Михаил Колосов - Карповы эпопеи

• Название: Карповы эпопеи
• Автор: Михаил Колосов
• Жанр: Советская классическая проза

Карп - простой путейный бригадир из степного посёлка. Он отличный работник, больше всего любит строить что-нибудь у себя на подворье и сало со шкуркой. В забавных и жизненных очерках описана его бурная деятельность, которая доставляет немало хлопот близким.

---

Ну и слава богу, — думает Ульяна, — пронесло. И не торопится к поросенку: молчит и молчит. Принялась еду его студить: переливает из чугуна в ведерко, мнет рукой вареную картошку. Приготовила не спеша, понесла. Открыла дверцу, посмеялась над поросенком:

— Ну что, осохимовец? Лежишь?

Осохимовец не шевельнулся. Ульяна в испуге сдернула с него маску, подняла на руки еще теплое тельце, принялась тетешкать его, как ребенка. Разняла пасть, в рот ему стала дуть — ничего не помогает. Принесла в хату, молока из бутылки в глотку налила — пыталась оживить. И когда убедилась, что поросенка не воскресить, заплакала, запричитала, как над покойником.

Пришел вечером Карпов с работы, узнал о беде, рассердился на жену. Обругал скверными словами, а потом хлобыстнул ее резиновой маской. Молчит Ульяна — чувствует свою вину, глаза только закрыла, чтобы не выхлестал. А Карпов не успокаивается, ярится, схватил поросенка за задние ноги, замахнулся, но не ударил, сдержался. Взял лопату, пошел в концы огородов, закапывать.

В воскресенье Карпов поехал в город на базар и купил там другого поросенка. Дотемна в посадке сидел с ним, кормил, за ухом чесал, а когда стемнело, незаметно огородами пробрался к потайному свинюшнику и пустил туда притомившегося за день кабанчика.

— Иди гуляй, да сало потолще нагуливай. Можа, ты будешь удачливый... — и, перекрестив, закрыл тайник.

Карпу без поросенка никак нельзя.

Карпов оказался прав: вскоре все переменилось, и он перевел подпольного поросенка на полноправное жительство в сарай. Перевел открыто, гордо, даже будто с вызовом кому-то: вот, мол, говорил вам, и вышло по-моему... И вырос этот поросенок на удивление удачливым. Право, не знаю, что тут сыграло большую роль — то ли легальное положение и наступившее вольготное поросячье житье, то ли сытые харчи, то ли особый хозяйский догляд, а только вымахал этот кабан небывалых размеров.

К тому времени я уже не жил в поселке и бывал там лишь в редкие свои наезды. Один из них и пришелся как раз на последние дни жизни этого кабана. Поэтому знаю о нем не из чьих-то рассказов, не понаслышке, а сам все видел.

Карпов дом в тот день походил на муравейник. Приехал Никита с женой и детьми. Он жил и работал на руднике. Жена его простая, спокойная, безо всяких претензий женщина, вела себя у свекрови, как дома: знала, за что хвататься — то есть знала, что делать,— называла Ульяну мамой, а Карпова папой, и, видать, старикам она очень нравилась.

Пришла свояченица Марья с сыном. Она давно уже замужем и живет отдельной семьей. Муж ее, поездной мастер, хотел по такому случаю отпроситься со службы, но, наверное, не удалось; ушел утром на работу и не вернулся. Так Марья толком и не знает — придет ли. Может, только вечером — к свежатине поспеет.

По такому случаю были дома и младшие Карповы дети — Клавдия и Петро.

Одним словом, народу собралось много, но разговор идет редкий, необязательный. Семь лет не виделись, а встретились — говорить не о чем. Однако не только в этом дело, все ждут, ждут того главного, ради чего пришли. А оно не начинается.

Карпов выбрит, в клетчатой синей рубахе сидит за столом, торжествен и с виду спокоен. На самом же деле он волнуется, поглядывает в окно, на часы: ждет ветеринара. Без ветеринарного осмотра резать поросенка нельзя.

Что Карпов нервничает — заметно всем: в разговоре он почти не участвует, если обращаются к нему, отвечает коротко, резко, с досадой.

От нечего делать я рассматриваю своих двоюродных, давно не видел. Сначала, при первом взгляде, они показались мне сильно изменившимися, даже неузнаваемыми. Но потом все постепенно проявилось, все встало на свои места. Оказывается, все такие же, как и были в детстве. Припухшие глаза и щеткой торчащие волосы с левой стороны головы у Никиты, так же худощав и застенчиво молчалив Петро. Петро — холостяк, недавно вернулся из армии. Неизвестно в кого — Петро сызмальства как не из Карповой семьи — белокур, синеглаз. Застенчивость его с возрастом не только не прошла, а, кажется, еще больше обострилась. Он сейчас чувствует себя почему-то неловко, будто случайно попал на это собрание. Когда Ульяна мимоходом бросает: Вот оженим Петра..., он краснеет и молча отмахивается.

Такой же, какой была в детстве, осталась и Клавдия, хотя она уже побывала замужем, развелась и теперь с дочкой живет опять у родителей. Верткая, маленькая, даже очень маленькая, или, как говорят у нас, дробненькая, Клавдия по-прежнему деятельна и жизнерадостна. И разговаривает она так же, как в детстве: концы слов глотает, будто не хватает духу выговорить слово до конца.

Здорово изменилась лишь свояченица Марья. И то внешне: раздалась вширь и ввысь, дородная стала женщина. Но голос, манера говорить — все осталось прежним…

— Пришел, кажись, — говорит Карпова, услышав лай собаки.

С появлением ветеринара в доме все приходит в движение

Быстро облачились в рабочую одежду и ушли в сарай Карпов и Никита. Только мы с Петром не знаем, что делать. На всякий случай одеваемся и тоже идем в сарай, присоединяемся к ребятишкам, которые толпятся в углу.

Уже сутки не кормленный — очищает унутренности, — кабан думает, что ему принесли еду, встает, радостно похрюкивая. Задирает морду, осматривает пришедших, ждет нетерпеливо. И, ничего не получив, сердито ковыряет пустое корыто рылом, с грохотом отбрасывает его к противоположной стенке.

— Вася, Вася... — говорит ему ласково Карпов и чешет за ухом. Белая, холеная спина кабана горой возвышается над досками закутка. — Ну? — Карпов кивает ветеринару и показывает на дверцу. Но ветеринар не хочет лезть в закуток, боится испачкаться, отговаривается.

— Мне надо температуру измерить, выгоняйте сюда.

Карпу это не нравится.

— А там нельзя, чи шо?

Но делать нечего, приходится выгонять животину из закутка. Осмотрелся Карпов и сердито шуганул из сарая ребятишек. Хотел и нас с Петром прогнать, но сдержался. Открыв дверцу, стал выманивать кабана:

— Вася, Вася, иди сюда... Иди, дурачок...

Но Вася, видать, не дурачок, он словно почувствовал, в чем дело, улегся на солому и только отхрюкивался на зов хозяина.

Я хотел помочь, поднял палку, подал крестному.

— Ты шо! Он и так уже нервничаеть, — Карпов сердито забросил палку в угол и продолжал вызывать кабана разными ласковыми словами.

— Кто нервничает? — спросил я шепотом у Никиты.

— Да кабан. Разнервничается, кровью сало нальется — будет невкусное, — пояснил он.

Но, по-моему, кабан был абсолютно спокоен и не обращал внимания на людей. Тогда Карпов пошел на хитрость. Взял помойное ведро и погремел им. Кабан встрепенулся, захрюкал, вылез из закутка. Карпов и Никита придержали его, давая возможность ветеринару вставить термометр. Но ветеринар оплошал — термометр ткнулся в живое тело, кабан взвизгнул, крутнул мордой, и Карпов с Никитой, будто мячики, отлетели в разные стороны. Ветеринар поднял термометр, стал рассматривать его — не разбился ли. Увидев в руках ветеринара этот злополучный инструмент, Карпов выругался:

— Э, черт безрукий! Градусник встромить не может. А еще специалист. Че тут мерить, че тут мерить? Не видно, что ли, — здоровый кабан.

— Да ладно, па, не надо, — успокаивал его Никита.

Ветеринар виновато молчал, косясь на кабана сердито и укоризненно, словно на предателя. А тот, забившись в угол, поглядывал на мужиков, ожидая очередного нападения.

Нападение вскоре началось, и опять с ласки:

— Вася, Вася... — подходил к нему Карпова. Кабан недоверчиво похрюкивал, моргал редкими белесыми ресницами. — Вот уже вся кожа покраснела, — сокрушался Карпов и продолжал: — Вася, Вася...

Приблизясь к кабану, Карпов стал чесать ему за ушами и под шеей. Подошел Никита и тоже принялся почесывать, заслонив собой от глаз поросенка остальной мир.

— Ну?..— кивнул Карпов ветеринару.

Тот на цыпочках бесшумно подобрался к кабану со стороны хвоста, изловчился и воткнул термометр. Животное даже не почувствовало и молча ожидало, что люди собираются с ним делать. А люди больше ничего не делали, они только чесали его да говорили приятные слова.

Карпов пристально следил, чтобы кабан не повернулся задом к стенке и не раздавил градусник.

Через положенное время ветеринар вытащил термометр, вытер ваткой, посмотрел на свет:

— Нормальная, — заключил он и достал из полевой сумки бланк справки. Черканул в ней фамилию хозяина, отдал Карпову. — До свидания.

— До свидания, — буркнул Карпов и передал справку появившейся в дверях Ульяне. — Холера, а не ветеринар. — Обратился к Никите: — Что делать будем?

— Я думаю, можно. Он уже успокоился, — сказал Никита.

— Не справиться нам удвох. Можа, соседа Неботова покликать?

Нас с Петром в расчет не принимали, — больше того, Карпов предупредил, чтобы мы не подходили близко: опасно. Особенно надо остерегаться задних ног кабана, может так ударить — не возрадуешься.