Сборник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том II

• Название: Антология восточно–христианской богословской мысли, Том II
• Автор: Сборник
• Издательство: «Никея» — РХГА
• Жанр: Религия
• Год: 2009

Антология представляет собой первое в России издание, в котором сведены под одну обложку сочинения православных и «еретиков», охватывающие почти полтора тысячелетия. Многие тексты, вошедшие в Антологию, на русский язык переведены впервые, а сопровождающие их статьи написаны с учетом последних достижений современной патрологической науки.

Во второй том вошли сочинения более чем тридцати авторов VI-XV вв. Проблематика тома охватывает богословско-философские системы, возникшие в данный период, восприятие христианскими авторами неоплатонизма и споры с языческой философией, полемику с монофизитством, тритеизмом, оригенизмом и монофелитством, споры об иконопочитании, полемику с латинянами и латиномудроствующими, споры об универсалиях, паламитские споры, некоторые вопросы евхаристического богословия и другие темы, ключевые для понимания мира восточно-христианского богословия, философии и культуры.

Антология восточно-христианской богословской мысли. Ортодоксия и гетеродоксия. В 2-х т. / Под науч. ред. Г. И. Беневича и Д. С. Бирюкова; сост. Г. И. Беневич. – М., СПб.: «Никея»-РХГА, 2009. (Smaragdos Philocalias; Византийская философия: т. 4-5)

Исходный Djvu - http://mirknig.com

---

Можно также привести цитату из «Послания» патриарха к папе Льву, где свт. Никифор, излагая официальное исповедание своей веры, не ос–танавливаегся даже перед употреблением знаменитого «моноэнергист–ского» термина св. Дионисия Ареопагита и исповедует, что Христос «совершил все Своим богомужным действием[788]. Ибо как Бог Он действует божественное, совершая вследствие этого богознамения и чудеса, а как человек Он же добровольно восприял страдания и поношения»[789].

Итак, представляется, что в общем контексте богословия свт. Никифора говорить о противоречии его богословия с «феопасхитским» языком вообще неуместно: патриарх, хотя и сильно заостряет свое внимание на некоторых христологических аспектах, не выходит тем не менее за рамки традиционного богословского языка.

Св. Никифору патриарх Константинопольский. Послание ко Льву III, папе Римскому (фрагменты)[790]

Всесвятейшему и блаженнейшему брату и сослужителю господину Льву, папе старейшего Рима, Никифор, Божиею милостью епископ Константинопольский, — радоваться.

Поистине велик и досточуден и всякой похвалы достоин тот верный и благоразумный раб, который описывается в притчах священных евангельских повествований[791]. Поставленный от господина своего над имением его, он рассудительно управляет порученным ему, расходует не чрезмерно и расточительно, а на пользу вверенного ему производит издержки целесообразно, выдает вовремя своим сорабам определенную часть содержания, доставляет и соразмерно распределяет каждому прибыль и за это снискивает себе полную благодарность и благоволение владыки, получает от него награду и обещание быть поставленным над всем, что он мог вверить его управлению. <…>

Я же оказываюсь не из тех, кто может так управлять и направлять, а из тех, которые имеют нужду быть управляемыми и водимыми, поскольку весьма мал я и всех ничтожнее, и совсем не достоин столь высокой участи и такого жребия, и потому полагаю, что Церковь, которая по апостолу есть «дом Божий» (1 Тим. 3, 15), отнюдь не должна была быть вверяема человеку столь слабых и бедных дарований и еще нуждающемуся в Божественных наставлениях, чтобы, не говоря о другом, сказать только о главнейшем. Не благоустроив себя самого и не возвысившись над низменным и земным, я отнюдь не должен был бы брать на себя управления и попечения о душах, ибо даже и те, кто не перестает стараться о собственном усовершенствовании, едва в состоянии оказываются хорошо управлять другими. <…>

Но так как, по соизволению и по попущению Божию, я подкло–нил себя под иго Его и принял эту службу и обязанности вопреки своему желанию, даже некоторым образом по принуждению, то расскажу обстоятельства моей прежней жизни и до какого положения дошли они, о чем знают почти все здешние. <…>

Едва я миновал юность и успел достигнуть возмужалости, как оказался в царском дворце и получил должность, и притом не какую–нибудь незначительную и ничтожную, а отправляемую рукою и пером, ибо я сделался царским писцом, каковых мы обыкновенно называем на латинском языке «асикритами»[792]. Прослужив в ней некоторое время, связанный человеческими делами, и придя к сознанию непостоянства сей жизни, я начал размышлять и возбуждать в себе мысли о том, как трудно и неудобно занятым такою службою отдаваться предметам высочайшим, особенно если кто не окажется лишенным наилучшей надежды. И я счел одно ребяческим, а другое важным — с первым начал прощаться, а ко второму, по мере сил, стремиться — и полагал, что лучше видеть себя преуспевающим в этом, чем оказаться блистающим в том. <… >

И вот, я немедленно обратился к исследованию самого себя. Ради этого, с помощью Божией, я отказался от должности, удалился из царского дворца и от городского шума и поселился на вершине одной отдаленной приморской горы, утесистой и едва доступной. Таким образом, я удалился от столицы на несколько стадий в области Пропонтиды[793] и здесь старался устроить свою жизнь как мог, предаваясь уединению, ибо к нему–то я больше всего и стремился, и мною обладала столь сильная любовь к уединению и безмолвию, что я решил встретить конец жизни не в другом каком месте, но здесь. Но ведь невозможно, чтобы все происходило согласно с нашими намерениями, и бывают случаи, когда господствует необходимость и предприятия получают тот исход, которого хочет Бог. Это именно и случилось со мной. Я не достиг того, что предполагал. Не знаю, для каких целей, которые ведает соизволивший и попустивший это Бог, я был отторгнут от любезного мне уединения и приведен снова в царский дворец — свидетель тому Бог, определением и решением занимавших тогда царский трон[794] общего церковного священного собрания и сената. Вот они–то — так как в то время уже переменил жизнь предстоятель столицы [795], отдав как человек долг человеческий, — с непоколебимою и неумолимою властью и возвели меня на священный сей трон, хотя я сильно не желал и отказывался, так что дело сие было устроено скорее принуждением, чем по согласию.

Итак, поскольку я подъял иго сие против желания и принял на себя заботы о душах недостойно — не так, как подобает по благодати, — то я боялся прежде всего разнообразных и хитросплетенных козней изобретателя зла и нападения злых и невидимых духов, чтобы они, застав меня беззащитным и не вооруженным доспехами добродетели… не начали разгонять богоизбранное стадо Церкви и приводить в беспорядок ее благоустроенные ряды, издеваясь над поражением невежественного и неискусного военачальника. А потом, увидав неприязненность начальства и враждебность ненавистников, я стал замечать коварство и злокозненность тех, кто весьма старательно следит за нашими делами, хорошо или нет обстоящими. Не видя в своих глазах бревен и не желая очищать с них гной, но усердно занимаясь чужими сучками, они ради дел совершенно ничтожных, пустых, не стоящих никакого внимания, нечестиво вооружают свои языки против предстоятелей и отовсюду нападают жестоко и в высшей степени несправедливо[796].

Но приняв на себя такой подвиг, к какому помощнику и защитнику прибегну, как не к попустившему это Богу? У Него прошу сил и помощи — чтобы Он воззрел милосердным и благосклонным оком на смирение мое, поддержал меня десницей Своей и руководил по воле Своей и ко спасительному управлению вверенных мне. <…>

Если брат, получающий помощь от брата — «как укрепленный город и напоминает нам, по словам Соломона, утвержденное царство» (Притч. 18, 19), то я призываю на помощь молитвы многих других, а более всех я прибегаю к священным молитвам и предстательству перед Богом вашего наиболее желанного о Духе и священного братства. <…> Посему пособите моей немощи и возденьте вверх святые руки ваши… чтобы укрепить и ободрить существо слабое и немощное… чтобы нам сохранить силу души крепкой и непоколебимой, а также чтобы успешно и смело противодействовать непокорным и противящимся и усыновить их как чад Церкви, чтобы привести к исправлению словесных овец избранного стада Христова и уготовить им пристанище в божественной ограде Церкви, через то сделав их недоступными волкам, свирепо терзающим их, чтобы они пребыли отмеченными знаками единомыслия и единодушия, недоступными для козней и невредимыми, покорялись главе всех нас Христу–Архипастырю и подклоняли Ему свои послушные выи[797].

Также чтобы нам очиститься, просветиться и совершенно соде–латься порождениями совершенного света, так чтобы быть в силах и другим сообщать просвещение и очищение. <…> Да направятся сюда ваши молитвы и духовная помощь! Теперь настало время послушать великую трубу истины, громогласнейшего глашатая Евангелия, славного Павла, который, наставляя древних верующих Рима, веселясь духом, хвалясь и величаясь по причине ревности и теплоты их веры и свидетельствуя, что о ней рассказывается с похвалами повсюду во всех концах мира, сообщая им об этом, говорит: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом о всех вас, за то, что вера ваша возвещается во всем мире» (Рим 1,8). А поскольку и наша евангельская вера чиста и непорочна и выше нее нет иной, то она не ограничивается пределами римскими, не заключается даже пределами мира, но скорее далеко выходит за них и, пользуясь пророческими и апостольскими речениями, можно оказать: «Во всю землю вышел глас божественного вещания и в концы вселенной глаголы» (Пс. 18,5; Рим. 10,18) проповедующих. Если же нужно сказать и более сего, то и на небе она признается высшими и умными силами: ведь раз Церковь одна и на небе, и на земле, и оправданная «Церковь первородных» (Евр. 12, 23) [пребывает] на небесах, как слышим оттуда, и есть город оправданных верою вышний Иерусалим[798], «которого художник и создатель Бог» (Евр. 11, 10)… то посему мы справедливо составляем единое и нераздельное целое, когда тварь верою сходится в разумении и единодушии. Ибо не только в Иудее знают Бога[799].