Татьяна Замировская - Жизнь без шума и боли (сборник)

• Название: Жизнь без шума и боли (сборник)
• Автор: Татьяна Замировская
• Жанр: Русское современное

Татьяна Замировская – популярный блоггер, музыкальный критик, живет в Минске, занимается гонзо-журналистикой в независимых изданиях, крутит на радио джазовые пластинки и пишет странные, страшные, смешные, абсурдные и наиправдивейшие рассказы. А теперь подробнее: «Рассказы Татьяны Замировской я читал с превеликим удовольствием, профессиональным уважением и тихим весельем. Эта юная дама, идущая верной дорогой Д. Хармса, Л. Добычина, В. Аксенова, Л. Петрушевской, обладает неповторимым видением окружающего нас мира, в котором абсурд давно уже стал реальностью, покой снится далеко не всем, счастье временно отменяется, но это не значит, что его вообще не существует. Равно как и любви, смеха, света. Она – настоящая. Она – умеет. Она пишет смешно и нежно, без ханжества и хамства. Запомните это новое для русской литературы имя – пригодится» (Евгений Попов, прозаик, эссеист).

---

Ваня прощается с вышитым красными нитками врачом, еще раз улыбается, чтобы временно отогнать мысли о сделке, и уходит домой – в пустой красивый дом, где можно до утра думать о том, кому и как все же можно загнать эту идиотскую улыбку и корни вьющихся волос, – суки, ну пускай бы Петрушку хотя б вернули.

Исчезновение

«Какой винтик? Отвечай, какой именно винтик?»

«Подвздошный вздрагивающий винтик украла у меня Сусанна», – тихо плачет Нюра.

«Нюра, успокойся. Смотри, у нее в руках ничего нет. Открой рот, Сусанна! Вот, и во рту тоже пусто».

«Я уже не Нюра, – забрызгала слезами мне весь передник, трясется мышиной тряпочкой в ладонях, – я не Нюра, я кто-то другой, она украла подвздошный вздрагивающий ааа…»

«Винтик, милая. Сусанна, иди сюда. Объясни, ради бога, какой винтик ты у нее украла. Ребенок не может знать слова „подвздошный“, у нее отец – медик?»

Сусанна спокойно говорит, что взяла этот винтик прямо вот так, пальцами (делает пухлыми пальчиками показательную горсточку) у Нюры из головы, она думала его слишком громко, она думала его как главную свою мечту и как немаловажный интерес в своей крохотной жизни, непонятно отчего подумала такое невразумительное словосочетание, но Сусанна не могла не клюнуть любопытным пальчиком славный симулякр, ну вот и вышло; разумеется, Сусанна говорит это ломано и некрасиво, но суть мне ясна – запустила пальчики и ухватила как скользкого суставчатого май-жука.

«Надо вернуть винтик, понимаешь? Я не знаю, милая, как ты это сделала, но если она почувствовала, что ты с ней что-то сделала, верни ей этот винтик. Нюр, сейчас она все вернет!»

«Я не знаю, кто такая Нюра».

«Черт возьми, не прикасайся! Положи на место! Сядь, сядь сюда. Заберите у нее».

«Я не Нюра больше, – качает головой, как взрослая разочарованная женщина, складки платья невидимы, и будущие морщины крепдешином вьются в нагретом от горя воздухе. – Я понимаю, что это ерунда – подвздошный вздрагивающий винтик… Это просто слово, да? Правда ведь? Но я уже и шага сделать не могу чужим человеком, в котором плачет моя душа, слышишь?»

«Слышу – действительно плачет. Сусанна, детка, душа Нюры плачет, сделай что-нибудь».

Сусанна пожимает плечами: она не знает, как вернуть винтик на место, он был воображаемый.

За Сусанной заходит папа, я мчусь ему навстречу с излияниями.

«Извините, я ничего не могу сделать, – бледно говорит он. – Я даже думать об этом не хочу, понимаете?»

Когда за ними закрывается дверь, я подхожу к Нюре, помогаю ей спрятаться в ящик и ставлю на ящик телевизор, детскую швейную машинку и три синих стульчика. Когда придет ее мама, я скажу, что девочку забрала старшая сестра. Пока они будут разбираться и искать виноватых, я успею выпустить Нюру, посадить ее на ближайший автобус, дать в дорогу оставшегося с полдника печенья и хотя бы вкратце, в двух-трех словах подготовить к Новой Жизни.

Назло

Бывают такие свадьбы, где невесту красть не стыдно; они, в общем-то, и делаются буквально для того, чтобы невесту похитили, увели из-под носа у какой-то другой жизни, сняли с пограничного кола между тонким миром и жирной землистой реальностью. Зачем нам было печалиться, к чему переживать? Все знали, что он появится в последний момент – перед рыбьим всплеском кольца в ладошках растолкает всю эту толпу цвета потустороннего борща (где-то внутри границы между той стороной и этой она стоит на пороге цветущего полотняного котла, гигантской лопатой помешивая кровавое родственное варево из тридцати семи поколений, чужой муж, чужое дитя, внук четырех чужих стариков), схватит ее за руку – и всё, побежали как звали, а как их звали? Сейчас уже не вспомнишь, как их звали, – психотравма, да и столько лет прошло.

В общем, мы все равно пошли на эту свадьбу, Семён даже лимузин заказал (но подешевле, мы так решили: если похищение, то наверняка будет потом другой, дорогой лимузин, это важно), а Вовка бумажный пакет у старухи в метро купил. Букет, сказали мы ему, ты ведь купил букет? Нет, говорит Вовка, пакет бумажный купил – и показывает: пакет. Говорит: я проблююсь на этой церемонии, так все это мне погано и мерзко, а вот если в пакет блевать, то родственники, может, и не сильно расстроятся. Хотя они все равно расстроятся, заметил Захар, потому что невесту точно похитят. Как он может ее не похитить: они еще на прошлой неделе на Свинцовой Даче закоптили весь чердак свечным жиром, будто дом трижды сгорел. Она потом сидела на кухне и плакала словом «подонок», распевным, музыкальным Буквально слово-дискография, а не рядовое проклятие. И замуж идет назло, как по горящим углям – будут ожоги или просто втекут черные буквы внутрь кожи? Похитит или останется дома, будет потом звонить с чужих номеров и гундосить второй куплет «Imagine» Леннона, потому что там ее имя якобы зашифровано? Похищение требует сверхчеловеческих усилий, зато награда – вся жизнь, которая якобы где-то там, впереди.

Ну да, да, есть такие свадьбы, которые происходят назло, объясняли мы маленькому Жоре, который хотел купить сто евро в обменнике, но мы его отговорили: до подарков дело не дойдет, воздух весь взопрел тревогой похищения. Понимаешь, иногда случаются сбои в виде счастливых семей, которые счастливы как-то по-своему (родители Захара, например, поженились именно что назло каким-то посторонним Захару людям, и счастлив ли Захар, что родился вследствие этого акта непокорности судьбе? Счастлив, хохотал Захар, посмотрите на мои руки, видите? Мы смотрели на его руки и не видели их, но тело слепое, оно не чувствует телеграфного биения счастья в точках своего превращения в неживую материю!). Понимаешь, большинство людей устраивают свою жизнь как долгий и счастливый эксперимент практического исчезновения исключительно назло тому, чем они не смогли стать вследствие собственного упрямства или неисправимой ошибки. И мы не предатели, вовсе нет, объясняем мы маленькому Жоре, и мы не можем не прийти, мы все друзья, и мы в него верим – он примчит в церковь и похитит ее из-под горящего, рушащегося на глазах алтаря.

Мы едем туда смотреть на горящий алтарь, на расплавленный янтарь, тягучей ниточкой которого зашит ее рот, на блистательный аттракцион похищения, кражи, восторга и лихачества. Он въедет в толпу на автомобиле, думаем мы перед входом, а невеста то ли смеется, то ли подкрашивает щеки чем-то синим и круглым, как коктейльная слива. Бабушкину слезу достает из сумочки и умывается ею в невестиной комнатке. Нет-нет, понимаем мы позже, эффектный трюк – вырвать из рук кольцо и с адским улюлюканьем умчаться прочь (а она, нахлобучив этому дурацкому жениху на голову свою картофельную фату, поскачет вслед, осыпая нас суховатым электричеством, будто японским рисом на прощание; пока-пока, скажем мы, счастливого пути).

Он настоящий герой, шепчемся мы после. Мы знаем.: он выскочит из-под этого стола с подарками, из-под этого ствола небытия, направленного в его безмолвные губы, скажет свое фирменное. «Я знаю пять слов, из-за которых в ближайшее время ничего не произойдет и произойти в принципе не может». Мы знаем.: пока все танцуют на скатертях, натянутых меж стульями (свадебные игры, тамада в черном бархате приносит испеченный чертями кроссворд-булку, усыпанную испорченным творогом и скорбящим апельсиновым филе), он нащупывает жестяными пальцами щеколду, чтобы ввалиться в окно прямиком из враждебного Космоса, подхватить порядком одуревшую от поздравлений невесту, взвалить ее на плечо и вскарабкаться вверх по канату, прикрепленному к потолку специально на случай . Мы твердо верим: пока ее мама бормочет краеведческую мантру «Поздравление», нервно шлепая ладонью по обивке кресла, он сорвет с невесты окровавленное платье и овладеет ею прямо на этом закусочном столе, среди гор мяса живого и мертвого, мяса танцующего и плачущего, мяса готового и совсем еще не готового.

– Я не готова! – хнычет невеста, откусывая кусок соленого рыбного пирога и выплевывая его на паркет – внутри одно лишь тесто и кости, рыба куда-то пропала.

Жених не верит своему счастью и пишет на горелой бумажке: «Я не верю», потом пытается затолкнуть эту бумажку в рот свидетелю. Глотай, просит он, глотай, тогда я поверю. Свидетель сглатывает. Его тошнит шампанским и перламутровыми плавниками. Вовка подставляет свидетелю бумажный пакет из метро. Где-то на дне пакета лежат тайно купленные маленьким Жорой сто евро, но нам наплевать.

Мы настроены оптимистично: похищение, видимо, отложено на брачную ночь. Там-то ты, милочка, и узнаешь, куда пропала рыба, что говорил Заратустра и для чего человеку ножницы.

Он наверняка собирался ее похитить, иначе она бы не затеяла эту идиотскую свадьбу, но тут сложились обстоятельства таким образом, что он умер еще утром, буквально накануне церемонии, мылся в скользкой ванне, душ принимал (контрастный, всегда по утрам контрастный), нога взметнулась как-то вверх, упал и ударился головой, всё. И пока эта вот свадьба пела и плясала, он уже не интересовался всеми этими отношениями, у него случились совсем иного плана отношения, при чем тут теперь любовь.