Аркадий Савеличев - Савва Морозов: Смерть во спасение

• Название: Савва Морозов: Смерть во спасение
• Автор: Аркадий Савеличев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-079161-3

Таинственная смерть Саввы Морозова, русского предпринимателя и мецената, могущество и капитал которого не имели равных в стране, самым непостижимым образом перекликается с недавней гибелью российского олигарха и политического деятеля Бориса Березовского, найденного с петлей на шее в запертой изнутри ванной комнате.

Согласно официальной версии, Савва Морозов покончил с собой, выстрелив в грудь из браунинга, однако нельзя исключать и другого. Миллионера, чрезмерно увлеченного революционными идеями и помогающего большевикам прийти к власти, могли убить как соратники, так и враги. Морозов, как и Березовский, в конце жизни находился в глубокой депрессии, но могут ли такие люди наложить на себя руки? Разгадку гибели двух самых богатых людей иначе как китайской головоломкой не назовешь.

---

— Ребро, кажись, сломано.

— Мясник в промежность вдарил. Как я к девкам‑то пойду?..

Неожиданно тревожное понеслось:

— Глядите, глядите — через ограду лезут!

Охотнорядцы, так и не сумевшие захватить ни одного студиоза, действительно лезли на ограду. Но тут легче было держать оборону: ограда высокая. Да и передышка вышла. Студенты лихо отбивались. Разорванный сюртук у Саввы курсистки — в драку промеж собой! — быстренько заштопали и намекнули: а штаны? Там тоже светилось купеческое тело…

Но было не до приличий. Студенты стойко защищали независимость университета. Отбивали приступ за приступом. Знай вниз слетали охотнорядцы! Закон об автономии университета никто не отменял. Здесь было государство в государстве.

Казаки бессмысленно топтались позади охотнорядцев, но помогать им не помогали. Видимо, приказа такого не было.

Было ясно, что городское начальство замышляло поучить студентов — под предлогом нападения на тюремную карету приструнить руками мясников да рыбников. А раз не вышло, казакам‑то чего поперед батьки лезть?

Да и затея‑то очень глупой оказалась. И кому пришла в голову мысль — пропойц с улицы да девок с борделя сунуть для приманки в тюремную карету, которую студенты, в подражание питерской братии, будут обязательно освобождать? Поначалу‑то они откликнулись на кряканье подсадных утиц — мол, народовольцев везут! — но ведь в конце концов разобрались. Да, бузотеры, но не дурачки же.

Между тем студенты праздновали победу. Университет сиял огнями, во дворе пылали костры. Да и веселее у костров пить пиво. Амфитеатров уже который раз выворачивал карман у Саввы:

— Раскошеливайся, купчина-дурачина!

— Амфи! — отбивался тот яростнее, чем от охотнорядцев. — Я уже месячное содержание располовинил. Жить на что?

— А на что я живу? На что живет Чехонте? Как у латыша — хрен да душа! А на пиво завтра все равно найдем. Уж не сомневайся, Хан владимирский.

— Какое сомнение. Только не прослышал бы родитель о моих подвигах. Выпорет, ей- богу, выпорет.

— Когда еще это будет? Не однова ли живем? Вон клистирный факультет — и тот разгулялся. Антоша! — панибратски позвал Амфи. — Иди к нам. У нас, брат, по-купечески. Душу продаем, имечко в зало закладываем.

Антоша стеснительно подошел. Хоть и был на год старше правоведов-приятелей, но в их разгульную ноту никак попасть не мог. Не тот строй.

Однако кончать университетское безобразие как‑то надо было.

Чего раньше не случалось, Дума поутру в един час собралась. Шумели-галдели купцы и чиновники, но верх взял все‑таки толстосум Тимофей Морозов. Забыв про бузотерившего сынка, он гневно призвал — погнать на университет казачков да разжиревших от безделья городовых! Ему резонно ответили: а что скажет Петербург? Что скажет новый император?! Ему ведь в Москве короноваться надо, не по крови же ехать. Слишком ретивому Тимофею Морозову кричали в глаза:

— Чем пустое болтать, ты на Красной площади лучше сынка-заводилу выпори!

— И-и... выпорю!.. Заодно и нашего полицейского бездельника. За что мы ему такие деньжищи платим?

Денежки гласный Московской городской Думы, он же владелец крупнейших Никольских мануфактур, умел считать. И не только прибытки, но и убытки. Один позор во что Москве обойдется?! Подмасливать‑то нужно будет уже не своих толстомордых бобиков, а чинуш петербургских, золотокафтанных.

— Есть у нас полиция аль нет? — Морозов и в Думе расходился, как у себя на фабрике. — Подать сюда обер-полицеймейстера!

Обер-полицеймейстер у себя в канцелярии грозил:

— Как я вот твоего сынка Саввушку-наследника выволоку за ворот — запоешь другим тоном, миллионщик! Заодно и графьев, всех этих Олсуфьевых и Толстых — сыночков!

Но графья ночь гуляли у Тестова, полицейские им еще и под козырек брали. А сынки купеческие у ограды университетской костры жгли да через ограду еще и прозябших казачков подпаивали. Дела-а!..

Надо было звать университетское начальство. Поутру их всех с полицией привели.

Но ректора, полуживого от страха старика-филолога, освистали всем актовым залом. А купеческий сынок Савва Морозов ради потехи с ногами даже на кафедру вспрыгнул и трепака оторвал, улюлюкая:

— Ой, люшеньки. наши старые подбрюшеньки!..

Графья сигарами нагло и безобразно дымили.

Вокруг купеческого сынка и с юридического, и с медицинского факультета шалопаи крутились. Петицию в Петербург писать надумали. Слава богу, не слишком крикливую. Но будущий юрист Сашка Амфитеатров тут же петицию осудил, своим голосищем покрывая зал:

— Неужели вы не понимаете, что из петиции ничего не выйдет? Она рассчитана на разумное внимание, а встретится со стеной. Разве у стены есть разум? Прямой резон — принять петицию за студенческий бунт. Такой ветер дует из Петербурга. Я убежден, что Манеж уже занят войсками и в Охотном ряду дан новый приказ мясникам — бить студентов. Нас не пожалеют. Любая смиренная и благоразумная петиция — верная дорога к разгрому студенчества.

— Может, хватить красным звоном во все колокола? — спрыгнул с кафедры купеческий сынок.

— Может, сразу выборное представительство? Земельный передел? — поддержали его. — Эмансипацию бабам? Равноправие евреям? Восьмичасовой рабочий день? Как считает будущий мануфактур-советник Савва Морозов?

— Не надо ёрничать, — набычился тот. — Хоть бы одна из всего этого.

Амфи не слушал перепалку, а свои прожекты развивал:

— Как вы не понимаете: если студенчество выступит с любой программой, то вся либеральная Москва с ума сойдет. С шестидесятых годов за довершение реформ говорят и пьют, кто водку, кто шампанское, смотря по карману, а толку? Провозглашают тосты, потом неделю дрожат. Неужели не предвидите, что если мы поднимем красные флаги и рявкнем: «Конституцию!» — то все наши милые либералы, вся эта мизерия, не только попрячется по норам, но тайно даже будет аплодировать казакам и охотнорядцам, избивающим студентов.

— Без работного люда открытое выступление — бессмыслица, — вдруг разумный голос у купеческого сынка — фабриканта прорезался. — Но союзник наш еще в пеленках, еще лапками бессмысленно барахтает. Хотите такого же избиения, как в Петербурге, у Казанского собора?

Да, там казачки славно помолотили студиозов!

В этом галдеже про ректора-усмирителя позабыли. Он чуть не плакал, сидя одиноко на стуле. Кто‑то за супругой его послал. Увели под руки в недра казенной квартиры, где верная супруга принялась отпаивать его коньячком.

Но дальше‑то что?

Пришли передовые и любимые профессора. Им не свистели, но встретили тоже холодно.

— Профессор, говорили, оставьте. Мы понимаем ваши добрые намерения и благодарим. Однако — не надо! Все это пустые слова.

— Предлагаю послать за попечителем! — крикнул Амфи-законник.

Приехал попечитель учебного округа, граф Капнист. Министерство впервые решило наложить руку на университет с помощью этого завзятого чинуши, совершенно чуждого науке. Что бы значил он, не будь на нем раззолоченного мундира!

Но блеск казенного золота уже не действовал на студентов. Не купеческий сынок, так Амфи вскочил на кафедру. Его потянуло на байки:

— Жили-были старик со старухой, — вопреки дружку Савве ёрничал он. — У них было три сына: двое умных, а третий — с печки попечитель!

Капнист проглотил выпад и поздоровался:

— Здравствуйте, господа!

Ему не ответили. Студенты слушали попечителя равнодушно, пока не уразумели: министерство его устами требует — никаких петиций! Приказывает студентам повиноваться начальству и немедленно без рассуждений вернуться к занятиям.

В громадном актовом зале стало тихо, как в погребальном склепе. И в мертвой тишине прозвучало слово купеческого сынка:

— Мерзавцы!

Бурей вскипел зал. Уже ничего нельзя было поделать.

— Долой!

— Министерский холоп!

Профессора беспомощно метались между студентами и попечителем. Он под улюлюканье затрусил к выходу.

— Тогда нужны войска! — топал ногами в Думе Тимофей Морозов еще похлеще, чем его сынок в университете.

Университет нужно было закрыть, студентов-зачинщиков — арестовать. Но кто возьмется? Со времен Александра I университет жил по «вольному уставу», как можно было вводить войска? И губернатор, и обер-полицеймейстер оказались в долгу как в шелку перед богатыми москвичами. Зря распинался мануфактур-советник Тимофей Морозов — у него‑то все давно пребывали в должниках.

Козлом отпущения, конечно, стала полиция. Обер-полицеймейстер трижды приезжал на своих казенных рысаках, но так и не решился штурмом брать университет.

Друг на друга все спихивали сомнительную «честь». Взял на себя поганую миссию участковый пристав Замайский. Блестящий сыщик по уголовным делам, игрок, шулер, вечно подсудный и вечно спасаемый полицией от суда и Сибири за сыскной свой талант.