Екатерина Владимирова - Крик души

• Название: Крик души
• Автор: Екатерина Владимирова
• Жанр: Современные любовные романы

Тяжелое детство, ограниченное четырьмя стенами обветшалого дома и рыночной площадью, на которой она, всегда с протянутой рукой, просила подаяния, поставили на Даше очередной незаживающий рубец.

Слишком рано она стала взрослой. Слишком рано поняла, что в этом мире не нужна никому. Слишком четко осознала, что за выживание нужно платить.

Она никогда не знала, кем является на самом деле, и этот странный мужчина, который внезапно оказался рядом с ней, не смог бы дать ответ на этот вопрос.

Счастливое детство в любви и богатстве, рядом с отцом-профессором, никогда не ставили под сомнение рождение под счастливой звездой Антона, получавшего в этой жизни все, что он желал.

Слишком рано он осознал, чего хочет от жизни. Слишком рано стал успешным и самостоятельным. Ему ли не знать цену всего, что в этом мире продается?..

Он знал, кто он есть, и чертил невидимые границы между собой и теми, кто был не из «его круга», но ответа на вопрос, почему на жизненном пути судьба свела его именно с ней, девочкой, стоящей за этой невидимой гранью, не мог найти даже он…

---

Жила Даша бедно, скудно. В квартире дяди Олега, там, где она когда-то нашла пристанище и родной уголок, дом, то место, в которое отчаянно хотелось возвращаться, сейчас, с приходом сюда мадам Агеевой, как мысленно называла Маргариту Львовну Даша, у девушки не было никаких прав. Ей почти все запрещалось. Казалось, воспитательница не делала запрета только на воздух, все остальное Даше дозволено было делать лишь с разрешения бывшей экономки, а сейчас полноправной хозяйки квартиры Вересовых.

Даша, как можно больше времени старалась проводить вне дома, и, не взирая на крики негодования и запреты мадам Агеевой, возвращалась в квартиру лишь под вечер. Она записалась на всевозможные факультативы и дополнительные занятия, участвовала почти во всех школьных мероприятиях и ходила почти на все кружки и в секции, часто и подолгу сидела у Леси, только бы не возвращаться в холодную и равнодушную квартиру Вересовых, где балом правила пустота, сырость и гнетущее одиночество.

Леся искренне и злостно негодовала по поводу того, как живет ее лучшая подруга.

— У этой старой карги, похоже, все мозги атрофировались! — возмущенно восклицала девушка, сверкая сапфирами глаз. — Где это видано, что она тебя в собственном доме рабыней какой-то сделала!

— Это не мой дом, Леся, — тихо возразила Даша, — а дяди Олега. После его смерти квартира принадлежит Антону.

— И где этот твой Антон? — ругалась Леся. — Где? Почему он не приедет и вырвет тебя из лап этой ведьмы?!

Даша порой пожимала плечами. Как бы она и сама хотела знать ответ на этот вопрос.

— Он в Лондоне…

— Да, у черта на куличках! — возмущенно чертыхалась Леся. — Дашуль, я тебе слово даю, что, если мымра не прекратит над тобой издеваться, я обо всём расскажу папе, и он со всем этим разберется.

— Как? — уныло проронила Даша. — Это невозможно, Антон теперь официально является моим опекуном. Я даже уйти никуда не могу. Да и некуда…

— Как это некуда? А мы с папой? Ты же знаешь, — обняла Леся подругу за плечи, — что ты мне, как сестра. Я безумно тебя люблю и сделаю всё для того, чтобы ты больше никогда не страдала, — девочка поцеловала подругу в щеку. — Неужели ты мало вынесла за свою жизнь, чтобы теперь терпеть еще и это?!

— Я очень тебя люблю, Леся, — прошептала Даша, — только ты и Юрий Павлович заставляют меня держать себя в руках и не сдаваться.

Леся, ощущая острый комок в горле, сдавленном от невыплаканных рыданий, прижалась к Даше всем телом и крепко стиснула ее в объятьях.

— Я расскажу обо всём папе, — прошептала она. — Он решит этот вопрос, я не сомневаюсь.

И она рассказала отцу, что происходит с Дашей. И он, действительно, попытался что-то предпринять. Но даже его попытки не увенчались успехом. А угрозы о том, что он сообщит обо всём в социальные службы, не возымели действия. А потом… потом и сама Даша уже не пыталась что-то менять.

— Ты что же, думаешь, что твоя подружка может что-то изменить? — гневно бросалась словами Маргарита. — И что? Твое происхождение, родословную, твое детство, проведенное на улице среди преступников?! Ты — никто, деточка, и никем останешься до самой смерти, этого не изменить, — восклицала Маргарита, едва ли не брызгая слюной от возмущения. — Это закон природы, диалектика этого мира, не тебе менять давно устоявшиеся правила. Замахнуться на что-то больше, чем то, чего ты достойна, это было слишком глупо и наивно. Ничего в твоей жизни не изменится! Живи, как живешь, и будь благодарна Олегу Витальевичу и Антону Олеговичу за то, что они вообще взялись за твое будущее, и мне — за то, что я, хотя у меня полным полно своих дел, взвалила на свои плечи заботу о тебе! — пронзала ее ненавистью глаз и едкими взглядами. — А ты, неблагодарная девчонка, еще жаловаться смеешь! — рыкнула она на Дашу. — Пошла прочь с глаз моих, и не смей мне показываться, а то я за себя не отвечаю.

И Даша ушла. Что она могла ответить на злые, но, к несчастью, правдивые слова этой женщины? Та была права. Она не имеет права здесь находиться. Это не ее дом, он не ей принадлежит, и только обещание, данное дяде Олегу, светлые воспоминания о нем, о Тамаре Ивановне, которым она была так дорога, и которых сама девочка очень любила, благодаря Лесе и Пашке, который ни на минуту не забывал о ней, придавали ей силы и желание двигаться дальше.

И она продолжала бороться, не сдаваясь, не отступая ни на шаг от намеченной цели. Она докажет всему миру, если понадобится, что дядя Олег не ошибся в ней! Он верил в нее, и она тоже в себя верила. Эту веру не в силах была сломить даже злость и ненависть женщины, решившей испортить ее жизнь.

В школе стали отмечать, что девушка стала одеваться гораздо хуже и скромнее, часто в поношенных джинсах или брюках, видавших виды, в заштопанных юбках, пошитых собственноручно из старых вещей кофточек. Учителя спрашивали, в чем дело, а Даша, откровенно смущаясь, отвечала, что денег на новые вещи у нее нет. Все дивились жадности и скупости Антона Вересова, которого считали таким же светлым человеком, каким был его отец, и за спиной Даши шептались, что деньги портят людей.

В кабинет дяди Олега Даша не попадала очень долго, проход ей был закрыт почти долгие два года, лишь в редкие ночи, когда Маргарита Львовна, уже начиная заболевать, плохо себя чувствовала, Даша крадучись пробиралась в кабинет родного ей человека и там, сжавшись комочком в его кресле, смотрела в окно, вспоминая то время, когда была здесь почти счастлива. Порой она плакала, не в силах сдержать слез, а потом ругала себя за подобную сентиментальность. Но ничего не могла с собой поделать.

Маргарита Львовна практически не заботилась о ней. Зато у мадам Агеевой был пунктик относительно того, что Даша должна, просто обязана была делать в этом доме. В первую очередь, конечно, не приставать к самой Маргарите с дурацкими просьбами и предложениями.

— Уволь меня от всего этого. Я тебе не нянька, да и ты уже не малышка, — вскинув подбородок, говорила она. — Можешь сама о себе позаботиться. И не смей лазить в холодильник, пока меня нет, а в кабинет Олега Витальевича не смей ходить, прибираться после тебя еще! Ты здесь живешь лишь из милости Антона Олеговича, попрошу тебя, милочка, об этом помнить!

Даша и помнила, никогда не забывала, не заикнувшись о том, что прописана в этой квартире, что дядя Олег ее удочерил, и у нее гораздо больше прав находиться здесь, чем у самой Маргариты, и даже о том, что именно Даша властна делать здесь всё, что ей хочется, а не мадам Агеева.

Конечно, Даша не была в доме Золушкой, но иногда именно ею себя и представляла. Только вместо мачехи рядом с ней находилась Маргарита, а доброй крестной выступала Леся.

Сначала Леся, до того дня, как Павел Игоревич Байер, или просто Пашка, перебрался в Москву.

Произошло это в конце лета две тысячи четвертого года, и Даша, удивленная факту приезда друга в столицу, не сразу поняла, что он собирается остаться здесь навсегда. Она встречала его в аэропорту и, едва его заметив, повисла на нем, как лиана, вцепившись в друга руками и ногами.

Как же она рада была его видеть! С ним она всегда чувствовала себя в безопасности, знала, что он может позаботиться о ней, что он никогда не даст ее в обиду, защитит и поможет, если надо.

— Егоза, — рассмеявшись, проговорил Паша, улыбаясь, — ты же меня задушишь. Смерти моей хочешь?

Даша, счастливо улыбаясь, почти забыв, что такое счастье, отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Я очень рада тебя видеть.

— Да я уж вижу, — хмыкнул он и, подхватив девушку под руки, закружил, прямо в здании аэропорта. — А ты выросла, я смотрю, — поставив ее на пол, сказал он и, хищно улыбнулся: — Красотка моя.

Даша шутливо ткнула его локтем, и они поспешили к выходу.

Они в тот день гуляли по городу, много разговаривали, Пашка то и дело пытался ее рассмешить, а потом, едва вынудив ее улыбнуться пару раз за день, напрямую осведомился:

— И кто эта грымза, что заставила мою девочку забыть о том, что такое смех?

Даша лишь покачала головой, не глядя на него. Как бы не хотела она скрыть очевидное, не удалось.

— Не нужно, Паш, — проговорила она. — Я не хочу омрачать нашу с тобой встречу упоминаниями о ней.

Паша не стал настаивать. Он никогда и ни к чему ее не принуждал.

— Хорошо, — обыденно заявил он, — тогда расскажешь мне об этом в следующий раз, когда решишься, — он бросил на нее внимательный взгляд. — Времени у нас теперь будет много…

— То есть?.. — подозрительно сощурившись, спросила Даша.

— Как, я еще не сказал? — добродушно улыбнулся тот, лукаво глядя на нее. — Я остаюсь в Москве. С тобой.

Даша была ошарашена этой новостью. Ошарашена и изумлена. И долго не могла поверить ему.

— Паш, — начало было Даша, — если это из-за меня…

— Не волнуйся ты так, егоза, — мягко перебил ее Паша, гладя девушку по плечам. — Я решил расширяться, вот и всё, а Москва показалась мне самым… хм… перспективным местом для этого, — он посмотрел на нее очень пристально, почти прожигая взглядом. — Ты что же, не рада?