Коллектив авторов - Последняя среда. Литература о жизни (Тема номера: Украина)

• Название: Последняя среда. Литература о жизни (Тема номера: Украина)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Поэзия

Наш журнал основан литературным клубом с аналогичным названием «Последняя среда», издательством «Э.РА» и Фондом поддержки независимого книгоиздания. Мы затеваем его, чтобы поговорить о вещах, которые считаем важными. Форма этого разговора – литературная. В жанрах эссе, критической статьи, обзора, рецензии, мемуара, наконец. В качестве иллюстраций мы будем печатать стихи и прозу.

Для первого номера мы выбрали тему «Украина». Первый номер журнала во многом состоит из текстов, написанных самими членами его редколлегии.

---

Я за ней наблюдал не первый день с нарастающим вниманием. В ее кабинете вечно кто-то торчал, но я пережидал всех и, дождавшись своего часа, заходил, дверь на ключ закрывая.

Она молча наблюдала своими рыжими глазами за ежевечерней процедурой моего внедрения в кабинет. Никогда не слышал я протеста, всегда была одинаковая реакция: на стол ставились две чашки. А я доставал яблоки и бутылку вина. Она любила красное.

Но однажды мою бутылку она спрятала в шкаф, заменив коньяком.

В этот вечер я ее поцеловал. Она вытерла губы ладошкой, но так ничего и не сказала. Да мне и не нужно было, чтобы она говорила. Я тоже молчал.

С этого самого коньяка я ставил на стол две бутылки – красного и коньячную. А она распоряжалась, убирая одну из них.

Когда оставался коньяк, мы целовались. Вино же пили все реже.

Но сегодня она оставила на столе обе бутылки. И впервые заговорила. Лучше бы она молчала! Она сказала, что мы вполне сошлись во взглядах и вкусах, так что за это надо выпить. Мы выпили.

– И расстаться, – добавила она. – Потому что два похожих человека в одном кабинете – это даже не скучно, это уже занудство.

И я поступил так, как она хотела, – я пил коньяк и вино, потом целовал ее, потом задрал юбку и… она мне не мешала.

Все получилось на удивление просто, буднично. Она была нервной, быстро зажглась и остро реагировала на мое вторжение. Пока я ее «догонял», она поглаживала мне уши, почесывала их, словно кошку. Это раздражало меня, и я, перецеловав ей пальцы, холодные и цепкие, с необлупленным бледным лаком, сказал все те слова, которые говорят любимым женщинам. И сам удивился.

Она чутко подтвердила, что да, любишь уже тысячу три дня…

И мы выпили за тысячу три дня. А потом молча выпили «на посошок».

Она не пошла со мной, чтобы возле вокзала, как обычно, разбежаться в разные стороны. Я ехал один в пустом трамвае. Мне было грустно, и я думал, что она все-таки дикая. А она долго сидела в кабинете. Я позвонил ей четырежды, она снимала трубку и слушала, как я молчу. Когда я в пятый раз набрал номер, она тихо сказала на мое молчание, что любовь вовсе не при чем. А при чем – похожесть, выражающаяся даже в одинаковой реакции на спиртное: красное – молчим, коньяк – целуемся, двойное – и молчим, и целуемся, и… положила трубку.

Большего случиться уже не могло. И мы не виделись с тех пор.

Впрочем, ровно через год после того, как все произошло, в одной из городских газет вышел ее рассказ. В нем говорилось о вещах обычных, тривиальных: как он и она вместе пили долгими вечерами и молчали, и домолчались, и допились до того самого, о чем все вокруг мечтают. А они вот, домолчавшись и допившись, не стали осознавать исполнения мечты многих, а расстались – черт его знает почему.

И вдруг он понял, что на всю жизнь удалось им сохранить то, чего никто не мог сохранить от забвения. А они сумели. И потому счастливы. Спокойны. И не боятся случайной встречи.

Андрей пустогаров

Странные движения души

– Какой смысл мне все это знать?

– Никакого. Это реальность.

П. Пазолини. «Медея»

История эта началась в сентябре и закончилась в конце января. Возможно, перепады погоды вызвали все эти движения души. Погода и прошлое – две вещи, что сильно влияют на нас, но на которые в одиночку почти не можем повлиять мы.

Меня позвали на книжную ярмарку в город на западных рубежах бывшего СССР. Для участия в «круглом столе», на который, как я подозревал, никто не придет. Но в том городе я когда-то родился и вырос. Конец сентября – лучшая пора на его засыпанных листвой и каштанами брусчатках. Я поехал. На вокзале меня и других гостей ждал микроавтобус. Поколесив по узким улицам, он отвез каждого под обещанную крышу над головой. Меня – к хозяйке. Хозяйка преподавала в музыкальной школе, делала в квартире ремонт и финансировала его за счет сдачи комнаты. К гостю из Москвы отнеслась с симпатией. Уже почти на прощанье сказала, что Иосиф Слепой был ее близким родственником. Иосиф Слепой, патриарх греко-католической церкви, провел 18 лет в сибирских лагерях. От прошлого в этом городе не скроешься. Оставив вещи и узнав, что вода в кране теперь бывает с 12-ти ночи до 6-ти утра, я пошел на ярмарку. Это было совсем рядом. Рядом был дом, где я провел детство. Здесь все было рядом. Назар разговаривал с каким-то парнем посреди людного фойе. Рубашка в клетку навыпуск, свободные брюки, сандалии на босу ногу – все, кто знал Назара, привыкли к его манере одеваться.

– Привет, Назар.

– О, Андрей.

Мы коснулись друг друга лбами и постояли так несколько секунд. Возможно, что-то перетекло в этот момент из его головы в мою.

– У тебя надолго разговор?

– Еще минут пять.

Я отошел в сторону к стойке пустого гардероба. Вскоре к Назару подошел еще какой-то человек, они ушли в глубь здания и скрылись в толпе. Я подождал минут пять или десять и отправился гулять по городу. Погода была замечательная. По улице я поднялся на склон холма и обернулся. Купола и шпили сосали золотистое небо, под ногами хрустели листья, казалось – теперь всегда будет тепло.

Все-таки через час я вернулся на ярмарку и на том же месте столкнулся с Назаром.

– Слушай, куда ты пропал? Тут внизу можно выпить кофе.

Назар повел меня вниз в буфет. Мы взяли два кофе и пару

конфет.

Он давал понять, что чувствует себя передо мной в долгу. Сумма этого долга была для меня не слишком большой. Тем более, что половину он отдал мне при прошлой встрече два года назад. Я был рад его видеть. Я бы посидел с ним подольше. Но это у меня почти не было дел в этом городе, у него были.

– …Ты же будешь там вечером…

– Да, – ответил я, хотя знал, что не буду.

Здесь хранили традицию сопротивления – империи, коммунизму, русским. Назар чувствовал себя человеком команды. Но не было уже ничего, с чем могла бы бороться эта команда. Не было никакой империи на востоке. Из-за стремления отгородиться от того, чего нет, сохла сейчас их литература. Может, поэтому мне не хотелось идти на литературный вечер, что вел старший друг Назара. Кроме того, я предполагал, что там, в небольшом зале Пороховой башни, в эти теплые сумерки будет тесно.

Следующим вечером я пошел в костел Марии Магдалены. Я поднялся к нему по темной улице. Под звездным небом чернели волнистые барочные шляпки двух его колоколен. В мягкой влажной темноте шумели на ветру деревья. С советских времен костел служил органным залом. Сегодня здесь были литературные чтения. Входящий в костел попадал в сводчатый коридор, который так концентрировал стук каблуков, что всем в зале приходилось следить за его продвижением внутрь. Из коридора двери выводили на середину зала. Полутемное пространство было заполнено длинными деревянными скамьями. Зрители сидели спиной к алтарю и лицом к сцене, на которой собрались выступающие. С краю на скамье недалеко от дверей я увидел Назара. Он, как и вчера, не выступал и пришел поддержать коллег. Назар подвинулся, давая мне место. Рядом с ним сидели две молодые еще женщины и два подростка.

– Это моя жена и дети, – шепотом подтвердил он мои догадки. Лет пять назад я первый раз оказался в родном городе Назара. Разыскивая его, мы компанией зашли к нему домой. Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Ступеньки были с кольцами из желтого металла. Когда-то в них вставляли прутья, придерживавшие ковровую дорожку. Кованные дубовые ветки изгибались на решетках перил. Назара не было, дверь открыла его мать. В комнате на круглом столе на четвереньках стояли два примерно десятилетних мальчика и смотрели на нас большими любопытными глазами. Это были сыновья Назара. Жена рассталась с Назаром и уехала, оставив ему детей. Но сейчас дети жили вместе с матерью. Вчера Назар немного рассказал мне о своих семейных обстоятельствах:

– У нее третий муж, и мне легче: теперь главный плохой – второй, а не я. Я могу часто сюда приезжать, гуляю с детьми.

Мы еще с полчаса посидели, перешептываясь, и вечер кончился. Все потянулись к выходу.

– Извини, – сказал Назар, – я должен проводить домой жену и детей.

Мы попрощались. Народ не расходился и толпился на небольшой площади у костела. Откуда ни возьмись, появился одетый в натовскую военную куртку мой знакомый – молодой поэт, восходящая звезда национальной литературы.

Мы прогулялись за пивом и вернулись к костелу. Пришли две поэтессы с мужьями и подругами. Они принесли две бутылки шампанского. Я видел Назара, он стоял неподалеку и разговаривал со столичной журналисткой. Потом они вдруг развернулись и ушли куда-то вниз по улице. Сверкнули под фонарем и растаяли в темноте его босые пятки.

Постепенно составилась компания для вечеринки. Все осторожно, словно по воде, двинулись в тумане по темной улице с желтыми отмелями фонарного света. Я заметил, что сыновья Назара и те две женщины, одна из которых – я не знал какая именно – его жена, идут вместе с нами. Мы недолго посидели в кафе, потом все снова вышли на улицу. Дети Назара и одна из женщин сели в такси и уехали, остальные отправились в гостиницу, где жила часть нашей компании. Вечеринка продолжилась в гостиничном ресторане. В какой-то момент сидевший слева от меня молодой поэт по-детски ничком опрокинулся на диванчик и, решив передохнуть, заснул. Сидевшие справа два центральноевропейских поэта, оставив пьяные попытки побрататься с русским, куда-то отлучились, и я неожиданно оказался рядом с женщиной, что была на вечере с Назаром. Она начала без предисловий. Во время ее монолога я несколько раз думал – знает ли она, кто я такой?