Ефим Зозуля - Сатириконцы

• Название: Сатириконцы
• Автор: Ефим Зозуля
• Жанр: Биографии и Мемуары

В сборник вошли произведения известных и малоизвестных широкому кругу читателей авторов, которые занимали и занимают свое место в истории, становлении и развитии нашей литературы, — рассказы А.Фадеева, К.Федина, Ю.Тынянова, В.Каверина и других советских писателей. Многие из этих авторов знакомы читателям как авторы романов, драматических произведений. И в этом сборнике они открываются с новой стороны.

---

Тут я вспылил:

— Верьте мне, никогда не буду описывать обедов — черт с ними! Клянусь, совсем о другом буду писать.

Мы продолжали обедать и беседовать — было весело, вино и водка делали свое дело, но, несомненно, в глазах Аверченко я что-то потерял. Плебейские мои вкусы и навыки были далеки от него, вернее, он хотел быть далеким от них.

И как это сидело в нем — особняком — точно были два человека: один писатель, чуткий, умный, доброжелательный человек, прекрасный редактор, умевший по-настоящему интересоваться чужим творчеством, а другой — пожилой франт в лакированных туфлях, в шутовских пестрых костюмах с иголочки, ресторанный джентельмен, соблюдатель великосветских правил, человек, старающийся для чего-то быть снобом…

4

Сотрудничество мое в «Новом Сатириконе» началось так.

После первой встречи, описанной в начале настоящего очерка, я принес рассказ. Через некоторое время — второй. Еще через месяц-два — третий.

Затем произошла заминка. Я чувствовал, что у меня нет подходящих для «Нового Сатирикона» вещей.

Как-то в это время я встретил Аверченко на улице. Он просил меня зайти, сказав, что имеет ко мне дело.

Я зашел. Он сказал мне, что издательство «Новый Сатирикон» будет издавать еженедельный журнал «Окно в Европу». Не соглашусь ли я быть секретарем редакции этого журнала. Я охотно согласился.

Однако этот журнал не осуществился, и через месяц Аверченко, объявив мне о том, что журнал этот издаваться не будет, — спросил, не хочу ли я, вместо этого — быть секретарем редакции «Нового Сатирикона».

— Это даже лучше, — улыбнулся он. — То новый журнал, а это уже известный. У нас был секретарем редакции Саша Черный, он ушел, — будьте им вы.

Я, конечно, согласился. Это было неслыханным успехом. Шутка ли — секретарь редакции «Нового Сатирикона»! Товарищи бесконечно поздравляли меня.

А еще через месяц — после начала моей работы — Аверченко спросил меня, почему я не даю рассказов для «Нового Сатирикона».

Это был для меня знаменательный разговор. Не всякий редактор так понимает наклонности своих сотрудников.

Я ответил, что у меня записано в записной книжке немало тем, но на эти темы как-то не хочется сочинять рассказы. Эти темы как бы сами по себе уже готовые рассказы, но какие-то недоношенные, хотя внутренне автор их вынес и считает в существе своем законченными…

— Покажите, — сказал Аверченко.

Я показал ему свою записную книжку.

Он начал читать. Лицо его сделалось серьезным, вдумчивым, удивительным, — каким оно часто бывало, когда он читал, писал или говорил о чем-нибудь, что интересовало его. Обычно в такие минуты он не острил и говорил, стараясь подобрать выражения точные, прямые, ясные, немного торжественные.

— Знаете что, — сказал он, прочитав все, что было написано в моей записной книжке — страничек пятнадцать. Читал он быстро и легко разбирал любой почерк. — Знаете что. Я предлагаю вам следующее: давайте в журнал эти записи в таком виде, в каком они здесь записаны, и мы так и назовем их: «Недоношенные рассказы». Да. А под этим постоянным заголовком мы будем печатать ваши рассказы. Мне они нравятся.

И он в том же серьезном тоне довольно долго говорил о том, что такое маленький рассказ, какие виды маленького рассказа существуют, он говорил о художественно-философских обобщениях в таких рассказах, говорил о большом разнообразии, которое допускает трудная форма маленького рассказа, и в заключение дал точную характеристику моих попыток.

Я много видел на своем веку редакторов, и должен сказать, что Аверченко был одним из самых острых и чутких.

И опять: что имеет общего — этот Аверченко с Аверченко-снобом, с Аверченко-модником, шовинистом, немцеедом и контрреволюционером?

Куда девались его вкус, опыт, самостоятельность в суждениях, когда и его рассказы и фельетоны, и весь журнал начинали без всякой меры и смысла пестреть набившими оскомину «фрицами», «функе», «Вильгельмом Гогенцоллерном», бесконечным цитированием лозунга «Дейчлянд юбер аллес» и «тевтонами»?

Куда девалась прежде всего его редакционная чуткость?

Куда девались его вдумчивость, умение делать материал новым, ярким, интересным, когда в «Новый Сатирикон» хлынул грязный поток уличной революционной мерзости и глупости?

К глубокой моей личной радости я примерно с июля 1917 года уже не работал в «Новом Сатириконе» — я редактировал двухнедельный большой иллюстрированный «Свободный журнал», но я следил за «Новым Сатириконом» и должен был с болью убеждаться, что и журнал и Аверченко попали в нечто невылазное.

Правда, я не знал еще и не мог предвидеть, что журнал будет закрыт, а Аверченко очутится в эмиграции, но смутно чувствовал, что таким, каким Аверченко был — он уже не будет.

Кроме Ре-ми и Мисс, я почти ничего не сказал об остальных сатириконских художниках.

После Ре-ми основным художником «Нового Сатирикона» был Алексей Александрович Радаков.

В тот период он отличался необычайной веселостью, смешливостью, рассеянностью и шумливостью. Он хохотал заразительно-весело по всякому, даже незначительному, поводу.

Рисунки его хорошо известны. Он довольно много печатал их и в советских изданиях, как продолжает работать в наших журналах и поныне.

В сатириконский период они мало отличались от теперешних. Даровитый и культурный художник, он никогда не менял своей манеры, раз и навсегда оставшись верным своему, на первый взгляд как будто неряшливому, нарочито детскому и шаловливо-гротескному стилю, а на самом деле являющемуся выражением его давно установившегося творческого мировоззрения.

В «Новом Сатириконе» любил он печатать целые страницы, чаще же так называемые кусковые, т. е. четыре или шесть рисунков на странице, объединенные одной темой.

Темы он часто придумывал себе сам. И сейчас еще — при воспоминании об этом — в ушах стоит его смех, сопровождавший объяснение рисунков и подписей к ним…

Он был наиболее общительным и гостеприимным из художников-хозяев «Нового Сатирикона».

Он приглашал С. Судейкина, Бориса Григорьева, других художников, которые оживляли страницы журнала.

Сам он иногда тоже как бы хотел уйти от себя, от своих «кусковых» рисунков и нарисовать что-либо на тему высокую, поэтичную, вечную…

Обычно это желание совпадало с весной, и в «Новом Сатириконе» появлялась страница странного содержания — маленькие дома, большой поэт с большой точкой вместо глаза, с поломанной широкополой шляпой и длинными волосами, и все это подписывалось стихами, принадлежащими тоже Алексею Александровичу…

Выходило это мило, непринужденно, лирично, и журнал, несомненно, становился художественнее…

В жизни редакции А. Радаков почти не принимал участия. Приходил редко. Иногда не приходил месяцами, и за рисунками его посылали.

В последнее время — два-три года — существования «Нового Сатирикона» он был как-то совсем на отлете, увлекаясь живописью и росписями театров, художественно-театральных погребков и т. д.

Но, конечно, его породистая фигура, в широком пальто, в широкополой шляпе, его веселое лицо с бакенами — нераздельно связано с «сатириконцами», без нее нельзя себе представить ни журнала, ни самой группы, которая была довольно многочисленной, но имела весьма мало таких характерных фигур, как Алексей Александрович Радаков…

Не могу точно сказать, кто именно «не пускал» в «Новый Сатирикон» молодых художников — обряд рассмотрения предлагаемых ими рисунков происходил большей частью у Ре-ми — по-видимому, он и решал их судьбу.

Я видел, как в редакции Ре-ми рассматривал рисунки художников «со стороны». Высокий, худой, — дальнозоркий, он держал рисунок в горизонтальном положении у своего живота и, нагнув маленькую голову и оттопырив нижнюю губу, со скучливой корректностью смотрел вниз.

Этот взгляд, как говорится, не предвещал ничего хорошего.

«Чужие» рисунки почти никогда не принимались им. Поэтому молодых художников было мало, они насчитывались единицами.

Благоволили к молодому художнику В. Лебедеву. Любил он в то время рисовать лошадей во всех видах. Они удавались ему… Лошадки исполняли роль заставок, концовок. Иногда Лебедеву давались темы — на треть страницы, на половину страницы…

Но что Лебедев получил страницу — этого я не помню… Страничные рисунки делали Ре-ми, Радаков — хозяева.

Долго мечтал о том, чтобы попасть на страницы «Нового Сатирикона», тогда молодой (недавно умерший) художник Б. А. Антоновский. Редко-редко его печатали — тоже полушкой страницы или «четвертинкой».

На этих же ролях работал и художник А. Юнгер.

Главным же образом в журнале работали Ре-ми, Мисс, Радаков — и редкие гости, которых приглашал по широте душевной последний.

Из таких гостей едва ли не самым талантливым был Борис Григорьев.