Сергей Максимов - Путь Грифона

• Название: Путь Грифона
• Автор: Сергей Максимов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080451-1

Сергей Максимов – писатель, поэт, режиссер, преподаватель Томского государственного университета. Член Союза писателей России, многократный лауреат фестивалей авторской песни.

Гражданское противостояние между двумя войнами.

Завершение истории «колчаковского золота».

Отвага и честь. Человечность в нечеловеческих условиях.

Сила духа и стойкость под трагическими ударами эпохи.

Любовь и предательство. Преданность и верность.

Череда испытаний послереволюционных и предвоенных лет.

Воинский долг как мерило человеческого и офицерского достоинства.

Вожди и рядовые. Фронт и тыл.

Великая Победа.

---

Тридцать седьмой год, несомненно, был и есть значительным годом в истории советского государства, как завершающий год расправ над бывшими представителями господствующих и чуждых классов. Но он никогда бы не приобрёл зловещего, знакового звучания, не будь в нём военно-партийной и номенклатурной составляющей. И если для людей, отнесённых к категории «бывших», которых осознанно и планомерно изводили всё послереволюционное время, не было большой разницы между годом двадцатым и годом тридцать седьмым, как не было им особой разницы между военным и мирным временем, то образованным революцией новым, господствующим, социально-политическим сообществам было от чего взвыть.

Если после убийства С.М. Кирова Сталин беспощадно расправился с возможными лидерами в партии, то теперь, помимо расправ с «бывшими», изымались из обращения «нынешние»: «переродившиеся», «замаскировавшиеся», «примазавшиеся» и даже «в прошлом заслуженные»… Всякие, особенно те, кто имел опыт революционных переворотов и был способен мыслить категориями смены власти вооружённым путём. И не потому совсем, что это в основном были люди не глупые, талантливые, яркие и успешные, как потом трубила перестроечная, сверх всякой меры либеральная пресса. А потому, что чаще всего это были люди лукавые. Список таковых не нужно было и составлять. Нужно было просто переписать состав троек, чтобы уже в году следующем разобраться и с ними.

А ещё нужно было сбить спесь с ретивых исполнителей-чекистов и вернуть им страх, который к тридцать седьмому году они, надо сказать, порядком подрастеряли. О потерянной совести говорить не приходится. Совесть к тому времени была и могла быть только одной – революционной.

Вещественным воплощением этой совести, рядом с центральными дверями каждого здания, где размещались органы государственной безопасности, со времён ВЧК являлся почтовый ящик. Корреспонденция вынималась по нескольку раз за день. В бытность НКВД были годы, когда эти ящики оказывались постоянно переполненными, и для работы с письмами приходилось выделять отдельных сотрудников аппарата. Нужно было хотя бы как-то отсортировать заявления, анонимные послания, прошения, жалобы, кляузы и откровенные доносы.

Каковы были масштабы подобной работы на уровне областных, краевых управлений и самого наркомата внутренних дел, можно было только догадываться. Вернувшись из Воронежа в Томск, первое, что сделал Суровцев, – отправил по разным адресам письма… В том числе и через такой особый почтовый ящик. Упрекал себя за то, что, понимая неотвратимость новой волны репрессий, он уже опаздывает.

В полуподвальный кабинет для допросов доносился шум сильного дождя. Допрос проходил при свете керосиновых ламп. На томской ТЭЦ в эти дни меняли турбину, и с наступлением сумерек весь город погружался в темноту. Кроме начальника городского отдела на допросе присутствовал незнакомый Суровцеву чекист с четырьмя шпалами в петлицах.

Судя по сухим гимнастёркам, в помещение следственной тюрьмы чекисты прошли по подземному переходу, ещё до революции проложенному между двумя красивыми, высокими, красного кирпича зданиями, выходящими фасадами на бывшую Почтамтскую улицу и Ново-Соборную площадь. Теперь в примечательных домах размещались тюрьма и общежитие для сотрудников томского НКВД. Там же гостиница для приезжих.

Оба сотрудника государственной безопасности недавно вышли из-за стола, о чём свидетельствовал свежий водочный перегар, смешанный с запахом чеснока и копчёного сала. Казалось, что после сытного ужина и настроены они были весьма благодушно.

– Ты что, в самом деле совсем боль не переносишь? – искренне поинтересовался начальник городского отдела НКВД Овчинников, с сожалением повертев рукой отражатель бесполезной без электричества настольной лампы.

Разговаривать Суровцеву не хотелось. Тем более что откровенные разговоры с его стороны были здесь не особо нужны. А что ему нужно было сказать, он уже давно сказал.

– Тебе, по-хорошему, уже или сдохнуть, или разговориться пора, а ты всё чего-то кочевряжишься, – напротив, сегодня был необычайно разговорчив Овчинников. – То подписывать ничего не подписываешь… А то сказки рассказываешь… Давай-ка ещё раз про свои письма…

– Три года тому назад я передал начальнику Томского оперативного сектора НКВД Матвею Мироновичу Подольскому данные о закладках в Томске золота Колчака, – делая ударным каждое слово в предложении, проговорил Сергей Георгиевич. – О чём сообщил в своём письме, которое отправил в Москву на имя наркома внутренних дел Генриха Григорьевича Ягоды.

Он уже понял, что причиной начинающегося допроса является именно появление незнакомого чекиста. Само его присутствие в этом кабинете уже могло говорить о том, что действия Суровцева начали приносить свои плоды…

– Так. И что Подольский тебе сказал? – действительно, скорее для приехавшего из Новосибирска чекиста, чем для себя, поинтересовался Овчинников.

– Приказал помалкивать. О чём в этом году я сообщил вам, а также начальнику краевого управления Дергачу и нынешнему наркому внутренних дел товарищу Ежову.

– Значит, на то намекаешь, что начальник городского отдела Подольский золото к рукам прибрал? Да ещё совместно с врагом народа Ягодой…

Овчинников встал из-за стола, подошёл к Суровцеву. Взял его за лацканы пиджака, поднял со стула. Глядя в глаза подследственному, с демонстративной ненавистью проговорил:

– А что же Подольский тебя, суку, не шлёпнул сразу? Что он тебя, тварь белогвардейская, не вписал тогда в список подпольной офицерской организации? На хера ему живой свидетель тогда нужен? Живой, зачем ты ему сдался?

Он оттолкнул Суровцева на привинченный к полу стул. Вернулся на свой стул за столом.

– На него посмотришь, – обращаясь к приезжему чекисту, говорил Овчинников, – вроде дохловатый на вид. А в руках – куль увесистый… Офицер, ядрёный корень… Говна, видать, в тебе много, – говорил он уже Сергею Георгиевичу. – Ну да выдавим потихоньку… И говно и правду… Всё выдавим… Так что кишки из жопы торчать будут.

– Скажите, пожалуйста, – вежливо обратился к Суровцеву приезжий чекист, – когда вы писали о золоте Колчака начальнику краевого управления Дергачу?

– В июле, – кратко ответил генерал.

– Откуда ты знаешь про оперативный сектор? Откуда ты, падла, знаешь, что Дергач уже не начальник управления? – хлопнув ладонью по столу, в свой черёд спросил начальник городского отдела.

Суровцев не стал отвечать. От него, в общем-то, сейчас и не требовали ответа. Медным звонком, прикреплённым к столу, Овчинников вызвал конвоира. Через несколько секунд тот вошёл.

– Ну смотри, гнида офицерская… Если что-то не сойдётся – я тебя своими руками укувыркаю так, что у тебя глаза местами поменяются, – пообещал он. – Уводи, – приказал он конвоиру.

Несмотря на распухшие от многочисленных «стоек» ноги, Сергей Георгиевич встал самостоятельно, чтобы не подвергать себя лишний раз рывкам и толчкам в спину. Сопровождаемый охранником, сильно хромая, вышел из камеры.

– Ну, что скажешь? – спросил Овчинников своего гостя.

– А что мне говорить? Я тебя слушать сюда приехал. Тебя, а не твоих подследственных, – рассмеялся командировочный, – мне своих хватает. Так что, гражданин Овчинников, колитесь по полной…

– Ты мне тут страхов не нагоняй. Не нагоняй. Я пуганый-перепуганый… Не верю я ему, – кивнув на дверь, признался Овчинников.

– Тебе никто не запрещает ему не верить. А мне так факты давай. Было золото в городе во время обысков у чекистов или нет?

– А у кого из нас дома золота нет? – опять повысил голос представитель принимающей стороны.

– Я о банковских слитках говорю, а не о бабьих побрякушках и не о золотых портсигарах с часами! Даже не о чекане царском…

– Банковских слитков у арестованных чекистов не было, – твёрдо заявил Овчинников, – у других людей слитки в Томске изъяли…

– А какая разница, если слитки из колчаковского золота при Подольском по городу ходили? Значит, было золото. Было. А может так статься, что и сейчас есть.

– Где? – заорал Овчинников.

Приезжий беззвучно, одними губами стал проговаривать где… Вслух сказал другое:

– Твоя забота, Иван Васильевич, где оно может быть… Все тогдашние фигуранты, конечно, давно покойники?

– Кто давно, кто недавно… Какая разница? Ссылки на мёртвых в оперативно-следственной деятельности не могут быть доказательством для следствия и суда. Или забыл?

– Ну так это для суда и следствия… А для внесудебной тройки очень даже пойдёт… Да и не в этом дело… Письма этот белогвардеец писал? Писал. Значит, что? Значит, принято и зафиксировано. Как говорится, контора что? Контора пишет, – сам же и ответил он. – И как ты говоришь, хер бы знал, что твой подопечный написал уже в этом году в Москву. Они же там, в Москве, не понимают, что каждая сибирская деревня свою байку про золото Колчака рассказывает! И они там всерьёз считают, что у нас тут в каждом огороде по колчаковскому кладу зарыто… Ты, кстати, по адресам, которые он якобы указал в письме к Подольскому, ходил?