Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

• Название: АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
• Автор: Доминик Ливен
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Политика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7331-0179-2

Книга известного английского историка, специалиста по истории России, Д. Ливена посвящена судьбе аристократических кланов трех ведущих европейских стран: России, Великобритании и Германии — в переломный для судеб европейской цивилизации период, в эпоху модернизации и формирования современного индустриального общества. Радикальное изменение уклада жизни и общественной структуры поставило аристократию, прежде безраздельно контролировавшую власть и богатство, перед необходимостью выбора между адаптацией к новым реальностям и конфронтацией с ними. Три различные модели поведения класса, утратившего свои позиции, реализованные в трех империях, во многом предопределили их судьбы в потрясениях XX века. Исследователь касается следующих аспектов проблемы; образование и культура, источники дохода (земельные владения, леса, промышленность), аристократия и война, аристократия и политика, жизнь и нравы, этикет и т. д.

Сочетание точного, статистически документированного анализа с широким кругозором и тонким пониманием не полной предопределенности исторического развития делает эту книгу по-своему увлекательным и поучительным чтением.

---

Наилучшей иллюстрацией этого процесса служит история рода Гогенлоэ. В 1800 г. фамильная собственность рода была разделена между восемью ветвями, так как принцип майората действовал только в восемнадцатом веке. Даже все вместе взятые земли рода Гогенлоэ, составляли лишь пятую часть территорий, принадлежавших в конце восемнадцатого века герцогу Вюртембергскому. После медиатизации семь ветвей Гогенлоэ оказались в Вюртемберге, восьмая — Шиллингфюрст, — под более великодушной властью династии Виттельсбахов. Даже до медиатизации большинство ветвей рода Гогенлоэ не были очень состоятельными и их расходы всегда превышали доходы. Например, в 1804 г. годовой доход Шиллингфюрста составлял 64 000 флоринов (6618 фунтов), а расходы равнялись 87 649 флоринов (9064 фунтов), из которых целых 37 процентов шли на погашение крупных долгов. Бартенштейн в 1797 г. имел доход в 105 781 флорин (10 939 фунтов), а долгов — на 449 000 флоринов (46 432 фунта).

Вследствие этих долгов доходы Гогенлоэ за два десятилетия после медиатизации катастрофически упали. В 1805 г. Лангенбург получал от крестьянских повинностей доход, равный 22 500 флоринов, а после 1815 года его доход уже не превышал 13 000 — 16 000 флоринов (1344–1655 фунтов). В течение некоторого времени Бартенштейн не мог себе позволить тратить более 2000 флоринов в год (207 фунтов). Даже Эринген, наиболее состоятельный из всех отпрысков Гогенлоэ, имел от своих земельных владений в Вюртемберге в 1828–1829 гг. всего лишь 5166 флоринов чистого дохода, правда, еще 6500 флоринов он получал в виде провизии и различных товаров. До тех пор, однако, основные интересы Эрингена лежали в других областях. В тот год его саксонские поместья принесли ему доход 19 002 флоринов (1965 фунтов), а силезские — 138 458 флоринов (14 318 фунтов). Деньги же, полученные в Вюртемберге как возмещение за утраченную собственность, были использованы им для расширения своих силезских владений[55].

Пожалуй, самый основательный труд о компенсационных выплатах и влиянии их на доходы Standesherren, принадлежит Гарольду Винкелю. Предмет его исследования весьма сложен, так как различные повинности, сборы, десятина и государственные налоги в каждом случае возмещались индивидуально. Никакой согласованности во времени и условиях, в соответствии с которыми производились компенсации, между различными государствами не было. Сильнее всех интересы дворянства были ущемлены в Вюртемберге: по мнению управляющих Турн-унд-Таксиса, если бы компенсация за вюртембергские поместья производилась на основании соответствующего закона, принятого в Баварии, землевладельцы получили бы на 57 процентов больше. Прусская администрация особенно строго следила за тем, чтобы компенсационные выплаты за майораты (fideikommissi) снова вкладывались в землю. Частично компенсационные выплаты производились в наличных деньгах, но большинство — в процентных облигациях. Что касается соразмерности компенсаций, то это в значительно степени зависело от того, насколько долги вынуждали дворянство выкупать облигации до истечения их срока. В случае такого выкупа стоимость облигаций могла упасть до 82 процентов от номинальной[56].

Хотя компенсационные выплаты получали не только Standesherren, львиная доля их доставалась высшей знати медиатизированных государств. Суммы были огромные, одни только Standesherren Вюртемберга в результате двух законов о компенсациях, принятых 29 октября 1836 г. и 17 июня 1849 г., получили 11 899 321 флоринов (1 230 540 фунтов). Компенсации практически погасили долги Standesherren, позволив им выгодно вложить деньги в покупку земли и акций или в промышленность. Так, например, принцы Эттинген-Шпильберг, получив от Баварского государства 1 483 830 флоринов (153 447 фунтов), 588 900 флоринов пустили на оплату долгов, 418 900 флоринов использовали на приобретение земли, а большую часть остальной суммы вложили в государственные и железнодорожные облигации. После того, как были погашены долги, развернулась аренда земельных владений и, что еще важнее, стали приносить значительный доход принадлежащие знати леса; и положение средних Standesherren во второй половине девятнадцатого века по сравнению с его началом сильно укрепилось[57].

Самыми богатыми Standesherren был род Турн-унд-Таксис, владевший поместьями в Баварии, Вюртемберге, Гогенцоллерн-Зигмарингена, Пруссии и Богемии. В 1895 г. этому роду принадлежало 1 237 765 гектаров земли. Даже в конце 1850-х принц Турн-унд-Таксис получал 2 491 272 флорина (257 629 фунтов) из Вюртемберга, 2 817 440 флоринов (291 359 фунтов) из Баварии, 262 275 флоринов (27 123 фунтов) из Гогенцоллерн-Зигмарингена, 283 278 талера (40 684 фунта) из Пруссии и 556 000 австрийских флоринов (55 600 фунтов) из Габсбургской монархии. Вдобавок в 1851 г. почтовая монополия этой семьи была выкуплена за 1,3 миллиона флоринов (134 000 фунтов). Даже еще до начала выплаты компенсаций у несметно богатого рода Турн-унд-Таксис долгов не было, а остаток доходов над расходами в наличных составлял 447 000 флоринов. Огромные суммы, поступившие в казну Турн-унд-Таксиса от компенсационных выплат, выгодно инвестированные Ротшильдами, сделали этот род одним из очень немногих в Европе, который в богатстве мог сравниться с богатейшими представителями английской аристократии. Но Турн-унд-Таксисы принадлежали к аристократии не только Германии, но и Богемии; в девятнадцатом веке лишь среди габсбургской высшей знати можно было, пожалуй, найти тех, кто не уступал — более или менее — в богатстве английскому герцогу. Например, в 1820 г. принц Иосиф II фон Шварценберг, глава старшей ветви рода, имел годовой доход в 771 381 австрийских флоринов (77 138 фунтов), что если и не вполне соответствовало доходу герцога Нортумберлендского, то во всяком случае оставляло далеко позади даже силезских аристократов[58].

В конце восемнадцатого века высшая русская аристократия, пожалуй, могла бы сравниться в богатстве с австрийской и английской. И действительно, как утверждает Ян Бланчард, «в 1807 г. средний британец едва ли был намного богаче русского. Обе нации — Британия и Россия — возглавляли сводную таблицу европейского национального дохода»[59]. Пышность образа жизни русской аристократии поражала даже английских наблюдателей: как отмечает Уильям Тук, многие представители высшей знати России являлись «владельцами имений, занимавших территорию, превосходящую по величине земли некоторых суверенных немецких властителей»[60]. Безусловно, Елизавета, Екатерина II и Павел! (1741–1801) с царственной щедростью одаривали придворную аристократию. Так, в период с 1762 г. по 1783 г., пятеро братьев Орловых, фаворитов Екатерины II, получили от императрицы 45 000 крепостных крестьян (мужского пола) и 17 миллионов рублей (1 770 000 фунтов) наличными деньгами и драгоценностями. В течение только двух лет Григорий Потемкин получил в дар 37 000 крепостных крестьян и 9 миллионов рублей (937 500 фунтов). Жена Ивана Чернышева, посла Екатерины в Лондоне, владела драгоценностями на сумму 40 000 фунтов стерлингов, граф Николай Петрович Румянцев потратил два миллиона рублей (208 000 фунтов) на свой музей в Москве. Когда Наполеон вторгся в Россию, ряд крупных землевладельцев — например, граф П. И. Салтыков, князь Н. С. Гагарин и Н. Н. Демидов — на свои средства сформировали и снарядили целые полки[61].

Огромные богатства русских магнатов конца восемнадцатого века были новым явлением. Допетровская Россия не могла стать плодородной почвой для упрочения крупных личных состояний, хотя именно в семнадцатом веке, благодаря коммерческой деятельности на севере России и в Сибири, разбогатели Строгановы, а вся высшая придворная аристократия существенно приумножила свои состояния. Однако, в 1800 г. крупные состояния держались на двух главных основаниях — на огромных земельных территориях, полученных в дар от русских самодержцев, и на подъеме русской экономики в предшествующем столетии.

Как пишет Джером Блан, «во время царствования Екатерины II и Павла удачливые придворные получили в общей сложности 385 700 крепостных». Щедрые царские дары, однако, весьма неравномерно распределялись между этой группой счастливчиков — факт, оказывавший большое влияние на распределение богатства среди аристократической элиты вплоть до самого конца русского самодержавия. В период с 1762 г. по 1801 г. семьдесят девять дворян, получив каждый от 1000 до 3000 крепостных, в общей сложности приобрели 120 400 душ. А восемнадцать дворян, каждый из которых в среднем получил от 5000 до 10 000 крепостных, — 43 000. Однако во главе этого списка стояли восемь человек, каждый из которых получил более 10 000, а все вместе — 154 200 крепостных, что от общего числа составляло почти 40 процентов[62].

Что касается источников доходов, разборчивость и щепетильность как сдерживающие факторы были чужды русской аристократии восемнадцатого века. Щедрые царские дары и беспечное «выдаивание» государственных средств были излюбленными способами обогащения, хотя коммерческая деятельность также служила этой цели. Винокуренные заводы, суконное производство для армии, горное дело и металлургия представляли собой, вероятно, наиболее крупные отрасли промышленности, которыми занималось дворянство в эпоху крепостничества, что же касается аристократии, то она всегда была готова приложить руку к тому виду деятельности, который сулил наибольшее обогащение. В 1813 г. дворянству в России принадлежало 64 процента шахт, 78 процентов суконных фабрик, 60 процентов бумажных заводов, 66 процентов стекольных и 80 процентов производств по выработке поташа[63].