Ярослав Гашек - Вторжение Швейка в мировую войну

• Название: Вторжение Швейка в мировую войну
• Автор: Ярослав Гашек
• Издательство: Типография газеты «Правда» имени Сталина
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1945

Книжка «Вторжение Швейка в мировую войну» в библиотечке журнала «Красноармеец» — первая книжка отрывков из популярного произведения чешского писателя Ярослава Гашека (1883–1923) «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны».

---

Швейк перед судебными врачами

Чистые, уютные комнатки областного уголовного суда произвели на Швейка самое благоприятное впечатление.

Когда привели Швейка, судья, по врождённой ему любезности, попросил Швейка сесть и сказал ему:

— Так вы, значит, тот самый пан Швейк?

— Я думаю, что им и должен быть, — ответил Швейк, — так как и мой батюшка был Швейк, и маменька — пани Швейк. Я не могу позорить их тем, что буду отрекаться от своей фамилии.

Любезная улыбка скользнула по лицу судебного следователя.

— Хороших вещей вы тут натворили! Много вы греха взяли на душу.

— У меня всегда на душе много грехов, — сказал Швейк, улыбаясь ещё любезнее судебного следователя. — У меня, может быть, ещё больше на душе грехов, чем у вас, вашескородие.

— Это видно по протоколу, который вы подписали, — не менее любезным тоном сказал судебный следователь. — Не оказывали ли на вас давления в полиции?

— Что вы, вашескородие, наоборот. Я сам их спрашивал, должен ли его подписывать, и когда мне сказали, чтоб я подписал, я и послушался. Стал бы я разве драться с ними из-за моей подписи? Пользы бы себе я этим не принёс. Порядок должен быть.

— Вы чувствуете себя, пан Швейк, вполне здоровым?

— Совершенно здоровым. To-есть, собственно говоря, — нет, вашескородие пан следователь, страдаю ревматизмом, натираюсь оподельдоком.

Старик опять любезно улыбнулся.

— Не послать ли вас на освидетельствование к судебным врачам? Как вы думаете?

— Я думаю, мне не так уж плохо, чтобы господа врачи понапрасну теряли на меня время. Меня уж свидетельствовал один доктор в полицейском управлении, нет ли у меня триппера.

— Знаете что, пан Швейк, мы всё-таки рискнём обратиться к судебным врачам. Составим небольшую комиссию, прикажем вас посадить в предварительное заключение, а вы тем временем как следует отдохнёте. Ещё один вопрос. Вы, будто бы, согласно протоколу, заявляли и распространяли слухи о том, что скоро разразится война.

— Разразится, вашескородие, в самое ближайшее время.

— Не страдаете ли вы падучей?

— Простите, нет. Один раз только на Карловой площади я чуть было не упал, когда меня задел автомобиль. Но это было уже давно.

На этом допрос закончился. Швейк подал судебному следователю руку и, вернувшись в камеру, сказал своим соседям:

— Итак, меня за убийство пана эрцгерцога Фердинанда осмотрят доктора.

— Я этим судебным врачам нисколько не доверяю, — заметил господин интеллигентного вида. — Когда я подделывал векселя, я на всякий случай ходил на лекции профессора Гевероха, и когда меня поймали, симулировал паралитика в точности, так, как их описывал нам профессор Геверох: укусил одного судебного врача за ногу, выпил чернила из чернильницы и наделал, простите, господа, за нескромность, в углу перед всей комиссией. Но как раз за то, что я укусил одного из членов этой комиссии за ногу, меня признали совершенно здоровым, и я погиб.

— Судебные доктора — сволочи! — отозвался маленький скрюченный человек, — Недавно как-то случайно выкопали на моем лугу скелет, и судебные врачи заявили, что этот человек был убит каким-то тупым орудием в голову лет сорок тому назад. Мне тридцать восемь лет, а меня арестовали, хотя у меня имеется свидетельство о крещении, выписка из метрической книги и документы из своей общины.

— Я думаю, — сказал Швейк, — что на всё это надо смотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться и должен ошибаться тем чаще, чем больше о чём-нибудь размышляет. Судебные врачи — люди, а людям свойственно ошибаться. Как-то в Нуслях, как раз у моста через Вотич, подошёл ко мне ночью один господин, когда я возвращался из трактира «Банзета», и треснул меня дубинкой по голове, и когда я свалился на землю, осветил меня и говорит: «Это не он», да так рассердился за свою ошибку, что огрел меня ещё по спине. Так уж человеку на роду написано — ошибаться до самой смерти.

Комиссия судебных врачей, которая должна была установить, соответствует ли душевное состояние Швейка всем тем преступлениям, в которых он обвиняется, или нет, состояла из трёх необычайно серьезных людей, причём мнение каждого совершенно расходилось со взглядами двух других. Здесь были представлены три разные школы психиатров.

И если в случае со Швейком столкнулись целых три противоположных научных лагеря, то это следует объяснить единственно тем огромным впечатлением, которое произвёл Швейк на всю комиссию, когда, войдя в залу, в которой должно было производиться исследование его душевного состояния, и заметив, что на стене висит портрет австрийского императора, он крикнул:

— Да здравствует государь-император Франц-Иосиф Первый!

Дело было совершенно ясно. Благодаря сделанному по собственному почину заявлению Швейка, отпал целый ряд вопросов, в осталось только несколько важнейших по системе доктора психиатрии Каллерсона, доктора Гевероха и англичанина Вейкинда.

— Радий тяжелее олова?

— Я его, простите, не вешал, — со своей наивной улыбкой ответил Швейк.

— Так. Верите в конец света?

— Прежде я должен увидеть этот конец. Но во всякое случае завтра его ещё не будет, — ответил Швейк.

— А могло бы вы вычислить диаметр земного шара?

— Простите, не смог бы, — ответил Швейк. — Разрешите мне самому задать вам одну загадку. Стоит трёхэтажный дом, в каждом этаже дома по восьми окон, на крыше два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже живут по два квартиранта. Теперь ответьте, господа, в каком году умерла у швейцара его бабушка?

Судебные врачи многозначительно посмотрели друг на друга. Тем не менее один из них задал ещё вопрос:

— Не знаете ли, какова наибольшая глубина Тихого океана?

— Извините не знаю, — послышался ответ, — но думаю, безусловно, будет больше, чем под Вышградской скалой на Влтаве.

— Достаточно? — опросил лаконически председатель комиссии.

Но один из членов попросил разрешения всё же задать ещё один вопрос.

— Сколько получится, если умножить двенадцать тысяч восемьсот девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три?

— Семьсот двадцать девять, — не моргнув, ответил Швейк.

— Я думаю, вполне достаточно, — сказал председатель комиссии. — Можете отвести обвиняемого да старое место.

— Благодарю вас, господа, — ответил Швейк, — мне этого также вполне достаточно.

После ухода Швейка коллегия трёх пришла к единодушному выводу, что Швейк — идиот согласно всем законам, открытым знаменитыми психиатрами. В донесении, переданном судебному следователю, было, между прочим, написано:

«Нижеподписавшиеся врачи, основываясь на полной психической отупелости и врожденном кретинизме представленного вышеуказанной комиссии Швейка Иосифа, явствующих из его слов: «Да здравствует император Франц-Иосиф!», какового заявления вполне достаточно, чтобы определить психическое состояние Иосифа Швейка как ясно выжженного сумасшедшего предлагают поэтому:

«1. Судебное следствие по делу Иосифа Швейка прекратить и

«2. Направить Иосифа Швейка в психиатрическою клинику для исследования и выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих».

В то время как эта реляция составлялась, Швейк докладывал своим товарищам по тюрьме:

— На Фердинанда наплевали, а разводили со мной ещё большую ерунду. Под конец мы друг другу сказали, что вам этот вполне достаточно, и разошлись.

Швейка выгоняют из сумасшедшего дома

Описывая впоследствии своё пребывание в сумасшедшем доме, Швейк отзывался об этом учреждении с необычайной похвалой.

— По правде сказать, не знаю, почему эти сумасшедшие так сердятся за то, что их там держат. Никто в своей свободе там не ограничен: разрешается там ползать голым по полу, выть шакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь проделал то же самое на улице, прохожие диву бы дались. Но там эго самая обычная вещь. Там такая свобода, о которой и социалистам не мерещилось. Человек может там выдавать себя и за бога, и за божью матерь, и за папу, и за английского короля, и за государя-императора, и за святого Вацлава[12]. Был там один, который всё кричал, что он архиепископ, — тот ничего не делал, только жрал да ещё кое-что, извините, что рифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится. А один даже выдавал себя сразу и за Кирилла и за Мефодия[13], чтобы получать двойную порцию. Был там беременный господин и звал каждого на крестины. Живётся там прямо как в раю. Вы можете там кричать, реветь, петь, плакать, блеять, шуметь, прыгать, молиться, кувыркаться, ходить на четвереньках, скакать на одной ноге, не целым дням сидеть на корточках или лезть на стену, и никто к вам не подойдёт и не скажет: «Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь вы культурный человек». Те несколько дней, что я провёл в сумасшедшем доме, были лучшими днями моей жизни.