Сергей Голицын - Записки беспогонника

• Название: Записки беспогонника
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Русскiй Мiръ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89577-123-5

Писатель, князь Сергей Голицын (1909–1989) хорошо известен замечательными произведениями для детей, а его книга «Сказание о Русской земле» многократно переиздавалась и входит в школьную программу. Предлагаемые читателю «Записки беспогонника», последнее творение Сергея Михайловича, — книга о Великой Отечественной войне. Автор, военный топограф, прошел огненными тропами от Коврова до поверженного рейхстага. Написана искренне, великолепным русским языком, с любовью к друзьям и сослуживцам. Широкий кругозор, наблюдательность, талант рассказчика обеспечат мемуарам, на наш взгляд, самое достойное место в отечественной литературе «о доблестях, о подвигах, о славе».

---

Во время одной из таких пауз капитан Пылаев потихоньку развертывал одеяло с того длинного, спрятанного на его коленях предмета… И вдруг раздавался мелодичный аккорд по струнам гитары.

— Товарищи, не пора ли кончать? — говорил командир 1-й роты капитан Чернокожин.

Тут двери широко открывались и нам представлялся стол под вышитой скатертью, на столе всевозможные яства, между тарелками лиловые бутылки, а за бутылками пряталось несколько любеческих красавиц, намазанных, накрашенных и, надо признаться, весьма противного и затасканного вида.

Часам к 2 ночи нас кое-как усаживали в кузов, и мы возвращались к себе в Коробки.

Иногда эти занятия происходили и у нас. Тут помещение было тесное, но зато отсутствовали противные бабы, а самое главное — качеством и обилием угощений мы, безусловно, стояли впереди.

В день занятий еще с утра на кухню к Ольге Семеновне назначались девчата-помощницы Даша и Наташа. Сама шеф-повар старалась щегольнуть своим блестящим кулинарным искусством, впрочем, и было из чего щегольнуть — мука крупчатка, куры, яйца, сало, сливочное масло, сметана — чего-чего только не приносилось из кладовой.

Откуда же все это доставалось? И кто за все за это платил?

Пиршества эти никому не стоили ни копейки. В 1-й роте как происходило дело — не знаю. А у нас 22 человека бойцов, из них 16 плотников во главе с командиром отделения Кольцовым, три сапожника, два портных, один жестянщик жили по деревням километров за 8–12: они рубили там скотные дворы для колхозов, хаты и клуни для крестьян, чинили обувь, шили одежду за картошку, за мясо, за масло, за самогон, за кур. Особо доверенное лицо капитана Пылаева — Митя Зимодра ежедневно уезжал на подводе в эти деревни, находил работу, рядился, торговался и привозил к вечеру целый воз картошки, а часто тушу овцы или телки и, разумеется, самогон. При его квартире была особая кладовка-шкаф, где хранился неистощимый запас этой жидкости.

Полуофициальные так называемые децзаготовки для улучшения солдатского стола организовывались во всех воинских частях, кроме стоявших на передовой, да, наверное, и в тех частях тоже посылали время от времени солдат в тыл. Точнее, начальство смотрело на децзаготовки сквозь пальцы.

О децзаготовках бумажки не писались, так же как не говорилось — кто и сколько трофеев приволок с войны. Потому все такое выпало из поля зрения историков войны. По идее децзаготовки были нужны и полезны для обеих сторон: и для армии, и для крестьян. Плохо было другое, что лишь 50 % всех доставляемых продуктов шло непосредственно в солдатский котел.

Однако возвращаюсь к майору Сопронюку.

Слухи о том, что занятия по фортификации идут не совсем по утвержденной программе, какими-то путями дошли до нашего замполита. Однажды у нас в столовке в Коробках, на третьем часу занятий, в самогонном и табачном чаду, капитан Дементьев и Даркшевич, распевая совершенно невозможные частушки, пустились в пляс.

И вдруг, подобно жандарму в последней сцене «Ревизора», на пороге предстал майор Сопронюк.

Немая сцена длилась минут пять. Потом замполит молча проследовал к столу, заваленному куриными огрызками, окурками, заставленному бутылками, щелкнул портсигаром и прикурил папиросу об лампу-молнию.

— Собственно, занятия уже кончились, — заикаясь промолвил капитан Даркшевич, — и мы решили немного поразмяться.

— А я ехал на санках из 3-й роты, зашел на огонек погреться. Ну, до свидания, товарищи. — С этими словами майор Сопронюк вышел.

Попробовали мы было посмеяться, попеть — как-то не клеилось. Гости встали и уехали.

Впоследствии майор Сопронюк вызывал по очереди наших четырех капитанов и накачивал их. Наши занятия с того дня прекратились. Капитан Дементьев уехал в штаб УВПС-25, а затем перевелся в Москву. Знаю, что впоследствии по его инициативе и нам пришла бумажка о переводе меня, как москвича и как расторопного и усердного работника, в Главное военно-инженерное управление (ГВИУ), но начальство УВПС втайне от меня ответило, что я им очень нужен.

Численный состав наших рот в то время был невелик, так как свыше 50 % бойцов находились в отлучке.

Я уже упоминал, что при немцах местное население на Черниговщине сняло за три года три урожая. Немцы брали, когда скрыть было невозможно, а если находился способ скрыть, то крестьяне легко обманывали тупоголовых оккупантов. Немцы писали строжайшие приказы. А когда дело доходило до того, как практически взять хлеб, то старосты им показывали многочисленные скирды с не обмолоченным хлебом и доказывали, что молотить некому, ведь остались одни старики, бабы да дети. Так у крестьян сохранился весь урожай хлеба за три года.

Когда наши войска освободили Черниговщину и военные хозяйственники увидели побуревшие скирды, где в середке сбереглась золотая пшеница, то они сказали:

— Э, нет, нас не проведешь!

И тогда вспомнили о существовании наших доблестных УВПС и был издан приказ по 1-му Белорусскому фронту: «Достать пшеницу!» Начальник тыла фронта генерал Антипенко упоминает об этом приказе в своих воспоминаниях, напечатанных в «Новом мире».

Каждому ВСО дали определенный район и сельсоветы. От 74-го ВСО командовал Тимошков, в число его помощников попал из нашей роты Миша Толстов. Бойцов размещали по хатам по 2–3 человека. И они буквально выколачивали пшеницу цепами. Выколотив в одной деревне, переходили в следующую и т. д. Половина хлеба оставалась хозяевам, половина шла армии. Хлеба заготовили столько, что одно только наше 74-е ВСО обеспечило пшеницей на всю зиму всю 62-ю армию. Тогда на Черниговщине много сохранилось ветряных мельниц, и на них, опять-таки наши бойцы, круглосуточно мололи зерно.

Впоследствии все, кто там был, с восторгом вспоминали о том бесподобном времени, когда они купались в молоке и в самогонке, по несколько раз женились и т. д.

Но к середине декабря молотьба закончилась и наши бойцы стали возвращаться в свои роты.

Это как раз совпало с окончанием срока мандата о мобилизации на оборонительные работы местного населения. Одновременно к нам явились новобранцы из той же Черниговщины, признанные «годными к нестроевой службе».

В нашу роту влился целый взвод таких новобранцев, которых привел Миша Толстов.

Я вернулся в свой 1-й взвод, где под командой помкомвзвода Харламова осталось лишь человек 40 хилых стариков и 15 девчат. Завидуя Мише Толстову, я понял, что надо не зевать. Пришел к Пылаеву, стал ему жаловаться. Как раз в этот момент вошел в штаб с автоматом наперевес наш бывший боец Монаков и отрапортовал:

— Товарищ капитан, разрешите к вам обратиться? Прибыл с молотьбы в ваше распоряжение. Со мной 22 человека.

— Берешь их? — кивнул мне Пылаев.

— Надо посмотреть, — ответил я и вышел на крыльцо.

Передо мной с котомками за плечами выстроились молодец к молодцу — широкоплечие, откормленные, только что мобилизованные ребята.

— Беру. Конечно, беру, — радостно сказал я, вернувшись в штаб.

Впопыхах я не заметил, что половина новобранцев были глухие, половина кривые, но для работы все они вполне годились.

Тут же я всех их повел за два километра в соседнюю деревню Пищики, где размещался 1-й взвод. На другой день и я вместе с Самородовым переехал туда же. Я остановился в лучшем доме, где жил помкомвзвода Харламов со своей пухлощекой законной супругой, которую он называл почему-то Марией.

Ох, Иван Онуфриевич Харламов! Судьба в лице капитана Пылаева соединила меня с тобой на целый год. Коренастый, на короткой шее большая голова, посреди мясистого лица тупой нос, тупой упрямый подбородок, на одном глазу бельмо. Да, конечно, ты умен, расторопен, сметлив, дисциплину держать умеешь. Но почему ты так жаден, так эгоистичен, стараешься выгадать только себе? Почему ты так заносчив с рядовыми бойцами? Как помкомвзвода ты обязан заботиться о них, стремиться улучшать их жизнь, их быт, их еду. А ты думаешь сперва о себе. Вот и сейчас: в Пищиках было всего 12 хат. Бойцов ты разместил тесно, они спят вповалку, а сам поселился в лучшем пятистенке вдвоем с Марией.

Ссориться сразу с Харламовым я не хотел и жилищный вопрос затрагивать не стал, но поселился сам в той же хате, мешая супружеским наслаждениям Ивана Онуфриевича. Ведь женат-то он был всего лишь месяц. К неудовольствию хозяйки там же я устроил свой взводный штаб и свой медпункт, так как ротная медсестра Маруся отказывалась ходить в Пищики. Я сам промывал, перевязывал и лечил раны, ставил градусники. Впрочем, лечить было легко, потому что, кроме марганцовки, никаких лекарств не имелось, а бинты требовалось строго экономить. Занимался я медициной с удовольствием, но за недостатком времени только до работы, по утрам.

Я сразу показал Харламову, что теперь во взводе не он хозяин, а я, и в тот же вечер снял одного из отделенных, а назначил Самородова. Остальные отделенные были все старички, они мне совсем не нравились, и я начал присматриваться к бойцам, подыскивая более подходящих командиров.