К. Харрис - Когда рыдают девы

• Название: Когда рыдают девы
• Автор: К. Харрис
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012

Эпоха Регентства, Англия, август 1812 года:

Планы Себастьяна Сен-Сира сбежать от лондонской жары на медовый месяц рушатся, когда тело Габриель Теннисон, убитой подруги его жены, находят в потрепанной лодке, дрейфующей возле давно исчезнувшего замка в месте, известном как Кэмлит-Моут. Мисс Теннисон, молодая красавица-антиквар, недавно вызвала бурю негодования и споров, заявив, что на этом островке располагался древний Камелот. Также пропали без вести и считаются погибшими два маленьких племянника Габриель, девятилетний Джордж и трехлетний Альфред.

В то время как расследование переходит из средневековых судебных иннов в глухие лондонские переулки, из больших загородных поместий в сельские общины, где по-прежнему царят древние кельтские верования, Себастьян и Геро пытаются определить, чем же обернется их недавно заключенный брак, и порою действуют наперекор друг другу. Углубившись в дело, Девлин раскрывает темные тайны в самом семействе Теннисонов, а также находит загадочного молодого французского лейтенанта, обладающего опасным секретом.

Спеша разоблачить безжалостного убийцу и распутать загадку пропавших детей, молодожены вскоре обнаруживают, что их жизни и растущая любовь друг к другу под угрозой, поскольку расследование приводит их к отцу Геро, давнему врагу Себастьяна... а еще к высокому, темному незнакомцу, который, возможно, владеет ключом к тайне происхождения Сен-Сира.  

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru.

Перевод: lesya-lin

Редактура: codeburger

---

– Можем отправиться  за город прямо сегодня, – предложил виконт.

Жена покачала головой:

– Нынче утром я встречаюсь в Трент-Плейс с Габриель Теннисон. Она советовалась с сэром Стэнли по поводу раскопок в некоей части его владений под названием Кэмлит-Моут и обещала показать мне, что они обнаружили. 

Девлин поймал себя на улыбке. Главной страстью его супруги всегда являлась здравомыслящая, логическая приверженность делу реформирования множества жестоких и несправедливых законов, которые препятствовали развитию и позорили британское общество. Но в последнее время  Геро также живо заинтересовалась сохранением исчезающего наследия славного прошлого Англии.

– Нашли что-то интересное? – полюбопытствовал он.

– Когда допускаешь, что «Кэмлит» – это искаженное «Камелот», любая  находка  интригует.

Себастьян провел костяшками пальцев вдоль ее щеки и улыбнулся, видя, как жена в такую жару поежилась.

– Насколько мне помнится «Смерть Артура», сэр Томас Мэлори[1] определил, что Камелот – это нынешний Винчестер.

Геро удержала запястье мужа, пресекая ласку.

– По мнению Габриель, Мэлори ошибался.

С улицы донесся аромат свежеиспеченного хлеба и звонкий голосок мальчишки-разносчика: «Горячие булочки!».

– Тогда завтра?

Теперь спальню заливали потоки золотого утреннего света. Плотнее укутываясь в простыню, Геро отступила из кольца Себастьяновых рук, словно уже жалела о данном согласии.

– Хорошо. Завтра.

Но не прошло и часа, как в особняк виконта явился констебль с Боу-стрит с известием, что мисс Габриель Теннисон найдена возле Кэмлит-Моут мертвой.

Убитой.

ГЛАВА 3

Невысокий, лысоватый мужчина средних лет с серьезным видом стоял у основания древнего земляного вала, сцепив руки за спиной и уткнувши подбородок в складки скромно повязанного галстука. Рядом, вытащенный на берег рва, лежал потрепанный ялик. Сейчас лодка была пуста, но вдоль верхней кромки борта по-прежнему четко виднелась кровавая полоса.

Сэр Генри Лавджой, самый новоназначенный из трех постоянных магистратов Боу-стрит, поймал себя на пристальном разглядывании этого красноречивого багрового мазка. На место убийства, находившееся приблизительно в десяти милях к северу от Лондона, магистрата вызвал местный судья, который был только рад спихнуть расследование столичному полицейскому управлению.

Лавджой длинно, встревожено выдохнул. Большинство убийств на улицах Лондона были незамысловатыми: то подвыпивший матрос вытрясет душу из своей горемычной жены, то приятели разругаются, играя в кости или покупая лошадь, то из зловонного закоулка на какого-нибудь неосмотрительного прохожего нападет грабитель. Но обнаружить убитую молодую женщину благородного происхождения в лодке, плавающей по заброшенному рву в каком-то захолустье, было вовсе не обыденным делом.

Мисс Габриэль Теннисон исполнилось всего двадцать восемь лет. Дочь прославленного ученого, она уверенно создавала себе  репутацию авторитетного знатока древностей – бесспорно редкое достижение для представительницы ее пола. Девушка жила с братом, известным и уважаемым адвокатом, в Адельфи-Билдингс, в красивом доме с видом на Темзу. Известие об убийстве леди всколыхнет в городе беспрецедентную панику, когда дамы начнут опасаться выходить из дома, а разгневанные мужья и отцы потребуют от Боу-стрит немедленно сделать что-нибудь.

Сложность состояла в том, что у сэра Генри не было ни единой зацепки. Вообще ни одной.

Магистрат поднял глаза на констеблей, двигавшихся в ряд вдоль края рва. Грубые сапоги взмучивали темную воду с приглушенным чавкающим хлюпаньем, которое, казалось, повторяется эхом в необычайной тишине. Лавджой никогда не считал, что обладает чересчур живым воображением – даже наоборот. Но нельзя отрицать, что от этого места у него волосы на затылке шевелились. Может, причиной тому был причудливый свет, который, пробившись сквозь листву густой поросли грабов и буков, заливал все вокруг неестественным зеленоватым отблеском. А может, проявилась неминуемая реакция отца при виде мертвой юной красавицы – зрелища, которое напомнило о днях почти невыносимого горя в жизни самого сэра Генри.

Но магистрат закрыл свой разум перед воспоминаниями.

Ему доводилось слышать о Кэмлит-Моут. Говорят, в этом месте находился средневековый замок, история которого брала свое начало со времен римлян и даже раньше. Но все когда-либо стоявшие здесь фортификационные сооружения разобрали, камни и мощные балки вывезли. Остался только заброшенный, заросший четырехугольный островок в несколько сот футов шириной и ров со стоячей водой, некогда защищавший его.

Один из констеблей отделился от остальных и пришлепал к наблюдавшему Лавджою.

– Мы обыскали берег, сэр, – доложил полицейский. – Весь полностью.

– И?

– Ничего не нашли.

Магистрат длинно выдохнул.

– Тогда начинайте осматривать сам остров.

– Слушаюсь, сэр.

Стук лошадиных копыт и звон упряжи привлек их внимание к узкой извилистой дорожке, ведшей через лес ко рву. Парный двухколесный экипаж, которым правил аристократичного вида молодой джентльмен в касторовой шляпе и дорожном плаще с пелеринами, остановился на верху насыпи. Угнездившийся на запятках задиристого вида подросток-грум в полосатом жилете тут же соскочил со своего места и побежал брать гнедых под уздцы.

– Это же лорд Девлин, – отвесил челюсть полицейский, в то время как скандально известный сын графа Гендона задержался переговорить с грумом, а затем легко спрыгнул на землю.

– Можете идти, констебль, – обронил магистрат.

Подчиненный бросил последний любопытствующий взгляд на гребень вала, а затем втянул голову в плечи:

– Да, сэр.

Лавджой подождал, пока виконт бросил свой плащ на высокое сиденье экипажа и спустился по древнему валу, каблуками начищенных высоких сапог пропахивая борозды в мягком слое опавшей листвы.

– Сэр Генри, доброе утро, – поздоровался  прибывший.

Гибкий и темноволосый, он обладал достаточным ростом, чтобы на голову возвышаться над магистратом. Но, как правило, внимание любого человека, незнакомого с виконтом, прежде всего привлекали его глаза. Менявшие оттенок с янтарного до диковато-желтого, они обладали способностью, подобно звериным, видеть в темноте и на большие расстояния. Его слух также был исключительно острым, что приводило в замешательство даже тех, кто хорошо знал Девлина.

Необычное приятельство между этими двумя мужчинами возникло примерно полтора года назад, когда виконта обвинили в убийстве, а Лавджой был решительно настроен арестовать титулованного подозреваемого. Из такого, не обещавшего ничего хорошего знакомства выросло уважение, а затем и дружба. В лорде Девлине сэр Генри обрел союзника с редкой жаждой справедливости и настоящим талантом к раскрытию убийств. Но что еще более важно, у аристократа имелось нечто, недостижимое для магистрата с Боу-стрит: доступ в самые высокие слои общества и врожденное понимание богатых и знатных мира сего, которые неизбежно попадали под подозрение в преступлениях подобного рода.

– Милорд, – отвесил Лавджой короткий неуклюжий поклон, – прошу прощения, что посягнул на время, должное стать для вас и вашей новобрачной супруги порою радости и уединения. Но когда мне стало известно о знакомстве жертвы с леди Девлин, я подумал, что вы захотите об этом знать.

– Вы подумали правильно, – отозвался Себастьян и окинул взглядом окрестности, примечая густую поросль буков и дубов, затянутую тиной воду заброшенного рва. – Где она?

Сэр Генри стеснительно откашлялся.

– Отправили в Лондон примерно час назад. В августовскую жару трупы не очень-то хорошо сохраняются.

– К доктору Гибсону?

– Да, милорд. – Никто не разбирался в человеческой анатомии и не умел читать тайные знаки на мертвых телах, могущие указать на преступника, лучше Пола Гибсона. Магистрат кивнул на лежавшую между собеседниками лодку: – Тело нашли вот в этом ялике – плавал себе тут у края рва.

– Полагаете, ее здесь и убили? – спросил Девлин, опускаясь на корточки и присматриваясь к окровавленной кромке борта.

– Да, думаю, жертву закололи в лодке. Но на сырой почве вдоль всего берега нет никаких отпечатков, и это наводит на мысль, что ялик придрейфовал сюда откуда-то еще – возможно, от земляного моста, который пересекает ров в восточной части острова. Насколько я понимаю, там его обычно привязывали. К сожалению, в том месте так много следов, что совершенно невозможно достоверно определить, какие из них принадлежат убийце.

Себастьян какое-то мгновение помолчал, задумчиво хмуря лоб и продолжая смотреть на отталкивающее багровое пятно. Порой виконт неохотно брался за расследование. И Лавджой очень хорошо понимал это нежелание. Магистрату все больше и больше казалось, что каждая смерть, с которой он имеет дело, каждая отнятая, загубленная жизнь, с которой сталкивается, крадет частичку его собственной человечности и необратимо уносит толику жизненной радости.