Сергей Голицын - Записки беспогонника

• Название: Записки беспогонника
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Русскiй Мiръ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89577-123-5

Писатель, князь Сергей Голицын (1909–1989) хорошо известен замечательными произведениями для детей, а его книга «Сказание о Русской земле» многократно переиздавалась и входит в школьную программу. Предлагаемые читателю «Записки беспогонника», последнее творение Сергея Михайловича, — книга о Великой Отечественной войне. Автор, военный топограф, прошел огненными тропами от Коврова до поверженного рейхстага. Написана искренне, великолепным русским языком, с любовью к друзьям и сослуживцам. Широкий кругозор, наблюдательность, талант рассказчика обеспечат мемуарам, на наш взгляд, самое достойное место в отечественной литературе «о доблестях, о подвигах, о славе».

---

В это время в штабе 74-го ВСО появилось новое лицо: замполит майор Сопронюк. Я с ним познакомился в бане и успел убедиться, что с точки зрения мужской полноценности он для женщин был мало привлекателен. Вот единственное, что я пока о нем смог узнать.

В середине октября стало известно, что нам предстоит отправиться на Черниговщину, чтобы строить оборонительные рубежи по реке Снов.

Глава четырнадцатая Все дальше на Запад

Снова отправились мы в путь. В кабину полез мой давнишний знакомец Гофунг. Как он стал важен! На нас и не посмотрел, процедил два-три слова своему холую, льстиво заулыбался капитану Чернокожину, который должен был выехать следом за нами на другой машине. Не такую уж важную должность занимал Гофунг — заместитель помощника начальника ВСО по снабжению, но гонору набрал, как у майора. На свином сале и на самогонке он заметно потолстел и сумел щегольски одеться, хотя о прожженном мною пальто не забывал мне напоминать.

Некрасов полез в кузов, недовольно ворча:

— А почему этот хрен садится в кабину?

Кроме Некрасова в кузове сели гофунговский холуй, медсестра Анечка, человек 5 бойцов 1-й роты, и мы поехали.

Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, а всю заднюю половину кузова занимало наше барахло. Я с удовлетворением поглядывал на свои два громадных мешка и подсчитывал в уме запасы, сэкономленные мною из казенного пайка за счет питания у местного населения: 20 кг круп, 6 кг белой муки, литр русского масла, наконец, гусь, общий с Некрасовым.

Тут мы были свидетелями, как простая крестьянка сумела надуть такого опытного еврея, каким считался Гофунг. По дороге многие люди, в том числе инвалиды на костылях, старушки, женщины с малыми детьми, поднимали руки и просили нас подвезти. Но Гофунг неизменно приказывал не останавливаться. И вдруг в поднятой руке одной женщины он увидел четвертинку. Машина разом встала. Гофунг через окошко кабины взял бутылочку, понюхал пробку, туго свернутую из бумажки, и величественным жестом разрешил грешнице лезть в кузов. Она забралась к нам. Мы провезли ее километров 30, она соскочила, а вскоре настало время обеда. Мы остановились в какой-то деревне, Гофунг отправился вместе с холуем в ближайшую хату, остальные устроились на травке. И через минуту он в негодовании выскочил и начал поносить ту женщину, взывая к нашему сочувствию. Оказывается, только бумажная пробка была обмакнута в самогон, а в четвертинку хитрая женщина налила чистую воду.

Мы помчались дальше. То мелькали луга и узкие полосы полей, то перелески, то деревни, машина то спускалась в овраг, то поднималась в гору, и тогда вид открывался километров на 20, все чаще наша дорога углублялась в лес. Проехали мы город Дмитриев, сравнительно мало разрушенный, миновали город Севск, который пострадал сильнее; тамошний каменный собор, каменные дома на площади лежали в развалинах.

Следы войны попадались все чаще — разбитые танки, орудия, повозки, сгоревшие деревни.

Мы постоянно сбивались с дороги. Гофунг имел на руках точный маршрут, но удивительно бестолково расспрашивал. Некрасов и я помогали ему находить дорогу только тогда, когда он обращался к нам за помощью.

— Не лезь в кабину, коли не умеешь ориентироваться, — ворчал Некрасов.

Вообще за место в кабине порой вспыхивали настоящие ссоры. Ведь сидеть полагалось наиболее важному по званию и по должности лицу, а наши евреи-начальники, большие и малые, всегда стремились по праву и без права занять это почетное место. Впрочем, несколько месяцев спустя их кабинный пыл сильно поубавился, когда машина нашего ВСО подорвалась на мине и сидевший в кабине снабженец Гуревич был убит, шофер ранен, а те, кто находился в кузове, отделались лишь испугом.

Продолжаю рассказывать о нашем путешествии.

Ночевали мы после Севска в деревне Коростове, грязной и бедной, сильно обобранной и немцами и нашими. Ни одной коровы там не осталось. Следующий день ехали мимо разбитых танков и пушек, наших орудий попадалось больше, чем немецких. Спустились к Десне, по временному деревянному мосту переправились, поднялись на гору и попали в город Новгород-Северск. Стоял он со своими древними храмами очень живописно, хотя весь был изрыт немецкими окопами.

Останавливаться ночевать было еще рано, и мы поехали дальше. Следующая деревня оказалась сожженной дотла, следующая тоже. Мы узнали, что и дальше все до одной деревни были сожжены. Начинались те места, где был осуществлен страшный приказ Гитлера: при отступлении уничтожать все. Уцелели деревни лишь в стороне от дороги и то только там, где немцы не успевали выполнить приказ.

Мы проезжали мимо закоптелых рядов высоких и уродливых сооружений — русских печей, мимо обгорелых яблоневых садов. А на пожарищах возились босоногие, оборванные женщины, старики, дети — что-то искали в золе, рубили из свежезаготовленного леса срубы, копали землянки. Хозяйки доили тут же привязанных коров; куры вместо нашестов взлетали на обугленные деревья.

Мы ехали все дальше в надежде найти хату. Становилось темно, миновали одну горелую деревню, другую, наконец увидели в стороне метров за 300 несколько гостеприимных огоньков, но канава помешала нам добраться на машине до тех уцелевших хат.

Гофунг оставил трех солдат — дежурить по очереди у машины, а прочие пошли к хатам. Я взял с собой лишь одеяло и маленький чемоданчик кое с чем. Гофунг с холуем пошли в одну хату, мы остальные — в другую, и залегли все вповалку.

Вдруг среди ночи раздался взволнованно-дрожащий голос Гофунга:

— Скорее к машине! Сторож проспал! Половина вещей украдена!

Мы вскочили, кое-как оделись, побежали. При свете луны все начали яростно ворочать мешки. Иные находили, а я не находил ничего.

Сторож-солдат оправдывался, только залез в кабину, только заснул. Все нашли свои мешки, кроме меня.

Сердце мое упало. Да, пропали оба мои мешка. Не продукты я жалел, а одежду — пропал полушубок, ватник, две гимнастерки, двое брюк, три смены белья. У меня осталось только то, что на мне было надето, и ничего теплого.

Гофунг меня ругал — почему я не взял мешки с собой. Некрасов ругал из-за пропавшего нашего общего с ним гуся. Солдаты дружно встали на мою сторону. Они набросились на сторожа и потребовали, чтобы он отдал мне шинель, которых у него было две, и отдал литр русского масла.

Шинель я взял, а от масла гордо отказался. Мы пошли досыпать ночь. От огорчения я долго не мог уснуть. Я чувствовал, что меня Бог наказал — зачем на сахаровских конях зарабатывал для себя самогон и кур, а больной капитан Финогенов просил только меда, но я и того не сумел ему раздобыть.

Рано утром мы тронулись дальше. Дороги становились все оживленнее. Мы перегоняли многочисленные обозы, шла пехота, ехали машины с военным грузом, тракторы тянули тяжелые орудия. Приехали в районный центр Семионовку; тут наша машина зафыркала и совсем остановилась. Даже неодушевленный ЗИС не устоял перед таким упоительным зрелищем. И другие военные машины тоже все до одной тут останавливались.

Офицеры и солдаты слезали и с узелками под мышкой бежали на базар, иные не раздумывая снимали с себя гимнастерки и нижние сорочки, потом вновь надевали гимнастерки и бежали догонять своих однополчан.

За длинными прилавками стояли женщины. Перед каждой из них была батарея разноцветных немецких бутылок и наших зеленоватых четвертей, литров, пол-литров, четвертинок.

Не молоком, топленым и сырым, не ряженкой и квасом торговали бойкие украинки. Во всех сосудах был лишь самогон — первач, вторик, третьяк, двойной очистки. Денег никто не брал. Цены были без запроса — стакан менялся на носки, на сорочку б.у., пол-литра на гимнастерку, литр на ботинки, на ватник.

Торговля шла оживленная, с прибаутками, с солеными шуточками. Тут же можно было закусить картофельными пряниками, серым дрожащим холодцом, изготовленным неизвестно из каких мослов, солеными огурцами и грибками.

Все наши повыскочили, раздобыли волшебную жидкость. Гофунг чокнулся со своим холуем, солдаты друг с дружкой. Только Некрасов и я мрачно сидели в кузове. Он из скупости, а мне — обворованному — просто нечего было менять.

Дальше поехали очень тихо. Столько на запад двигалось новобранцев из здешних черниговских мест, что наша машина едва пробивалась через толпы людей. А деревни по-прежнему попадались все выжженные, разоренные, с вереницей уродливых черных русских печей.

Пересекли мы железную дорогу. Каждая рельсина, на сколько хватал глаз, и направо и налево, была чуть-чуть подорвана посредине. Я видел это немецкое изобретение — просто маленькая штучка в голубой обертке, похожая на конфетку. Ее подкладывают к шейке рельсы, ударяют молотком на длинной ручке. Конфетка фукает, взрывчик получается маленький, а рельсина лопается пополам.

Ночевали, свернув с большака в сторону, и на следующий день добрались до конечной цели нашего путешествия — в старинный город Городню.