Ирина Ратушинская - Серый - цвет надежды

• Название: Серый - цвет надежды
• Автор: Ирина Ратушинская
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Политичек ведут!

Самая отчаянная кричит издали:

- Девочки, в ШИЗО или в ПКТ?

Отвечаем:

- ШИЗО! Осипова и Ратушинская!

Дежурняка, не надеясь урезонить нас, грозится кулаком в безоблачную даль:

- Ох, Деркаева, дождесси ты у меня!

И бубнит под нос весь остаток дороги:

- И возют, и возют этих политичек. Будто нам своих урок не хватает! Ну построили бы у себя на "тройке" ШИЗО, да туды и сажали бы. А тут возися с ими!

Как обращаться с таинственными политичками - они не знают. Уже говорить нам "вы" для них - непривычное напряжение. Это потом, получив инструкции из КГБ, они будут сдирать с нас всю одежду и даже однажды подступят с гинекологическим обыском - но тут же получат отпор и предпочтут не связываться. А пока они с нами осторожничают. Отбирают наши мешки и запихивают в камеру без лишних слов.

Камера небольшая, на четверых. Шесть шагов в длину, а в ширину и четырех не будет. Деревянный пол, прогнивший от сырости. В одном углу доски совсем истлели, и там зияет дыра. Из нее идет запах погреба и выползают мокрицы. Окно зато огромное - полтора на полтора метра. Зарешеченное, конечно. В тоненькие деревянные перегородки вставлены квадратики стекла с две мои ладони. Натурально, об оконной замазке речь не идет, каждый просто прижат четырьмя гвоздями. Поскольку и рама кривая, и квадратики нарезаны сикось-накось, образуются щели - такие, что палец просунешь. Позже я подсчитаю общую длину этих оконных щелей и получится - тринадцать метров. Теперь нам, впрочем, не до щелей: два стекла вообще выбиты, и декабрьский ветер наметает в камеру снежок. Колотим в дверь:

- Переведите в другую камеру!

Это для местной публики непросто. Камера номер семь - исконно политическая, ее держат специально для нас. Тут нам и ШИЗО, тут нам и ПКТ. Уголовницы - в соседних, и держать нас вместе строго-настрого запрещено.

- Подождите до утра, вставят вам стекла!

Ага, "подождите"! Да мы тут до утра околеем. А кроме того, знаем: если согласимся ждать - все пропало. Утром стекол, конечно, не будет - и нам скажут "подождите до завтра".

- Ужин забирайте. Сегодня голодный день.

"Голодный" - значит, баланды не дают, только сто пятьдесят граммов хлеба. Это - по норме, но как взвесить сунутые нам в дверную прорезь два мокрых корявых ломтика? Мы, однако, взвешивать их и не намерены:

- Пока не переведете в другую камеру - пищи не принимаем.

- Хорошо, сейчас позову ДПНК.

Дежурный помощник начальника лагеря - для зэков грозная фигура. Он имеет право отправлять в ШИЗО и вообще вершить суд и расправу. Но нам его-то, голубчика, и надо. Появляется тощая нескладная фигура - Кочетков Василий Иванович. Фамилию я запоминаю сразу - не так по зэковской привычке, как потому, что начинает меня мучить: где-то я эту фамилию много раз встречала, но где - хоть убей... Потом, уже после его ухода, до меня дошло - это автор школьных наших учебников по математике! Так и выплыла из памяти заляпанная чернилами обложка... Однофамилец, конечно: нашего Василия Ивановича заподозрить в авторстве учебника немыслимо. Он, даже для тюремщика, патологически глуп. Доживает здесь до пенсии, подпирая ушами офицерскую фуражку. Вот, опять сползла... И ему-то, бедняге, принимать ответственное решение - переводить нас в другую камеру или нет? Принимать быстро, хотя бы потому, что Таню он хорошо знает - по ее четырехмесячной голодовке как раз тут, в этой камере. И как уголовницы взбунтовались в ее поддержку - не забыл.

- Подождите, я пойду позвоню.

Правильно, догадался снять с себя ответственность: пусть другой дядя решает. Ну, беги скорей звони, на улице-то минус пятнадцать! Греем дыханием руки и ждем.

- Женщины, переходите в восьмую!

Открывают нам эту восьмую по той же системе, что и нашу: сначала - два замка и задвижку на внешней двери, потом железную дверную решетку.

- Располагайтесь!

Окно тут целое, но все равно в камере валит пар изо рта. Объясняют, что отопительные трубы где-то в лагере прорвало, но завтра починят. Это традиция всех лагерей: как морозы - так обязательно рвутся трубы. И вовсе не для того, чтобы мучить зэков - просто лагерные хозяйства в безнадежном состоянии по всей Мордовии. На пушечный выстрел вокруг работать никто не умеет - все же тюремщики. Толковый слесарь - на вес золота, да только золота у начальника лагеря нет. Потому всегда нет стекол, периодически исчезает электричество, то и дело перебои с водой - что тут говорить про отопление... Что же, начальнику лагеря закрывать из-за этого учреждение? Посидят и без воды, и без света - не на курорт приехали! Не завезли рыбу перекантуются недельку на урезанном пайке! Слава Богу, краски хватает, и перед каждой комиссией можно все покрасить, чтоб приличней выглядело. Поэтому наш несчастный барак ШИЗО-ПКТ мажется то и дело: то серой краской, то зеленой. Дежурнячки ходят по коридору пятнистые и злые, как пантеры, но нас вежливо предупреждают:

- Пойдете выносить парашу - к стенкам не касайтесь! Опять покрасили...

Параша - это целый агрегат из сварного трехмиллиметрового железа. Официальное его название - туалетный бачок. Канализации, естественно, здесь нет. Помня удельный вес железа и формулы измерений цилиндра, я как-то не поленилась высчитать, сколько эта параша весит пустая, сама по себе. Получилось - двенадцать килограммов. От нее к тому же тянется железная цепь, а на конце цепи - метровый железный штырь. Он вставляется в специальную сквозную дырку в стене и со стороны коридора прихватывается винтовым запором. Почему-то тюремные правила требуют, чтобы параша была прикована к стене - и дежурнячки, чертыхаясь, каждое утро отвинчивают из коридора гайки, а потом опять завинчивают. Емкость этого сооружения тридцать литров, значит, в наполненном состоянии, да с цепью и штырем, оно потянет примерно на сорок четыре килограмма. Таскать это хозяйство надо вдвоем - одной не поднять. Для этой цели к параше приварены кастрюльные ушки.

Почему я так много внимания уделяю этому несимпатичному устройству? Да как же - это был важный аспект нашей жизни! В общей сложности я провела семь месяцев в ПКТ и четыре - в ШИЗО, и каждый Божий день начинался с того, что мы, сгибаясь в три погибели, тащили нашу красавицу по коридору, сволакивали вниз по обледенелым ступенькам, а потом по снежку, до выгребной ямы. И обратно в камеру.

- Женщины, опять забыли вставить штырь! Что, застрял? Да пропихните, пропихните! Сил, что ли, у вас нет?

Мы таскали ее и в "голодные дни", и в "сытые", и в голодовках. В остальное время суток мы ею - дышали.

- Отбой!

Приходит дежурнячка с ключами, открывает замок и откидывает нам дощатые щелястые нары. Постели не положено, переодеваться на ночь - тоже. Мостимся на холодных досках, подложив тапочки под голову. Это не сон: ненадолго впадаешь в беспамятство и снова крутишься на нарах от холода. Все кажется, что можно найти позу, при которой будет теплее. Зато, дойдя до полного изнеможения под утро, короткими вспышками видишь удивительно яркие, замечательной красоты сны. Часто слышишь музыку, наплывают восхитительные запахи. Почти во всех этих снах можно летать. Нигде, кроме ШИЗО, мне такие сны никогда не снились, хотя летаю я до сих пор - натренировалась.

- Подъем, женщины! Парашу выносить.

8 декабря 1983 года.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

По слухам, отопление действительно чинят, и мы надеемся к вечеру согреться. Пока же обычные утренние процедуры: умывание и мытье камеры. Для умывания берем из своих вещей зубные щетки, порошок, мыло и полотенца. Заодно прихватываем термометр, пользуясь сонным состоянием дежурнячек. И пластиковый кулек с ватой. Опытная Таня сложила в мешок все, что нужно. На умывание положено по кружке воды, но Таня еще в прошлые свои приезды добилась того, что нам выдают больше - целый чайник. Так сказать, исключение для настырных политических. Умывание происходит над парашей: Таня поливает из чайника, я размазываю мыло по лицу. Потом меняемся. После умывания положено все сдать обратно: в ШИЗО - никаких предметов при себе! Даже расческу можно использовать только раз в сутки - в шесть утра.

Мы, однако, исхитрились еще в зоне сшить два вафельных полотенца вместе. Теперь одно из них отдираем и сдаем, другим - обматываем Тане поясницу, у нее больные почки. На следующее утро - мне, второе полотенце. Маленькие хитрости, без которых - хана. Термометр прячем в специальное место... Какое? Да вам ведь, читатель, в тех камерах не сидеть! А сядете сами научитесь. Смотрите, куда с меньшей вероятностью полезут - туда и прячьте. Обыскивают камеру примитивно: шарят рукой под маленьким железным столиком, наглухо прикрепленным к полу, под скамейкой... А больше в камере ничего и нет. Ну, под парашу иногда заглянут... В общем, никакого полета фантазии. Вас, как положено, обхлопают по бокам - ничего ли нет под одеждой? И почувствуют, конечно, подмотанное полотенце, да промолчат, жалея. Если только это не будет дежурнячка Акимкина или начальница по режиму Рыжова - те сладострастно сдерут.