Юрий Любопытнов - Огненный скит

• Название: Огненный скит
• Автор: Юрий Любопытнов
• Издательство: Сергиев Посад
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2002
• ISBN: 5-7394-0015-5

Публикуется на сайте «Хотьково в сети» http://hotkovo.net.ru

© Юрий Николаевич Любопытнов

© Оформление электронной версии - ПавелЪ

Об издании

Роман «Огненный скит» (в первом издании «Золото викингов»), написанный на основе легенды о поисках клада, зарытого на одном из островов Соловецкого архипелага, охватывает целый исторический пласт жизни Российской империи.

Ведь поиски клада, волею судьбы оказавшегося в подземелье старообрядческого скита среди болот Русского Севера, начавшиеся чуть ли не в ХI  веке, продолжаются по сей день. По преданию, опасаясь нападения русских, викинги спрятали награбленное золото, зарыли в земле, решив для себя: «Будем живы – вернёмся за сундуком. Погибнем – он не достанется никому». Но именно этого последнего довода не пришлось никому узнать... Мысль о возможности разбогатеть вдруг, сразу будоражит умы. И вот уже Изот, владеющий тайной клада, гибнет от рук спасённого им Антипа, но тайну не выдает....

Сюжет романа захватывает и увлекает ещё и потому, что написан он простым и доступным языком, с характерными для того или иного персонажа особенностями речи. Живое слово героев, их искренность легко соотносятся с временем, когда происходят события. Все это придаёт роману в целом своеобразный колорит, отличающий творчество автора.

Перед вами первый том Собрания сочинений, в который входят роман «Огненный скит», рассказы и литературные портреты Ю. Казакова и А. Чикова.

В рассказах автор сумел создать ёмкий, народный, своеобразный характер своих персонажей. Люди, которых он изображает, по преимуществу работяги-мужички, народ мастеровитый, привыкший экономить и выгадывать, а то и подработать, потому что лишний рубль никогда не помеха. И – русская душа! – почти все любят провести время повольготней, языки почесать, выпить, побалагурит, подразнить кого-то».

О творчестве Ю.Н. Любопытнова

«Юрий Любопытнов из плеяды тех писателей, голос которых не сразу услышишь, как не сразу услышишь пение пеночки в многоголосом лесном хоре», — писал в свое время о творчестве молодого Любопытнова писатель Владимир Мирнев. И действительно, Любопытнову чуждо стремление выделиться, заявить о себе эпатажно. Он делает своё скромное дело — описывает жизнь, быт, характеры, поступки наших земляков, жителей Радонежья, неоднозначные, комичные и драматичные, порой доходящие до трагизма, но не противоречащие укладу их жизни.

Разнообразие жанров — от эсcе, лирической зарисовки, до рассказа и повести, — преданность теме любви к малой родине, к историческому прошлому родного края, отличает творчество писателя. А трилогия «Золото викингов», состоящая из романов «Огненный скит», «Мурманский сундук», «Озеро призраков» является подтверждением того, что и эпический жанр ему по силам. Что предшествовало написанию трилогии? Какими путями пришёл к теме, включающей в себя далекое прошлое и современность, как объединил героев непростой сюжетной вязью? Размышляя об этом нельзя оставить в стороне творческий путь писателя, особенности его художественного восприятия мира.

После службы в армии, окончив факультет журналистики МГУ им. Ломоносова, он работал в периодической печати, но никогда не оставлял занятий литературой. Увлечённый магической силой художественного слова, много времени уделял творчеству. Опубликованный в районной газете рассказ «Гамаюн» — один из первых таких опытов, привлекший внимание читающей публики к начинающему прозаику. Мужественно переживая критику своих творений, он с упорством и вдохновением работал над новыми рассказами…

Известно, что многократно маститыми писателями разных эпох воспеты были подмосковные места. Однако, когда свои рассказы стал публиковать М. М. Пришвин, сколько нового вдруг открылось для всех в описании природы Подмосковья.

Так и рассказы Любопытнова о людях Подмосковья, о замечательных окрестностях Хотькова, Абрамцева, где каждая деревенька, село, поселок — целая россыпь интереснейших исторических фактов, заставляют нас по-новому открыть для себя окружающий мир, наше замечательное Радонежье. Взглянуть и вдруг ощутить свою причастность к нему, ощутить на себе дыхание давно минувших дней. И именно такие чувства возникают, когда читаешь историческую повесть «Сеча на Клинском лугу». События, описанные в ней, разворачиваются здесь, неподалёку от Хотькова, в местах, где все освящено именем Сергия Радонежского. Автор обладает качеством видеть всё, как впервые, без груза привычки, и это делает его рассказы, повести по-особому привлекательными. Каждая книга его — своеобразная экспедиция в неведомую удивительную страну, где ждут нас новые открытия. Именно такой воспринимается и трилогия «Золото викингов».

Первый роман «Огненный скит» (в первом издании «Золото викингов»), написанный на основе легенды о поисках клада, зарытого на одном из островов Соловецкого архипелага, охватывает целый исторический пласт жизни Российской империи. Ведь поиски клада, волею судьбы оказавшегося в подземелье старообрядческого скита среди болот Русского Севера, начавшиеся чуть ли не в ХI веке, продолжаются по сей день. По преданию, опасаясь нападения русских, викинги спрятали награбленное золото, зарыли в земле, решив для себя: «Будем живы — вернёмся за сундуком. Погибнем — он не достанется никому». Но именно этого последнего довода не пришлось никому узнать… Мысль о возможности разбогатеть вдруг, сразу будоражит умы. И вот уже Изот, владеющий тайной клада, гибнет от рук спасённого им Антипа, но тайну не выдает.

Год за годом идут десятилетия, но мысль о сундуке с богатством не оставляет Антипа Маркелыча и на смертном одре он сыну на прощание говорит: «Так вот о главном. Не хочу умирать, не сказав тебе… Ты у меня один остался… В том скиту большое богатство зарыто — сундук мурманский, древний, найденный в Соловках во время раскола, с тех пор и сохранился. В нём большое число монет старинных, каменьев разных самоцветных и другого. Весом он в три с лишком пуда… Я всё искал его, да не нашёл. Видно, тебе придется».

Перипетии, доставшиеся на долю Степана — сына Антипа Маркелыча, являются своеобразным продолжением преступного пути, на который однажды ступил отец. Вряд ли ждёт сына удача, ведь он тоже пошёл на убийство, ничем не оправданное, ведомый лишь стремлением спасти собственную жизнь…

Сюжет романа захватывает и увлекает ещё и потому, что написан он простым и доступным языком, с характерными для того или иного персонажа особенностями речи. Живое слово героев, их искренность легко соотносятся с временем, когда происходят события. Все это придаёт роману в целом своеобразный колорит, отличающий творчество автора.

Говорят, что золотой запас писателя — это его мысли и наблюдения, сделанные им в течение жизни. Иными словами — биография автора. Писатель неизбежно опирается в своём творчестве на собственный опыт, знания, почерпнутые из жизни, из общения с современниками, земляками.

И ответы на многие вопросы, касающиеся личности Юрия Любопытнова, условий, сформировавших мировоззрение и мироощущение, тоже в его биографии. Родился он в простой семье: отец работал шофером, мать бухгалтером в ахтырской артели. Когда началась Великая Отечественная война, и отец воевал на фронте, мать с годовалым сыном взяли к себе в деревню Кудрино в пяти километрах от Хотькова её родители, дедушка и бабушка Юры Ворносковы Алексей Дмитриевич и Любовь Николаевна. В этой знаменитой деревне и прошло его детство. После возвращения отца из госпиталя, в 1946 году в Хотькове был выстроен бревенчатый дом, в котором и прошла жизнь писателя. Однажды отец принёс толстую тетрадь и сказал: «Пиши, сынок, дневник. Ты уже большой, записывай, что за день произошло». Юре тогда шёл девятый год, он послушался отца и стал вести дневник. Оказалось, что это было не простое дело, дальше записей о том, когда встал, умылся, куда и с кем ходил гулять, какая погода, дело не пошло. Позже в середине пятидесятых годов, став постарше, он вел дневник постоянно, в нём и мысли кое-какие появились. Теперь интересно бывает в него заглянуть…

«Не знаю, — говорит Юрий Николаевич, — возможно дневник сыграл свою роль — приобщил к «писательскому» труду, а, может быть, то, что я рано начал читать и читал много, как говорится, запоем. Любил, как многие мальчишки, приключенческие книги, рассказы о географических открытиях, путешествиях. Прочитал как-то Робинзона Крузо, сюжет так захватил меня, что захотелось знать, как сложилась судьба героя книги по возвращении с острова. Выяснил, что у книги есть продолжение, но нигде его так и не смог раздобыть. И вдруг подумал: чего искать? Попробую-ка я сам написать продолжение. И тогда же, классе в пятом, стал писать стихи. Годам к пятнадцати кое-что получилось, на мой взгляд, и хотя никому о своем увлечении не говорил, в школе как-то узнали о моих стихах… Уже тогда писал я много, пробовал себя в разных жанрах. Пожалуй, только драмы не писал».

Конечно, всё это отнимало массу времени, вполне естественно, что не столь горячо любимые предметы, вроде математики, физики, выпадали из поля зрения юного литератора. Ругали в школе, поругивали дома, но в целом родители относились с пониманием к увлечению сына и даже поощряли…

Еще, наверное. дом Ворносковых — деда с бабушкой, где жил маленький Юра с матерью, пока отец был на фронте, — та жизнь, запечатлевшаяся в сознании, как на фотопленке, не могла не повлиять на дальнейшее творчество. Дед был резчиком-ковшечником. И не только ковши резные, но и невиданной красоты лебеди и диковинные птицы выходили из-под его рук. А запах свежих стружек, дерева наполнял тогда избу, придавая сказочность всему происходившему.

Может быть, в Кудрине военных лет и были истоки того, что позже, в зрелые годы, выльется в рассказы о жизни и людях деревни, об их заботах, радостях. И сегодня, нет-нет, да и вспомнится Любопытнову кудринское детство со скотным двором, поездки на лошади с бочкой за водой, престольные праздники, что так широко и безоглядно отмечали всей деревней, тогдашние песни и разговоры резчиков-артельщиков…

И контуры небольшого подмосковного Хотькова невольно угадываются в современных его рассказах. Города, тяготеющего к деревне. Это с годами он стал промышленным центром, настоящим городом, но основа, опора и крепость его — всё же деревня. И в основе характеров нынешних хотьковцев — характеры предков, что жили в Мутовках, Кудрине, Ахтырке. Об этих людях — рассказы Любопытнова. Его сборник «Три месяца лета» — рассказ о людях нравственно чистых, трудолюбивых, умеющих ценить хорошую шутку и добрый разговор. Книга была издана в 1988 году в издательстве «Советский писатель» 30-тысячным тиражом.

Ещё будучи студентом факультета журналистики МГУ, начиная с 1963 года, Любопытнов много печатался в районной газете «Вперёд». Тогда-то читатели и познакомились с его стихами, рассказами, повестями. Это был поиск жанра, поиск своего места в литературе. Но предпочтение в творчестве Юрий Любопытнов стал отдавать рассказу. Постепенно он вытеснит остальные литературные пристрастия. И хотя поначалу из «толстых» журналов приходили лишь доброжелательные рецензии с вежливым отказом в публикации, Любопытнов не сдавался, с завидным упорством продолжая работать. Правда, иногда у писателя закрадывались сомнения: «Уж не графоман ли я? Пишу, пишу, сколько лет уже посылаю свои рассказы, и никак их не принимает «большая» литература», — досадовал, скорее, сам на себя, чем на кого-либо молодой литератор. И, как нередко бывает, помог счастливый случай…

Пришел в районную газету «Вперёд» в 70-х годах новый редактор А. В. Диенко, прочитал рассказы Юрия Любопытнова и предложил ему познакомиться с писателем, что живет в Абрамцеве. Что, мол, в своём соку вариться? Пусть настоящий писатель оценит твоё творчество! Так состоялось знакомство с Юрием Казаковым, известным писателем, чьими рассказами зачитывались тогда не только у нас в стране, но и далеко за пределами тогдашнего Советского Союза.

Это Казаков в одном из писем-рекомендаций назвал Любопытнова «рассказчиком чистых кровей», разглядев в нём тот дар, что отличает человека, просто владеющего пером, от настоящего писателя. И ещё назвал Любопытнова «писателем перспективным». Лестные характеристики подтвердились в дальнейшем, в 1982 году, когда в «большой литературе» — журнале «Москва» — был опубликован первый рассказ Любопытнова «Заступник Кузьма Лычков», и в 1983 году, когда Любопытнов — участник Y общемосковского Совещания молодых писателей — был отмечен в числе лучших. Тогдашний секретарь правления Московской писательской организации О. Попцов назвал его и нескольких других авторов «подлинным открытием совещания». А год спустя, кому дорог был писатель Ю. Казаков, увидели его глазами Ю. Любопытнова, написавшего в «Литературной России» очерк «Дом в Абрамцеве», посвящённый памяти безвременно ушедшего из жизни Юрия Казакова. И тогда многие смогли убедиться, что Любопытнов оказался достойным учеником. Его «Дом в Абрамцеве» — прекрасно написанный рассказ об одном из интереснейших писателей-современников, чьё творчество развивалось и совершенствовалось на просторах Радонежья.

Рассказы Юрия Любопытнова, его лирические миниатюры не раз печатались в издававшейся для соотечественников за рубежом газете «Голос Родины», в журнале «Юный натуралист», в других изданиях.

Его рассказы не спутаешь с другими, они написаны у нас, в Абрамцеве, Хотькове. Радонежье стало для писателя с самого начала творческой жизни тем чистым родником, откуда черпает он вдохновение. Интерес к историческому прошлому, желание узнать больше о том, как жили предки в этих удивительных местах, побудили Юрия Любопытнова к поиску фактов, подтверждающих догадки. Почему, например, здесь, вблизи Хотькова, — урочище Казаково? Что прячется за этим названием? Вот уже рождается замысел исторических повестей «Радонежская засека» — одна из них — о том, как отбивались от нашествия ордынского наши предки, отрезая путь врагу огромными лесными завалами-засеками.

Немало тропинок исходил Юрий Любопытнов по нашему краю, немало книг переворошил, прежде чем написал свою «Сечу на Клинском лугу», закончив ее словами: «До сих пор под Кудрином известны места, связанные с битвой, прошедшей между казаками и мужиками в 1609 году. Луг под деревней, где сошлись два отряда, до сих пор зовется Клинским. Рядом с ним склон прозывается Сеча, а поляна у ведущей в село Озерецкое зарастающей теперь дороги, где была стоянка сечевиков, зовется Казаково».

Он несколько лет возглавлял краеведческий отдел Государственного музея-заповедника «Абрамцево». Буквально физически соприкасался с прошлым Радонежского края​, знакомясь с историей экспонатов, уже собранных и поступающих.

Изданную в 2004 году книгу «Хотьково и его окрестности» автор закончил послесловием — призывом к землякам пополнить музей материалами из домашних архивов. «Всё это не только интересно, но и крайне важно сохранить для наших детей и потомков, чтобы они выросли людьми, ведающими свою родную отечественную историю».

Последняя книга, получившая лестные отзывы читателей — повесть «Свет над Маковцем» — о юности Варфоломея, будущего Сергия Радонежского. Книга задумывалась, как первый шаг на пути к празднованию 700-летия со дня рождения православного святого.

Любопытнов полон творческих замыслов, он много и увлечённо работает, всё глубже осваивая новый для себя жанр исторического романа.

Писатель, казалось бы, далекий от проблем современности, увлечённый творчеством, по-своему участвует в жизни родного края и страны. Своими произведениями он прокладывает пути от прошлого к настоящему и будущему. Без такой связи времен трудно выстоять в том бесконечном потоке преобразований, что захватывает наше общество и порой ведет к утрате достойных жизненных ориентиров.

Многое уже сделано, написаны рассказы, повести, исторические романы, эссе. Поиск «золота викингов» продолжается. Продолжается и творческий поиск писателя. Он ищет ответы на сегодняшние вопросы, пристально вглядываясь в прошлое. Он рассказывает о прошлом так, чтобы каждый почувствовал себя ответственным за происходящее сегодня. Ведь и оно, это сегодня, неизбежно станет прошлым.

Ксения Кальянова

---

— Поможет ли Болотный старец, — сказала Дарья, поправляя съехавший с головы платок. — Уж больно хлипкая жена у Антипа. В чём только душа держится. — Она завздыхала.

— А он не больно и убивается, — проронил Никанор, имея ввиду Антипа. — Безучастный какой-то…

— Не нам судить, — махнула рукой Дарья, в душе соглашаясь с высказыванием сына об Антипе.

Василиса вскоре задремала, пригревшись на солнышке, её стало меньше трясти, но лицо, подставленное солнцу, было бледным, по нему скользили тени от деревьев, когда лодка приближалась к берегу, и Антипу казалось, что это тени смерти сгущаются над Василисой.

Солнце стало спускаться на запад, когда лес расступился с левой стороны, явив собой почти ровную луговину с редкими кустами лещины и впереди себя Антип увидел на берегу большой — больше телеги, седой замшелый валун, чем-то напоминавший голову лошади. Он помнил его. Несколько лет назад с Захаром этой же рекой плыли к старообрядческому скиту в надежде отыскать мурманский сундук. Вспомнив о смерти Захара, Антип нахмурился, но не из-за того, что пожалел невинно убиенного, а больше из-за того, что больно испереживался тогда, просыпаясь ночью в холодном поту, от неотвязных дум и снов: снилось ему, что привели его в полицию и снимают допрос, куда подевался Захар. Но с течением времени эти мысли перестали так огненно обжигать его, трепет от того, что его найдут и отправят в тюрьму, притупился, и он стал забывать о своём страшном поступке, и лишь иногда вспоминал, когда ему что-то напоминало об этом, как сейчас, когда увидел знакомый валун.

Он поискал глазами по берегу — где бы пристать. Нашёл удобное место, где берег понижался и можно было причалить лодку и выбраться на сушу. Антип так и сделал. Когда нос лодки уткнулся в берег, Василиса проснулась.

— А? Что? — спросила она впросонках, ещё не понимая, где они, а поняв, спросила: — Что уж приехали, Антипушка?

— Приплыли, — ответил Антип. — Давай выбираться на берег.

Он помог Василисе выйти на берег, усадил её на траве на душегрейку, а сам привязал лодку к деревцу и забрал из лодки вещи. Сел рядом с женой и развязал мешок.

— Давай подкрепимся, — обратился он к жене. — Теперь самой придётся топать.

— Я не хочу, — наморщила она нос как от чего-то неприятного.

— Нет, ты поешь.

— Да немочь такая. Не идёт кусок в горло.

— Хотя бы молочка попей. А то ведь не доведу тебя обессиленную. Надо силов набраться.

Она отпила из бутылки несколько глотков. Была настолько слаба, что руки дрожали, и молоко пролилось на подбородок и шею.

— Эк ты неловкая, — пробормотал Антип, смахивая рукой капли молока с лица жены. — Как я с такой тобой потащусь. Изводишь и себя, и меня…

— Не надо было ехать, — заплакала Василиса, видя, что она причиняет страдания мужу. — Умерла бы дома…

Она печально посмотрела на Антипа, на глаза набежали слёзы.

Антип нахмурился, завернул недоеденное в тряпицу, положил в мешок и, вздохнув глубоко, сказал:

— Теперь поднимайся, пойдём.

Он помог жене подняться, и она, обхватив руками его шею, волоча ноги, пошла рядом с ним. Когда ей становилось невмоготу идти, — Антип это определял по тяжести её тела, тянущего его долу, — он останавливался, они присаживались и отдыхали. Так шли два или уже три часа. Лес не суживался, а казалось, расступался всё шире и шире, пространство, поросшее густым разнотравьем, было ровное, словно блин.

Антип отирал обильно выступивший пот и думал: «Когда же это всё кончится, когда он добредёт до жилища старика».

Солнце всё больше клонилось к западу, а хижины Болотного старца не было видно. Антипа стали одолевать сомнения, а правильно ли он идёт, не заблудились ли они. Однако эти нехорошие мысли развеивались, когда он внимательно присматривался к траве, по которой они шли. Она была слегка прибита, примята, что говорило о том, что здесь вилась еле заметная тропка, по которой не столь часто, но люди ходили.

Однако недобрые чувства с каждой минутой больше и больше охватывали Антипа: вечерело, а конца пути не было видно. Что же, выходит обманули его. Что он будет делать один с больной женой в тёмном ночном лесу. Им и укрыться от непогоды негде и припасов еды не много: бутылка молока да краюха хлеба. Он мрачнел, а Василиса совсем выбилась из сил и шла, еле волоча ноги, в совершенном забытьи, закрыв глаза.

Когда отчаяние готово было совсем сломить Антипа, навстречу им вдруг выбежала большая чёрная лохматая собака. Она громко пролаяла, увидев незнакомых людей, остановилась, села на задние лапы и, помахивая по земле хвостом, ждала их. Антип сначала испугался, увидев собаку, но убедившись, что она не предпринимает никаких враждебных действий, а наборот, показывает своё дружелюбие, успокоился и подумал, что, наверное, они близки к концу пути. Так оно и вышло. Когда они подошли к собаке, она обнюхала их поочёредно, завиляла снова хвостом и побежала по тропинке, как бы показывая дорогу. Антип, чуть ли не таща обессилевшую Василису, шёл за ней.

Они прошли не более двухсот шагов, как за поворотом в вечереющем пространстве увидели большую ровную поляну, на которой возвышались дубы. Кроме дубов, травы и мелкого кустарника, на поляне ничего не росло. Чуть вдали почти на её середине, окружённая дубами, стояла небольшая хижина, рубленная из толстых то ли сосновых, то ли еловых бревён, с островерхой крышей, крытой осиновыми досками. У конька возвышалась труба. Крыша низкого крылечка поддерживалась двумя струганными столбами. По периметру хижины была сделана завалинка, оплетённая ветками лозняка.

— Ну вот, пришли, — с облегчением воскликнул Антип.

Наконец-то его мытарства кончились, хоть ночью отдохнёт, а завтра будет день, будет пища. Он обрадовался, что пришли на место, нервное напряжение покинуло его, руки ослабли и он чуть не уронил Василису, которая еле передвигала ноги и даже не хотела говорить, так была слаба.

На лай собаки, дверь в хижине отворилась и на крылечко вышел Болотный старец. Что это был он, Антип понял по длинным совершенно белым волосам, спускающимся до плеч и такой же длинной почти до пояса бородой. На нём были бело-сероватые штаны, заправленные в лёгкие лычницы и длинная рубаха до колен, подпоясанная узким ремешком. Через лоб и переносицу, к щёке шёл рубец, красноватый и видать твёрдый от застарелого шрама, терявшийся в бороде.

— С чем пожаловал? — спросил он, но увидя обессиленную женщину, висевшую на плече спутника, всё понял и больше не стал расспрашивать.

Он внимательно посмотрел на Антипа и едва уловимая тень набежала на лицо, но не надолго, оно тотчас приняло прежнее любопытное выражение.

— Оставайся на воле, — сказал он Антипу, а сам, взяв Василису под руку, увёл в избушку. Антип не стал ему перечить и не пошёл в избушку, а остался у крыльца.

Увидев Болотного старца, в душе у него что-то сдвинулось, словно мелькнул перед глазами давно забытый образ из прошедшей жизни, какая-то знакомая, но неуловимая черта. Кого-то напомнил старец, не внешним видом, даже не голосом, а чем-то внутренним, неосязаемым, но знакомым. Он где-то видел этого старца, но где, вспомнить не мог. А может и не видел. Он не раз замечал: ходишь по тропке не один раз и не десяток, а больше, и ничего округ не замечаешь. И вдруг будто пелена спадает с глаз: почему дерево растёт обочь дороги. Раньше не замечал его. А теперь заметил. Происходили случаи ещё страннее. Был он в Ужах. И знает, что эту часть города никогда не посещал. А едет на лошади и кажется ему, что видел эту улицу… Дома знакомые, заборы тоже… Поэтому в деле со старцем не стал мучить себя вопросом, кого он ему напоминает, а стал ждать, когда он выйдет.

Старец вышел через некоторое время из избушки.

— Что с Василисой? — спросил его Антип. В его голосе не было ни капли тревоги, и старец обратил на это внимание.

— Она спит, — ответил он. — И будет спать до утра.

Видя, что Антип больше ни о чём не спрашивает добавил:

— Немогота пройдёт. Она не будет болеть. Домой вернётся безболезненна.

— Слава Богу, — перекрестился Антип и заметил, что старец внимательно разглядывает его.

— У меня нет для тебя пищи, — сказал старец, — и крова над головой для отдыха. — Я не ждал тебя. Ночуй на воле. Ночь ясная. Если будет дождь, спрячешься под навес. Вон стожок, надёргай соломы.

И ушёл в избушку.

«Какой жадный старик, — подумал Антип. — Не нашёл куска чёрствого хлеба для гостя и лавки для спанья».

Однако посмотрел вокруг и не обнаружил ничего, что бы напоминало о хозяйстве старца. Лишь сбоку избушки, клином вдавшись в лес, было польцо, засеянное рожью, а сбоку участок то ли вики с горохом, то ли другой травы. У самой хижины в огороде росла редька и репа… За поломанной изгородкой зеленела ботва то ли свёклы, то ли картошки — Антип не понял и не стал об этом думать.