Юрий Корольков - Так было…

• Название: Так было…
• Автор: Юрий Корольков
• Жанр: Советская классическая проза

Книга Юрия Королькова «Так было…» является продолжением романа-хроники «Тайны войны» и повествует о дальнейших событиях во время второй мировой войны. Автор рассказывает о самоотверженной антифашистской борьбе людей интернационального долга и о вероломстве реакционных политиков, о противоречиях в империалистическом лагере и о роли советских людей, оказавшихся по ту сторону фронта.

Действие романа происходит в ставке Гитлера и в антифашистском подполье Германии, в кабинете Черчилля и на заседаниях американских магнатов, среди итальянских солдат под Сталинградом и в фашистских лагерях смерти, в штабе де Голля и в восставшем Париже, среди греческих патриотов и на баррикадах Варшавы, на тегеранской конференции и у партизан в горах Словакии, на побережье Ла-Манша при открытии второго фронта и в тайной квартире американского резидента Аллена Даллеса... Как и первая книга, роман написан на документальной основе.

---

Сердобольные санитары, из бессарабских крестьян, кормили Николая фруктами, и это, вероятно, помогало лучше всяких лекарств. Русский капитан на глазах поправлялся и набирался сил.

Зимой сотрудник полевой жандармерии приказал передать всех раненых военнопленных в распоряжение немецких властей. Их отправили в Симферополь, в тюрьму. Отсюда и начались скитания Николая Занина.

Еще в госпитале, когда сознание было так нестойко и непослушно, Николай силился вспомнить фамилию какого-то древнего славянского князя. Он где-то читал о нем. Фамилия ускользала, но слова его, призыв к дружине остался в памяти: «Станем крепко, не озираясь назад… На ратном поле, братья, забудем жен, детей и дома свои…»

В бреду, в забытьи Николай спорил с князем — нет, нельзя забывать ни жену, ни детей, ни дом свой… Нельзя, как бы тяжело ни было на войне… Как же иначе!.. Разве забудет он Веру, Маринку… Он всегда с ними… Так было в финскую, так было в Аджи-мушкае, в холодном мраке… Князь неправ! Как же его называли?.. Ага, вспомнил — Мстислав Удалой!

Николай искал новые аргументы в споре с Мстиславом, который стоял на своем — в битве все помыслы устреми на врага… Так это и не так. Враг потому и становится врагом, что хочет отнять дом твой, родину, разлучает с семьей… Как же забыть их?.. Вот Андрей Воронцов… Теперь он пропал без вести, может погиб. Андрей хотел забыть жену Зину, и не мог… Сколько это отнимало сил… Он стал замкнутым, нелюдимым…

Князь Мстислав возражал, — у Воронцова иное… Как раз Андрею легче бы воевалось, забудь он семью… Откуда Мстислав знает старшего политрука?.. Нет — Николай не мог согласиться с князем — во всем виновата Зина. Она жестока к Андрею… Обыватели все жестоки, — ответил Мстислав. Значит, Зину он тоже знает… Как убедить князя, что он неправ?!

Николай метался на койке, и румын санитар менял ему компресс. Раненый утихал на некоторое время, потом все начиналось снова…

После, когда Николай стал поправляться, он забыл спор в бреду, как забывается сон. Но в тюрьме в Симферополе Занин вдруг вспомнил, как спорил он с древним славянским князем. На эти мысли его навела надпись в камере. Вероятно, автора ее не было в живых. Строки письма, начертанные на стене чем-то острым, залезали на другие надписи, имена, даты, но Николай все же прочитал его до конца. В последних мыслях отец обращался к сыну, к семье.

«Я ухожу с этого света, — читал Николай, — Я не виню тебя, мальчик мой, хотя ты стал причиной моей гибели. Если бы ты не сказал об оружии, я был бы еще с вами, мои дорогие. Прощайте, любимые!»

Николая потрясла эта тюремная надпись. Как трагически уходил человек из жизни, уходил боец, преданный по недомыслию сыном! И уходя, он вспоминал близких… Николай готов был вновь вступить в спор с князем Мстиславом. Нет, никогда не уйдут из сердца родные, близкие люди! Они помогают пережить то, что кажется сверхчеловеческим.

Запомнилась Николаю и встреча в пути, которая тоже помогла выстоять, выдержать… Из Симферополя эшелон с пленными гнали на запад. Состав тянулся по Украине, и на каждой станции к поезду выходили женщины, скорбные, с озабоченно ищущими глазами. Они подходили к вагонам и, если охрана не отгоняла, разноголосо кричали:

— Зеленогайский есть кто?!

— Про Степана Гнатенко никто не слыхал?

— Нет ли с Васильевки… Екатериновки?..

По этим возгласам пленные узнавали, где они едут, — станции были разбиты и не на всех сохранились названия. Да много ли и увидишь из окна товарного вагона, к которому тянутся десятки голов и рук.

В Запорожье стояли особенно долго. Как и на других станциях, вдоль вагонов ходили женщины. Слышались их тоскливые, безнадежные голоса:

— Запорожских никого нет?.. Ивана Завдорожного никто не знает?..

Николай протиснулся к окошку. Рядом с ним был морячок, плененный под Севастополем. Поезд стоял на дальних путях, и совсем рядом торчали разваленные сараюшки, обитые ржавым железом. Неподалеку остановились мужчины в залосненных ватниках и молча глядели на пленных. Было здесь несколько подростков и женщин. Черноморец подтянулся к окошку, протиснул голову и спросил:

— А что, деды, тельняшку на хлеб не сменяете?

— Что ж, можно, если дозволят, — ответили из толпы.

— Ну как, позволишь? — Моряк с трудом повернул голову к полицаю, охранявшему пленных.

— А мне-то что, — безразлично ответил полицай, — меняйтесь.

Минут через пятнадцать двое мастеровых вернулись с буханкой хлеба. Они торопливо отдали хлеб, взяли тельняшку и мгновенно исчезли. Тут же рассеялись и остальные.

Состав уже тронулся, когда принялись делить хлеб на маленькие, в спичечный коробок дольки. Моряк резал хлеб самодельным ножом из кровельного железа.

— Стоп!

Нож звякнул, наткнувшись на что-то твердое. Моряк разломил буханку и обнаружил внутри ее обломок ножовки. На бумаге, в которую была завернута пилка, что-то написано. Черноморец прочел: «Помогаем, чем можем. Рабочие Запорожья».

Моряк не мог скрыть своей радости.

— Вот это наши! — восторгался он. — Кремни, а не люди! Ловко придумали. — Черноморец сидел на полу и ногтем пробовал пилку. — Пойдет. Ей самого черта можно перепилить… Сегодня и начнем.

— Не шуми больно, — предостерег моряка сосед. — Люди бывают разные…

Но восторженный черноморец не остывал. Принялись обсуждать, как осуществить побег. Моряк готов был начать хоть сейчас. Нашлись трезвые голоса — бежать надо в лесистых местах. В степи переловят, как куропаток. Но прорезать пол решили начать той же ночью.

Побег не удался. Кто-то предал. Утром на полустанке в вагон ввалились полицаи и немецкие вахтманы. Перед тем пленных водили в уборную. Вахтманы сразу бросились к моряку, избили его, но ничего не нашли. Избили и других, обшарили весь вагон. Пилку нашли затиснутой в расщелину между обшивкой и дверью. Обнаружили в полу распиленные доски. Допытывались, кто виноват. Но все молчали. Весь вагон оставили на сутки без пищи.

Еще дважды пытался бежать из плена Николай Занин, и все неудачно. На третий раз это произошло уже в сорок четвертом году.

Шталаг, лагерь военнопленных, находился в Южной Польше, недалеко от Ченстохова. С весны до середины лета пленные работали в имении помещика фон Шернера, брата какого-то немецкого генерала. Помещик переселился на польские земли из Померании. По своим полям он разъезжал в высокой двуколке, запряженной чистокровным вороным скакуном. Шернер хвастался, что скакун достался ему из конюшен пана Комаровского, имение которого было где-то за Краковом. Кавалерийский полковник исчез во время молниеносной войны с Польшей, а его конюшню немедленно разобрали военные. Генерал Шернер прислал брату в Померанию скакуна как трофейный подарок.

Жили пленные в кирпичной людской с толстыми стенами и узкими, похожими на бойницы оконцами. По совету военного представителя, помещик сделал на окнах кованые железные решетки. На работу пленных гоняли под охраной. Спали они вповалку, голодали, работа была тяжелая, и все же пленным жилось здесь несравнимо лучше, чем в лагере.

Однажды к помещику приехал в гости немецкий полковник. Был вечер, и пленные сидели перед домом, отдыхая после работы. Иные уже укладывались спать. Несколько человек негромко пели. Из господского дома вышел фон Шернер с женой и гостем-полковником. Пленные встали, переводчик сказал, нещадно коверкая русские слова:

— Господину оберст нравится ваша пенья… Испольняйте ему «Вольга, Вольга, мат роднайа…»

Пленные молчали.

— Ну?.. — ждал переводчик. — Господин оберст обещайт по одной сигарета на каждый певетц…

Пленные молчали. Полковник начал багроветь. Вдруг из толпы пленных выступил пожилой солдат, заросший густой щетиной. Занин узнал его — Егорин, недавно присланный в их команду. Солдат сдержанно кашлянул и сказал:

— А что, ребята, раз господин полковник интересуется, споем давайте… Опять же сигареты на земле не валяются…

Егорин еще раз кашлянул и затянул песню, но его никто не поддержал. Он запел один, надтреснутым, срывающимся голосом, окруженный молчаливым презрением пленных. Певец смутился и замолчал, едва закончив первый куплет. Растерянно оглянулся:

— Ну что ж вы, ребята, давайте подпевайте…

Полковник достал из портсигара сигарету и бросил к ногам Егорина.

— Премного вам благодарен!.. Данке шон! — залебезил Егорин.

Немцы повернули к дому, а певец нагнулся за сигаретой. Кто-то пнул Егорина в зад. Он повернулся к обидчику, но тут же получил удар в ухо.

— За что вы, ребята?! Не тронь, кричать буду, — Егорин весь сжался, втянул голову в плечи и заслонил локтями лицо, ожидая ударов. Но здесь его больше не тронули.

— Это тебе, чтобы не курвился… Артист!

— Гляди, как взъершился!.. Видать, не впервой достается за такие дела…