Дональд Спото - Мэрилин Монро

• Название: Мэрилин Монро
• Автор: Дональд Спото
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26746-0

О Мэрилин Монро написано больше, чем об аварии в Карибском море, которая чуть ли не стала причиной ядерной войны. Белокурая красотка, секс-символ Америки, она вскружила голову многим мужчинам. Перед вами книга одного из самых известных биографов — Дональда Спото.

Подробный иллюстрированный рассказ о красивой и талантливой женщине, которая была самой популярной американской киноактрисой 50-х гг., снискала себе славу и известность не только в США, но и далеко за их границами, а ушла из жизни в 36 лет...

Книга «Мэрилин Монро» — это воспоминания людей, которые близко знали актрису. Автор рассказывает о непростой жизни и всемирной славе голливудской звезды, о ее ранней смерти, которая до сих пор окружена слухами, тайнами и интригами…

---

В 1935 году в Голливуде состоялись премьеры двух фильмов с Джин Харлоу: «Китайские моря»[50]и «Его золотая рыбка», — и Грейс укрепилась в убеждении, что Норма пойдет по следам Харлоу, которая смотрелась на экране необычайным созданием, ослепительной звездой черно-белых фильмов, женщиной с платиновыми волосами, одетой в чисто-белые, переливающиеся наряды и — если только это было возможно — передвигающейся среди белых декораций и белого реквизита. Грейс после просмотра в 1935 и 1936 годах нескольких кинофильмов с Джин Харлоу сама перекрасилась в блондинку, и ее можно было теперь увидеть исключительно во всем белом; для Нормы Джин она тоже покупала белую одежду и даже размышляла над тем, не обесцветить ли девочке волосы перекисью водорода до платинового цвета, но благоразумие» отказалась от этой идеи: сиротский приют наверняка не был бы в восторге от подобной метаморфозы у своей десятилетней воспитанницы. Как в то время сообщала солидная «Нью-Йорк таймс», именно вслед за Харлоу и благодаря ей платиновые блондинки «начали появляться везде — среди актрис, танцовщиц, статисток и блюзовых певичек... а также в метро, на улицах и в зрительных залах театров».

«Раз за разом Грейс трогала родинку на моем носу, — рассказала многие годы спустя Норма Джин. — "Моя дорогая, ты — идеал, за исключением этого малюсенького бугорка, — говорила Грейс. — Но когда-нибудь ты станешь законченным совершенством, как Джин Харлоу". Однако я знала, что, невзирая на любые усилия, мне никогда не бывать совершенством, потому что это не дано никому, и пусть лучше меня оставят в покое». Когда Грейс смотрела на девочку, перед ее мысленным взором стояла молодая Харлоу, и она говорила о своем видении Норме Джин (которая потом повторяла его друзьям настолько часто, что оно стало у нее чуть ли не манией). У обеих были голубые глаза и слегка скошенный подбородок (что «может явиться и достоинством» — сказала Грейс); цвет волос можно было соответствующим образом изменить. Такая ранняя подготовка и настоятельные уговоры следовать образу великой кинозвезды как эталону, разумеется, оказывали воздействие на ребенка с неясной самоидентификацией, на девочку, которой недоставало нормальной семейной жизни и которая — чтобы удовлетворить столь многочисленных и столь непохожих женщин, игравших роль ее матери, — была вынуждена подчиняться самым различным эталонам, навязываемым ей. Иными словами, Норму Джин готовили к тому, чтобы в конечном итоге она стала новым воплощением кинематографических грез.

1 июня 1936 года — в день, когда Норма Джин отмечала свой десятый день рождения, — в газетных рубриках светской хроники некоторое возбуждение вызвало заявление эффектной платиновой блондинки-кинодивы о том, что после едва ли не десяти лет выступлений под девичьей фамилий своей матери она в конце концов официально поменяла свою фамилию на Джин Харлоу. Посему с данного момента она — после трех браков — перестает с правовой точки зрения носить имя Харлин Карпентер Мак-Грю Берн Робсон. Примерно в то же самое время в средствах информации начало широко распространяться известие о том, что Харлоу принадлежит к числу добровольных сотрудниц, энергично проводящих кампанию в пользу повторного переизбрания президента Франклина Делано Рузвельта, — и эта политическая ангажированность произвела на Грейс огромное впечатление.

Субботние дни, проводимые вместе с Грейс, были приятной передышкой от школы и от жизни в коллективе. Но нельзя удивляться тому, что Норма Джин считала «тетю Грейс» некой разновидностью Глэдис, эдаким эксцентричным созданием, приезжающим тогда, когда сочтет это удобным для себя, причем она, Норма, спустя какое-то время может стать для наезжающей тети чем-то несущественным — вплоть до того, что та и вовсе забудет о ней. Ведь, что ни говори, Норму Джин убрали из дома, когда там объявился Док с одной из своих дочерей.

Визиты Грейс не поддавались предвидению, равно как нельзя было вообще с уверенностью рассчитывать на них, хотя ее приходно-расходная книга с домашней бухгалтерией (старательно сохраненная) указывает, что она регулярно вносила плату за приют и за одежду для девочки. (К примеру, в 1936 году Грейс оплачивала полную ставку, что составляло пятнадцать долларов в месяц.) Почти столько же она потратила на одежду, косметику и «мелкие расходы»[51]. Норма Джин имела право опасаться, что Грейс когда-нибудь исчезнет без предупреждения, как это когда-то произошло с Глэдис. И полагала, что, видимо, так оно и случилось, когда в конце 1936 года Грейс пять суббот подряд не приезжала в приют проведать ее. В течение этого периода девочка по любому поводу разражалась спазматическим плачем. Ведь если она действительно «почти совершенство», терялась Норма Джин в домыслах, то почему же ее бросили? Одна из женщин, обслуживавших пристанище сирот, добрая душа по фамилии миссис Дьюи, просветила ее, что к большинству детей вообще не приезжает никто и никогда, но это было слабым утешением. Много лет спустя третий муж Нормы Джин утверждал, что она «могла войти в большую комнату и в толпе гостей сразу распознать каждого, кто рано потерял родителей... или побывал в приюте для сирот».

В начале 1937 года настроение Нормы Джин еще более ухудшилось. «В те годы я никогда не чувствовала себя счастливой», — сказала она как-то одной журналистке. Действительно, в ту пору педагог приюта записал в бумагах, что девочка все чаще производит впечатление «обеспокоенной и замкнувшейся в себе... и тогда она слегка заикается. Норма Джин подвержена также простудам, у нее очень часто бывает катар верхних дыхательных путей и кашель... Если в это время не проявить по отношению к ней терпение и доверительность, то она выглядит испуганной. Рекомендую поместить в хорошую семью».

Характерно, что тоска Нормы Джин по тому, чтобы кто-то ее утешил, нашла выход в мире ее богатой фантазии. «Временами я говорила другим детям, что у меня есть настоящие, и притом прекрасные родители, которые отправились в дальнее путешествие, но в любой момент могут вернуться за мной, и как-то я даже написала сама себе открытку, которую подписала от имени мамы и папы. Разумеется, никто мне не верил. Но я вовсе не огорчалась из-за этого. Мне хотелось думать, что это правда. И, быть может, если бы я добросовестно считала, что все так и есть на самом деле, то оно бы действительно случилось».

Выдумывание идеальных родителей могло время от времени смягчать чувство одиночества; позднее (даже когда она смирилась с правдой) ей с трудом давалось выстраивание отношений с женщинами. Точно так же как Норма Джин сочла невыполнимыми указания Иды и Грейс, которые деликатно напоминали ей, что она всегда в состоянии «сделать лучше» и «быть совершенством», никто не мог бы соответствовать требованиям, предъявлявшимся девочкой к своим идеализированным родителям. Периодически она возобновляла свои поиски, неизбежно кончавшиеся разочарованием; временами она выбирала себе в качестве друзей, любовников или мужей неподходящих мужчин — пожалуй, оттого, что подсознательно верила: если она снова пройдет через несчастливые моменты своей жизни, то сможет наконец отвратить последствия прошлого и повернуть судьбу в другую сторону.

Ее печаль и воображение находили себе еще и другой выход. Своему первому мужу и многочисленным друзьям она рассказывала позднее:

Часто я выходила на крышу [приюта для сирот] и смотрела на находившуюся в нескольких кварталах башню с компрессорной и со служебными помещениями для киностудий, где когда-то работала моя мать. Иногда это доводило меня до слез — из-за одиночества, которое я ощущала. Но одновременно у меня родилась мечта и каприз — работать там, где создаются фильмы. Когда я сказала об этом Грейс, та чуть не пустилась в пляс от радости.

Легко понять унылое настроение девочки и ее склонность к фантазиям. Сиротский дом усердно и внимательно заботился о своих маленьких питомцах, но действовал методами, которыми любое учреждение опекает группу лиц, вынуждаемых к послушанию. Там царила атмосфера казенного дома, совершенно не располагавшая к тому, чтобы между детьми и воспитателями складывание отношения личной дружбы; по идее это должно было предотвратить нездоровую зависимость, а также эротическую привязанность, которой трудно избежать в замкнутых формированиях, где взрослые живут «in loco parentis»[52]. В результате у ребят, воспитывавшихся в детских учреждениях, часто можно наблюдать парадоксальное безразличие к судьбам других людей. Собственно говоря, таков почти каждый ребенок, но, поскольку персонал старается никому не отдавать предпочтения и избегать появления любимчиков, создается состояние эмоциональной пустоты. Несмотря на самоотверженность наставников, сиротские приюты не принадлежат, пожалуй, к счастливым местам. Каждый без слов ощущает искусственный характер окружения, и дети очень быстро начинают ориентироваться, что их жизнь является болезненно неполной.