Александр Дюма - Кровопролития на Юге

• Название: Кровопролития на Юге
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: ФРЭД
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-7395-0004-4

«Знаменитые преступления» написаны великим романистом в начале 40-х годов XIX века. Они посвящены реальным событиям, имевшим значение не только для их непосредственных участников, но и для истории. Перенося нас в далекое прошлое, они и сегодня потрясают воображение. «Кровопролития на Юге» переносят читателя во Францию, когда страну потрясали религиозные войны между католиками и протестантами-гугенотами. Варфоломеевская ночь — самый страшный момент этого противостояния.

---

Позже тело было извлечено из могилы по приказу маршальши Брюн, перевезено в его замок в Сен-Жюсте в Шампани, набальзамировано, положено в покое, соседствовавшем с ее спальней, и оставалось там, накрытое покрывалом, до тех пор, пока торжественное публичное судебное разбирательство не смыло с его памяти обвинения в самоубийстве. И только затем маршал был погребен по решению Риомского суда.

Убийцы избежали людского суда, но их не миновала Божья кара. Почти все они кончили дурно: Рокфор и Фаржес заболели странными и неведомыми хворями, похожими на те язвы, что насылала рука Всевышнего на народы, которые Он хотел покарать. У Фаржеса началось ороговение кожи с такими жгучими болями, что его живьем закапывали в землю по самое горло, чтобы остудить. У Рокфора гангрена поразила костный мозг и, разрушив кости, лишила их твердости и крепости; ноги уже не держали его, и он не ходил, а еле таскался по улицам наподобие пресмыкающихся. Оба умерли в лютых мучениях, мечтая об эшафоте, который сократил бы их нестерпимую агонию.

От Пуэнтю отреклись его приверженцы, и суд присяжных в Дроме приговорил его к смертной казни за убийство пяти человек. Некоторое время в Авиньоне можно было встретить его жену, безобразную калеку: она ходила из дома в дом и просила милостыню на пропитание того, кто в течение двух месяцев был королем междоусобицы и кровопролития. Затем пришел день, когда она уже не побиралась, и голова ее была повязана черной тряпкой. Пуэнтю умер, но никто не знал — где: в каком-нибудь углу, в расселине скалы или в лесной чаще, как старый тигр, у которого отпилили когти и вырвали зубы.

Надо и Маньян были приговорены оба к десяти годам галер. Надо умер галерником, Маньян вернулся и, верный своему кровожадному призванию, ныне умерщвляет собак на живодерне.

Остались другие, которые поныне живут и здравствуют при чинах, крестах и эполетах, упиваются своей безнаказанностью и воображают, надо думать, что ускользнули от ока Всевышнего.

Поживем — увидим.

В субботу над Нимом взвилось белое знамя. На другой день множество окрестных крестьян-католиков устремились в город, чтобы ждать прибытия роялистской армии из Бокера. В умах царило брожение; жажда кровавого возмездия обуревала всех этих людей, чья унаследованная от предков ненависть дремала во время Империи, а теперь пробудилась с новой силой. В таком расположении духа застал их понедельник, и здесь я должен предупредить: хоть сам я как будто уверен, что верно называю даты, но все же скорее готов поручиться за события, чем за числа: все случаи, о которых я рассказываю, подлинные, каждая подробность верна, однако даты не врезались мне в память с такой же силой; легче вспомнить об убийстве, коему вы были свидетелем, нежели о точном времени, когда оно свершилось.

Нимский гарнизон состоял из одного батальона 13-го линейного полка и другого батальона 79 полка, прибывшего туда на пополнение. После Ватерлоо горожане постарались, насколько это было в их силах, склонить солдат к дезертирству, так что в двух батальонах осталось, считая офицеров, всего человек двести.

Когда Нима достигла весть о провозглашении Наполеона И, бригадный генерал Мальмон, командующий войсками департамента, пустил слух об этом по городу, но никаких народных волнений не произошло. Лишь несколько дней спустя распространилось известие о том, что в Бокере собирается войско роялистов и чернь несомненно не преминет воспользоваться его приходом, дабы учинить беспорядки. Чтобы достойно подготовиться к этой двойной опасности, генерал приказал войскам и части национальной гвардии, возникшей во время Ста дней, с оружием в руках занять позиции позади казармы, на возвышенности, где по его приказу была выстроена батарея из пяти пушек. На этой позиции он оставался два дня и одну ночь, но, видя, что народ нисколько не волнуется, покинул ее, и войска вернулись в казарму.

Однако в понедельник, как мы уже сказали, народ, знавший, что на другой день должна прибыть армия из Бокера, столпился перед казармой, не скрывая враждебности, и громкими криками угрожающе потребовал, чтобы ему отдали пять пушек, которые были выставлены рядом. Генерал, а также офицеры, квартировавшие в городе, немедленно поспешили в казармы, но вскоре вышли оттуда и обратились к собравшимся, чтобы уговорить их разойтись; однако жители Нима вместо ответа открыли по ним огонь. Тогда генерал, который был осведомлен о состоянии умов, понял, что теперь, когда беспорядки начались, никакие средства остановить их ни к чему не приведут; он шаг за шагом отступил к казарме, вошел в дверь и запер ее за собой.

Толпа сочла своим долгом ответить на силу силой, ибо все были полны решимости во что бы о ни стало защитить дело, на первый взгляд столь безнадежное. Люди не стали дожидаться приказа открыть огонь: несколько стекол разлетелось от выстрелов, солдаты в ответ стали стрелять из окон, а поскольку они были более привычны к обращению с оружием, чем горожане, то уложили несколько человек на мостовой. Испуганная чернь тут же отступила на безопасное расстояние и укрылась в ближайших домах.

Около девяти вечера к генералу явилась для переговоров некая личность в белом шарфе, назвавшаяся парламентером. Целью переговоров было выяснить, на каких условиях войска согласны капитулировать и оставить Ним. Генерал потребовал, чтобы войскам позволили уйти с оружием и поклажей, оставив в казарме только пушки, а выйдя за пределы Нима, сделать привал в небольшой долине неподалеку от города; оттуда солдаты смогут либо направиться в полки, к которым приписаны, либо вернуться по домам.

Около двух часов ночи парламентер вернулся и сообщил генералу, что согласие на капитуляцию дано за исключением одного пункта: войска должны уйти без оружия. Вдобавок этот субъект заявил, что, если они не примут эти условия немедлен но, в течение двух часов, потом, быть может, будет слишком поздно, и он не отвечает за гнев народа, который станет уже невозможно сдержать. Генерал согласился, и парламентер убрался прочь.

Узнав о последнем навязанном им условии, солдаты чуть было не отказались ему подчиняться, настолько унизительно представлялось им сложить оружие перед чернью, которая разбежалась от нескольких выстрелов; но генералу удалось их успокоить и убедить расстаться с оружием: он говорил, что нет ничего унизительного в мерах, которые предотвратят кровопролитие между соотечественниками.

По одному из пунктов капитуляции колонну солдат должен был замыкать жандармский отряд, чтобы не допустить враждебных вспышек народа по отношению к солдатам. Это все, чего удалось добиться от парламентера в обмен на согласие разоружиться. И в самом деле, жандармы в соответствии с договором расположились в боевом порядке напротив казармы и, казалось, ожидали выхода отряда, чтобы его эскортировать.

В четыре часа утра солдаты построились во дворе казармы и начали выходить. Но едва из ворот показались первые сорок или пятьдесят человек, как по ним стали стрелять в упор, и первым же залпом чуть не половину убили и ранили; Солдаты, оставшиеся во дворе казармы, сразу же решили запереть ворота и тем самым отрезали путь к отступлению тем, кто очутился снаружи; однако нескольким из них все-таки удалось проскользнуть назад, а участь тех, кто остался внутри, хоть они и заперлись, оказалась не завиднее, чем у их товарищей. Дело в том, что чернь, видя, как десяток или около того из сорока солдат исхитрились спастись, с яростью ринулась на казарму, высадила ворота, взяла приступом стены, и все это с такой злобой и с таким проворством, что очень немногие из солдат успели схватиться за оружие; впрочем, за недостатком боеприпасов проку от оружия было немного. И вот началась чудовищная резня как во дворе, так и в казарме, потому что иные из несчастных солдат метались от преследователей из комнаты в комнату, выпрыгивали из окон, не думая о высоте, и падали на штыки тех, кто поджидал их внизу, или ломали себе ноги при падении, после чего их безжалостно приканчивали. Избиение продолжалось три часа.

Что до жандармов, которые явились эскортировать гарнизон, они, надо думать, вообразили, что приглашены попросту присутствовать при законной экзекуции: они не двинулись с места и оставались бесстрастными свидетелями всех жестокостей, которые творились у них на глазах. Впрочем, расплата за эту бесстрастность не заставила себя ждать; когда с солдатами было покончено, убийцам показалось, что резня была слишком короткой, и они накинулись на жандармов: многие из них были ранены, все расстались с лошадьми, а кое-кто и с жизнью.

Чернь еще вершила свое кровавое дело, когда разнеслась весть, что к городу приближается армия из Бокера; горожане поспешно прикончили нескольких еще дышавших раненых и поспешили навстречу подкреплению.

Только тот, кто видел эту армию, может представить себе, что это было такое, не считая первого корпуса, которым командовал г-н де Барр, принявший на себя командование с благородной целью всеми силами противиться кровопролитию и грабежу. И в самом деле, этот первый корпус, который маршировал, имея во главе несколько представительных офицеров, одушевленных теми же человеколюбивыми намерениями, что их генерал, хранил известный порядок и соблюдал весьма строгую дисциплину. Все имели ружья.