трофименко, напившись пьяным, оставил без присмотра все избирательные документы, направился следом за 18-летней местной девушкой Мазур Г., членом той же избирательной комиссии, задержал её и стал приставать к ней с целью использования как женщины, валял её в снегу… Потом напомнил ей, что имеет оружие… Избирательные документы предоставил в райисполком с большим опозданием…»

Грубые экспроприации, репрессии, кадровые перетряски, запрет деятельности национально-культурных обществ, насильственная коллективизация вызвали протест народа, толкая его под знамёна Организации. Люди, надеявшиеся на избавление от польского режима, были разочарованы новой властью, навалившейся на них с востока.

Неопределённость своего положения в Организации удручала Бандеру. Он писал: «После смерти основоположника и Проводника ОУН полк. Е. Коновальца создались ненормальные отношения напряжения и расхождения между Краевым Проводом и активом Организации… Причиной этого было, с одной стороны, недоверие к некоторым лицам, самым близким сотрудникам полк. А. Мельника… С другой – возрастало недоверие краевого актива к политике зарубежного провода…»

Сторонники Степана Бандеры утверждали, что главной причиной раскола ОУН являлся несносный характер Андрея Мельника, его диктаторские замашки. Хотя и сам Бандера был к ним склонен и не отличался стремлением к уступкам и компромиссам. Тем не менее в ноябре 1939 года он, смирив гордыню, отправился в Рим для переговоров с Мельником. «Мы надеялись сообща переубедить полковника Мельника, – рассказывал Степан Бандера, – и ликвидировать нарастающие расхождения».

Камнем преткновения явилось определение стратегии и тактики во Второй мировой войне. Бандера и его сторонники считали необходимым поддерживать контакты как со странами германской коалиции, так и с иными западными державами, не допуская тесного сближения ни с одной из сторон. Мельниковцы же делали ставку исключительно на Германию.

Жаркие споры возникли и по кадровым вопросам. Взаимных претензий накопилось предостаточно. Бандера выдвинул убийственные обвинения: Ярославу Барановскому – в сотрудничестве с польской полицией, Мыколе Сциборскому – в пособничестве советским спецслужбам, Емельяну Сеныку – и вовсе в соучастии в убийстве Коновальца. Со своей стороны коварный Барановский всеми способами пытался внушить Мельнику, что «своим темпераментом Бандера никак не способен к плодотворному сотрудничеству».

Разъехались ни с чем. Сразу после «исторической» встречи сторонники Бандеры издали брошюру с символическим названием «Почему необходима чистка в ОУН?». Мельниковцы тут же ответили им своим манифестом «Белая книга ОУН. О диверсии-бунте Яра-Бандеры».

Каждая из соперничающих группировок, не жалея сил, трудилась над созданием светлого образа своего вождя. Вот как Мыкола Климишин описывал роль Бандеры в проведении II чрезвычайного сбора ОУН в Кракове весной 1941 года: «Все проекты различных комиссий сходились в одних руках – Ст. Бандеры, который демонстрировал, чего он стоит и что может сделать… Я видел, как он с полным знанием подходил к делу и сколько раз он вникал во все вопросы, решительно изменяя проекты, над которыми комиссии проводили долгие дни в дискуссиях. Нередко он снимал с плана совещаний какой-то вопрос, откладывая его на следующий день, и, хотя совещания затягивались до поздней ночи и утром начинались вновь, он уже приносил свой проект решения проблемы, широко и всесторонне переработанный… На этих совещаниях я укрепился в вере, что он единственный может в то время и взять Провод ОУН в руки и повести дело наилучшим образом».

Краковский сбор подтвердил акт о создании Революционного провода ОУН и признал неправомерность решения избрания Проводником Андрея Мельника. Одновременно Бандера провозгласил создание Революционного провода ОУН – ОУН(р) или ОУН(б) – Бандера.

«Создали 34 ОУН и должны были выбирать Провод, – рассказывал Евгений Стахив. – Кипели острые дискуссии, случались драматические сцены. Мыкола Климишин пал на колени и твердил, что Бандера – полубог; сам Бандера уверял, что обладает чрезвычайной силой, провидением, которое неизвестно откуда снисходит. На что, правда, Ярослав Рак решительно и смело возразил: „Стефка, мы ходили вместе в школу, и никогда не было видно, что ты обладаешь необычными силами. Что ты нынче тут плетёшь какие-то байки?!”»

Мельниковцы не отставали в раболепии и канонизации своего лидера. В официальном протоколе Римского собрания членов ОУН(м) значилось: «Вождь провозласил перед образом Павшего Вождя о присутствии 22 участников II ВЗУН [11] и свою, и ОУН готовность следовать героическому примеру Евгена Коновальца. Речь Вождя, которую присутствующие выслушали стоя, взволновала до глубины души всех и сосредоточила их мысли о Роттердамской Могиле к Личности, которая приняла от Евгена Коновальца руль борьбы за освобождение… Когда, обращённый к облику покойного, Вождь произносил свой глубоко продуманный и рвущий душу доклад, присутствующие переживали одну из наиболее волнующих минут своей жизни…»

Членство в ОУН документально не фиксировалось. Невозможно было с точностью до последнего «штыка» определить, сколько националистов поддержало Бандеру, а сколько осталось под Андреем Мельником. Одно можно сказать: экстремистски настроенные оуновцы поддержали Степана Бандеру, а более-менее умеренные, не склонные к радикализму остались при полковнике.

В августе того же года Бандера бросил вызов Мельнику:

«…Получили от Вас два ответа. Первый – на словах: всё хорошо, в порядке, если имеются какие-то недоразумения, они могут быть постепенно устранены… Изменения могут быть произведены, но разве что потом, на очередном съезде. А потому не о чем говорить, ибо это относится исключительно к компетенции Головы Провода, который сам должен оценивать, что хорошо, а что плохо для ОУН.