Илона Хитарова - Семейные тайны

• Название: Семейные тайны
• Автор: Илона Хитарова
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-8189-0530-6

В один из тех чудесных летних дней, когда солнце согревает душу, в жизнь Даши Ивановой врывается темное прошлое. Мчась по запруженным улицам, внучка великого академика Иванова сбивает выбежавшего на середину шоссе нищего старика. Выскочив из машины, она цепенеет под взглядом бесцветных глаз. Почему они так ей знакомы? Почему в них видна боль, злость, беспредельное отчаяние и глухие коридоры интриг? Может ли быть, что сама судьба подарила Дарье эту встречу с убийцей, предателем, чье имя было запрещено произносить в семье великого ученого?

---

— Но как же его нейтрализовать? — Испуг собеседника переходит в удивление. — Что могло бы отвлечь его от работы над проектом?

Мужчина с бесцветными глазами смотрит на приятеля с улыбкой превосходства. Ему приятно, что он знает ответ на этот вопрос:

— У всех людей одна и та же ахиллесова пята — их семьи…

— Но они…

— Находятся под таким же вниманием, что и он сам.

Брюнет смотрит на друга с недоумением. Он понимает, что тот специально тянет волынку, не объясняя своего плана, но задавать вопросов уже не хочется. Он и так приложил немало усилий, чтобы разговорить своего сотрапезника… Теперь он просто смотрит на него, зная, как трудно выдержать этот взгляд. В обычном свете его темно-карие глаза кажутся состоящими из одних зрачков, а в дымно-алом освещении кабачка они и вовсе напоминают неудачную цветную фотографию — темно-красные, блестящие… Его взгляд совсем не похож на обычный человеческий. Он скорее напоминает взгляд притаившегося в ночи хищного зверя. Видя обаятельную улыбку, блондин часто расслабляется и начинает манипулировать им, как будто перед ним сидит один из подчиненных. Эти пронзительные глаза ставят его на место, напоминая, кто же перед ним на самом деле.

Над столом проносятся новые облака дыма, придающие возникшей тишине какой-то особый смысл. Курение становится вдруг важным и осмысленным занятием, прикрывающим ту борьбу, которая сейчас идет между ними. Что восторжествует раньше — любопытство первого или гордыня второго? Но теперь не выдерживает светловолосый флегматик. Он хочет досказать свою мысль до конца:

— Я уже два месяца собирал информацию о семье Иванова. Там много интересного. Молодая жена, в прошлом нищая лимитчица, бесталанный и трусоватый старший сын. Впрочем, вполне преданный своему отцу. Младший сын. С ним у Иванова очень непростые отношения…

— Ты думаешь, можно как-то повлиять на них? — Черноволосый опускает глаза, вперив теперь свой взор в кончик раскаленной сигареты.

Блондин немного теряется и начинает торопливо объяснять:

— Это значительно проще, чем влиять на него самого. Ведь их проблемы — это и его проблемы. Если молодая жена заведет любовника, сын растратит деньги, а невестка разругается с детьми, Иванову некогда будет думать об «Олимпии».

— Ты так думаешь?

— Я так знаю. Я проверял. Великий Иванов провалил сдачу проекта комиссии всего два раза в жизни. Первый раз, когда умерла его бывшая жена, и второй раз, когда у него были серьезные проблемы с младшим сыном…

— И на старуху бывает проруха… — Черноволосый улыбается, чувствуя, что у него под ногами появилась почва…

— Да, — его собеседник тоже перекашивает половину рта, изображая радость, — железобетонный Иванов слишком любит своих близких…

— Так с кого же мы начнем? — спрашивает первый.

— Со всех, — отвечает второй. — У нас слишком мало времени.

Помещение кафедры небольшое, но высокий потолок и устремленные вверх бесконечные книжные полки из старого потемневшего дуба заставляют чувствовать себя здесь неуютно. В этом помещении никогда не работал дизайнер, но даже если бы кому-то пришло в голову специально создать атмосферу храма науки, лучшего интерьера придумать было бы невозможно. Среди безумного количества старинных томов и разнокалиберной мебели, оставшейся здесь с самых разных времен, человек сразу чувствует себя одновременно бесконечно далеким от истинного знания и в то же время причастным к чему-то особенному и высокому.

На неудобном жестком стуле возле большого, явно сохранившегося еще с довоенных (если не с дореволюционных) времен стола сидит высокий симпатичный молодой человек. На его лице внимание и сосредоточенность. Георгий Иванов, младший сын Александра Николаевича Иванова, внимательно слушает своего научного руководителя.

— Прекрасная работа, Георгий! Надеюсь, уже к осени вы защититесь… — Семен Михайлович Гордеенко, специалист старой закваски и добрейшей души человек, похлопал по толстой кипе бумаг, лежавшей перед ним на столе и представлявшей собой третий вариант Гошиной диссертации.

— Спасибо, Семен Михайлович. От вас это приятно слышать… — Гоша благодарно улыбнулся седому профессору. Улыбка у него была изумительная — широкая, искренняя…

— А что, другие не хвалят? — живо поинтересовался Семен Михайлович, видя, как неожиданно сильно обрадовали Гошу его слова.

— Да нет, хвалят…

— Что-то вы, молодой человек, как-то вяло это произносите… Оваций не хватает? — полюбопытствовал старый ученый.

— Оваций хватает, — хмыкнул Гоша.

— Так какого ж рожна вам еще, милый друг, надо? — притворно-строгим тоном отчитал его Семен Михайлович.

— Да не то они что-то в работе хвалят…

— «Не то» — это как? — не понял Семен Михайлович. — Хотите сказать, что главную проблему не видят, за второстепенное уцепились, а главные ваши открытия побоку? Так, что ли?

— Да нет, Семен Михайлович, — Гоша решил-таки поделиться своими сомнениями, — хвалят главным образом имя автора. Особенно — фамилию и отчество…

— И все?

— Ну почему все? Вот Дорожкин вчера шрифт похвалил. Как аккуратно, говорит, отпечатана ваша диссертация, Георгий Александрович…

Семен Михайлович издал хлюп, обычно служащий у него обозначением бурного веселья…

— А я чего-то на шрифт и не посмотрел, дайте взгляну. — Семен Михайлович поднес лист к глазам.

— Действительно, шрифт хорош! Черный! И бумага хороша. Белая! А уж буковки — одна к одной… Вы уж, Георгий, простите меня, дурака, — я-то в вашей работе ничего, кроме актуальности и значимости, не разглядел, а ведь есть же и талантливые люди! Молодец Дорожкин!

Семен Михайлович произнес всю тираду абсолютно серьезным тоном, но Гоша чувствовал, как его ирония передается и ему тоже. Он решил поддержать остроту профессора:

— Семен Михайлович, а как вам папочка?

— Папочка? Прелестно! Синяя! Черный-белый-синий! Очень, очень эффектно, Георгий Александрович.

Гоша и его научный руководитель заметили, как на слове «папочка» юная студентка, сидевшая за соседним столом, цепко стрельнула в них глазами, а затем, внезапно потеряв интерес, снова уткнулась в текст какой-то рукописи. Оценив невольно сложившийся каламбур, оба расхохотались…

— Гхм, — Борис Борисович Гольштейн, заведующий кафедрой и стародавний приятель Семена Михайловича, с интересом выглянул из дверей своего кабинета. Его выразительное лицо, с четкими, будто вырезанными из дерева морщинами, черными глазами и буйной черной шевелюрой уже подернутой сединой, наводило на мысль, что так мог бы выглядеть Пушкин, доживи он до 60 лет. Гордеенко поспешил ввести приятеля в курс дела:

— Мы, Борис Борисович, обсуждаем работу аспиранта Георгия Иванова. Я тут по наивности похвалил содержательные моменты, но оказался в корне недальновиден! Упустил главное!

— А что главное?

— Форма, Борис Борисович, форма! Так сказать, основа основ, формообразующий элемент.

— Да, Семен Михайлович, — в глазах Гольштейна заплясали веселые чертики, — не ожидал я от вас такого упущения…

— Так ведь это еще не все…

— Как не все?! — с притворной строгостью на лице возмутился Гольштейн. — Что еще вы без меня натворили?

— Борис Борисович, должен признаться, я упустил в этой работе главное — отчество автора… — В голосе Семена Михайловича звучало искреннее раскаяние.

— Безобразие! — голос Гольштейна пророкотал на всю кафедру. — Столько лет в науке, и не заметить, можно сказать, суть работы! Какой непрофессионализм, Семен Михайлович! Вы, наверно, и отчества Эйнштейна не знаете?

— Не знаю!

— Боже мой, до чего дошла наука в двадцатом веке. Давать Нобелевскую премию автору с неизвестным отчеством!

Гоша, сдерживавший себя последние пять минут лишь усилием воли, случайно опять столкнулся взглядом с сидевшей в углу девицей и, увидев ее растерянно-заинтересованную мордашку, наконец не удержался и разразился веселым смехом. Так здорово, что эти двое маститых ученых сумели превратить бесконечно мучившую ее проблему в шутку…

Борис Борисович и Семен Михайлович с улыбкой смотрели на веселое Гошино лицо.

— Ничего, Гоша, ничего. — Борис Борисович сверкнул на него белками своих гипнотических глаз. — Элементарная диалектика, знаете ли… Одни думают, будь у них профессорский блат, давно бы стали академиками, другие думают, что не будь у них профессорского блата, давно бы были признаны как самостоятельные ученые, а третьи просто становятся кем надо… Вопреки наличию или отсутствию, так сказать…

Гоша знал, что его руководители лукавят — имя Иванова значило в их кругу слишком много, чтобы они могли «зарубить» даже самую бездарную диссертацию его отпрыска. Но он чувствовал, что они искренне благодарны ему за то, что добросовестно подготовил материал и избавил их от необходимости кривить душой, сочиняя отзыв на бездарную работу, или разыскивать подходящего «научного негра», который довел бы до ума никуда не годный труд…