Екатерина Владимирова - Крик души

• Название: Крик души
• Автор: Екатерина Владимирова
• Жанр: Современные любовные романы

Тяжелое детство, ограниченное четырьмя стенами обветшалого дома и рыночной площадью, на которой она, всегда с протянутой рукой, просила подаяния, поставили на Даше очередной незаживающий рубец.

Слишком рано она стала взрослой. Слишком рано поняла, что в этом мире не нужна никому. Слишком четко осознала, что за выживание нужно платить.

Она никогда не знала, кем является на самом деле, и этот странный мужчина, который внезапно оказался рядом с ней, не смог бы дать ответ на этот вопрос.

Счастливое детство в любви и богатстве, рядом с отцом-профессором, никогда не ставили под сомнение рождение под счастливой звездой Антона, получавшего в этой жизни все, что он желал.

Слишком рано он осознал, чего хочет от жизни. Слишком рано стал успешным и самостоятельным. Ему ли не знать цену всего, что в этом мире продается?..

Он знал, кто он есть, и чертил невидимые границы между собой и теми, кто был не из «его круга», но ответа на вопрос, почему на жизненном пути судьба свела его именно с ней, девочкой, стоящей за этой невидимой гранью, не мог найти даже он…

---

Разве можно сказать, что он не выполнил условия завещания отца? Он злился на него лишь несколько часов, в течение которых мерил шагами комнату, не находя себе места в этом огромном мире, оставившем его один на один со всеми проблемами и заботами безразличного к чужим бедам и несчастьям города.

Разве не позаботился о ней? Хотя столько раз повторял себе, уговаривая, что ему некогда, ему незачем, в конце концов, возиться с ней. Кто она ему? С чего ей такая честь?!

Разве оспорил он последнюю волю отца? Ведь ему так отчаянно хотелось сделать это. Отбросить прочь любые сигналы морали и нравственности, благословенной совести, которая скреблась в сердце ноющей болью. Но он не сделал того, что желал, а поступил согласно воле самого дорогого для него человека.

Разве отказался он от того, чтобы заботиться о ней, пусть и посредством Маргариты Львовны?! Он не бросил ее на произвол судьбы, не отправил в приют, хотя имел на это все основания, множество причин и кучу оправданий своим бездушным действиям, он заботился о ней. Да, наверное, заботился не совсем так, как ожидал от него отец, но ведь заботился! Все эти гребанные четыре года заботился. И сейчас… тоже.

Хотя, по сути, ему было плевать на нее. Он мог бы оставить ее одну, без гроша в кармане, без крыши над головой, без средств к существованию… И когда не сделал этого, а взял «под свою опеку», он вовсе не считал себя героем, эдаким рыцарем или спасителем бедной сиротки.

Это была не его воля, не его желание, не его прихоть. Он делал лишь то и так, как считал правильным.

Он не проникся к ней чувствами, у него не было на это ни времени, ни особого желания. У него никогда не возникало и мысли о том, чтобы наладить с ней отношения, постараться ее понять или принять то отношение, которое оказывал ей отец. Ему было это не нужно.

Да, как бы грубо и жестоко это не звучало, но ему было все равно, что с ней происходит!

Но он никогда не лгал ей. Не лгал отцу. Не лгал он и самому себе тоже. Все его чувства к ней всегда были, как на ладони, написаны на его лице, прочтены во взгляде, замечены в мрачности лица.

Все те годы, что ему приходилось общаться с ней, он мечтал о том дне, когда девчонка уйдет. Исчезнет из его жизни, словно ее и не было. Да, жестоко… Но кто вернет ему детство? То детство, которое он заслужил?! Он, как и она, был его достоин. А что получил? Загубленное детство, украденную юность, искалеченную взрослость, израненную прежними страданиями и обидами.

Был ли он эгоистом? Да, наверное, был. Эгоистом, которому не нужно было ничего, кроме одного, — любви отца, которую у него отняли. Да, он эгоист. Эгоист до мозга костей. Но кто бы не был им на его месте?! Все те, кто откровенно и яростно насмехались, обвиняя его в черствости души, очевидно, никогда не оказывались на его месте, чтобы так отчаянно защищать то, о чем не имели представления.

У его эгоизма был предел. И он закончился с появлением в их доме этой девчонки с улицы, незнакомки.

И с тех самый пор, как она появилась, он мечтал лишь о том, чтобы она исчезла.

Но один лишь пункт в завещании отца перечеркнул все его желания, все то, на что он мог рассчитывать. И освобождение от груза прошлого оказалось настолько же мнимым, как и белесая проволока радуги после дождя. Недосягаемая, дымчатая, расплывчатая надежда рассеялась в одно мгновение, оставляя след обиды.

Но даже в тот момент, когда он, терзаемый противоречиями, былыми обидами и детским, еще не утраченным эгоизмом, узнал, что его ожидает, он не отвернулся от этого окончательно.

Он ее не бросил. Не оставил на произвол судьбы. Он позаботился о ней, что бы не говорил Геннадий Павлович, что бы не твердила ему сама Даша! Да, он именно позаботился. Потому что, в конце концов, он не был обязан делать этого. Она ему — никто. И сам факт того, что он пришел ей на помощь, уже о многом должен был говорить.

Неужели нужно было ожидать от молодого парня, что он кинется к ней с распростертыми объятьями, радуясь, что теперь ненавистная девчонка повиснет на его шее!? Ему в тот момент не было еще и двадцати двух! Он потерял отца, оказался один в целом мире. Да, возможно, он был в более выгодном положении относительно той же Даши, но разве волновали его ее проблемы, когда у него появилось так много своих?!

Черт возьми, никто не имел права осуждать его за то, что он ушел тогда. Что уехал назад в Лондон. Что скинул заботы о девчонке на шею постороннего человека. Никто не имел на это права, потому что никто не был на его месте, и не знал, как тяжело ему было в тот миг.

Он не был готов к тому, чтобы стать ее опекуном, добрым старшим братцем. Он и сейчас не был готов, когда ему вот-вот готово было стукнуть двадцать шесть! Но все же… сейчас он был более подготовлен к этому, чем тогда.

Четыре года назад он оказался один, тет-а-тет со своими проблемами, бедами, невыплаканными слезами и терзаниями. Его разрывало на части, кромсало, убивало, выворачивая наизнанку все чувства и раскаляя до предела эмоции. Все взорвалось в нем, разлетелось на тысячи частей и вновь соединилось в то, что он представлял собой сейчас. Но зарослось, затянулось, забылось, зажило… лишь спустя годы.

Он не был готов принять ее в свой круг тогда. И дело даже не в том, что он ее презирал или считал во всем виновной, поначалу даже в смерти отца виновной. И не в том, что она была девочкой с улицы без определенного прошлого, со своими «тараканами». Это уже потом стало значить для него слишком много, а тогда он и не задумывался, что она собой представляет, как человек. Он почти не помнил ее лица, только какие-то расплывчатые, завуалированные образы, спрятанные за каймой юношеских эмоций.

Все смешалось в нем тогда. И разрывающая на части боль потери, и разъедающая обида, и даже слезы, которые он осмелился так опрометчиво ей показать!

И он понял, что не в силах будет вынести ее присутствие рядом с собой. Он не выдержит, он сломается.

Раньше его рядом с ней удерживал отец, его к ней любовь, его о ней забота, а когда его не стало…

Это было концом всего. Почти конца. Почти всего. На самом деле это было лишь началом. Как жаль, что осознал он это уже спустя годы.

Сейчас, сидя в глубоком отцовском кресле и вдыхая аромат его одеколона, который, конечно же, не мог сохраниться в воздухе, а намертво впечатался в память, ему казалось, что судьба просто решила посмеяться над ним. И не сейчас, а именно тогда, четыре года назад, сделав его опекуном этой девчонки и разлучив с нею на многие годы лишь затем, чтобы сейчас вновь вернуть все на круги своя.

Чтобы заставить его заплатить по счетам. Вернуть свой долг отцу. И исполнить его последнюю волю.

Распахнув глаза, Антон впился взглядом в пространство. За окном уже стало темнеть, покрывая город в полумрак весенних сумерек. В стоящих по соседству высотках стали зажигаться огни.

Он не мог проигнорировать волю отца теперь, когда осознал, как много это для того значило. Не мог вновь сбежать, оставив ее одну. Сейчас — не мог. Потому что сейчас у него не было причин на это бегство. Оно непременно превратилось бы в проявление слабости и трусости, даже подлости. Причем не только по отношению к ней, этой напыщенной и вызывающей девчонки, но, в первую очередь, по отношению к отцу и памяти о нем. Предать его он не мог. Еще раз — не мог. Сейчас, сидя в его кабинете, наполненном знакомыми до боли ароматами родного человека, Антон осознал это наиболее остро.

Он не оставит ее, он о ней позаботится. До ее совершеннолетия, как и просил отец. А потом…

Антон задумчиво уставился в окно, на исполосованные дождевыми струями стекла, на бушевавшую на улице непогоду, на то, как вместе со стекавшими по стеклу каплями, медленно утекала в небытие и его прежняя жизнь.

Все изменилось. В один миг. Просто так, необдуманно, неожиданно, резко и стремительно. Как-то так… незаметно ворвалось в его жизнь потоком свежего воздуха, от которого можно было задохнуться. Он почти ощущал эту потребность — дышать полной грудью, а не задыхаться от недостатка кислорода. Как-то неприятно было, непривычно, неловко от ощущения, что все изменилось. И одновременно стало вдруг по-прежнему, по-старому, как раньше… Когда еще отец был жив.

Как ни странно, но именно здесь Антон чувствовал себя… своим. Здесь даже дышалось иначе, чем в его новой, недавно купленной шикарной квартире в элитном районе столицы.

Здесь был дом. И этим все было сказано.

Наверное, только оказавшись в кабинете отца, четыре года спустя после того, как был здесь в последний раз, со дня памятного разговора с Дашей, Антон понял, как ему не хватало именно этой атмосферы. Этого воздуха, живости и успокоения, которые окутывали, словно вуалью, и щемящей тупой боли в груди от потери любимого человека. Все чувства безысходности, потерянности и отчуждения нахлынули на него потоком горячего воздуха, срывая дыхание.