Генрик Сенкевич - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Генрик Сенкевич
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

В первый том Собрания сочинений Генрика Сенкевича (1846-1916) входят его повести и рассказы: "Старый слуга", "Ганя", "Наброски углем", "Комедия ошибок", "В прериях", "Ангел", "Янко-музыкант", "Орсо", "За хлебом", "На маяке", "Встреча в Марипозе", "Бартек-победитель", "Сахем", "Журавли". Перевод с польского: Е. Рифтиной, Е. Карловой, М. Абкиной, Е. Лысенко, Н. Подольской, В. Короленко, И. Добровольской, М. Вальдена, П. Ахромовича. Предисловие и примечания Б. Стахеева.

---

Если бы Сенкевич звал к анализу и критике прошлого, он, по всей вероятности, меньше был бы очарован XVII веком и изобразил бы его по-иному. Но цель писателя заключалась не в этом. Он не собирался внушать неприязнь к феодальной старине и укреплял патриотизм, не стремясь вооружать читателей против старого мира, превращать в подпольщиков и революционеров. (Это уже потом, особенно в годы антигитлеровского Сопротивления, молодые польские патриоты при выборе звучных подпольных кличек вспоминали подчас о таких героях трилогии, как Кмициц или Скшетуский.) Сенкевич утешал: сейчас народ в беде, но ведь смертельная угроза нависала над ним и раньше, важно сберечь язык и культуру, сохранить национальное самосознание и дождаться лучших времен. Важно, следовательно, знать и любить национальное прошлое в его неповторимости. И как раз XVII век, канун упадка Польши, виделся Сенкевичу полным исключительной красочности, виделся невозвратным временем, когда шляхетские нравы и обычаи были предельно своеобразны, воплощали в себе «польское начало», когда —  в хорошем и дурном — ярко проявились черты национального характера.

Исторический роман может служить решению разных задач: показу тех сил, которые определяют развитие общества, переоценке событий и лиц, прояснению связей между прошлым и современностью и т. д. Для автора трилогии главным было при помощи художественного вымысла создать живой и красочный мир, непохожий на современность, противопоставляемый ей и в силу этого привлекательный для читателя.

Между временем создания трилогии и описанными в ней событиями лежала огромная временная дистанция: больше двухсот лет. Сенкевич-художник придавал этому большое значение. В изображении прошлого, в оценках, которые дают ему герои и повествователь, находит свое проявление, а подчас и доминирует, мировосприятие, характерное для людей XVII века, такое, каким оно представлялось Сенкевичу. Стремясь избежать модернизации изображения, внутренний мир героев трилогии писатель рисовал, исключая какую бы то ни было усложненность. Нравственные заповеди шляхтича давно минувшего столетия, тогдашнее понимание долга сводились в психике героев к простейшим наказам: будь добрым католиком, храни верность отчизне, врагов ее руби беспощадно, служи благородным дамам, не нарушай клятв. Реальный XVII век, каким мы знаем его из истории и литературы (конечно, в гораздо большем объеме, чем мог знать Сенкевич), был в ряде отношений и интереснее и сложнее: знал духовные искания, сомнения, вероисповедные споры, умел рассуждать критически. Для Сенкевича, который обращался прежде всего к читательскому воображению и чувству, первейшим литературным источником были многочисленные в XVII веке шляхетские мемуары (среди которых выделялись образностью, яркостью языка знаменитые «Записки» Яна Хризостома Пасека, использованные автором трилогии и как бесценный кладезь сведений, и как эталон стиля). Рассказ в трилогии ведется от автора. Повествователь не "персонифицирован, имени и биографии не имеет. Но пожелай мы его себе представить, он был бы нами определен скорее всего как человек того же времени. Ибо почти нигде он не выдает, что знает свершившееся спустя столетия, и не отмежевывается от сотворяемого им мира.

Сенкевич не хотел вместе с тем, чтобы читатель смотрел на его героев свысока. Он дал им перевес над современниками в цельности характеров, в силе и непосредственности чувства. Его персонажи влюбляются с первого взгляда, легко ссорятся и так же легко примиряются, бросаются друг другу в объятия и обнажают сабли. Это люди давнего, невозвратимого времени —  не питомцы сухого и сдержанного промышленного века. Писатель хорошо знал, что делает, когда, создавая героев, использовал мотивы фольклора, отразившие вековую мечту о человеческом совершенстве. Подобно тому, как странствующий герой сказки пользуется помощью славных молодцев, Скшетуский, главный герой романа «Огнем и мечом», оказывается рядом с феноменальным силачом Подбипяткой (который орудует сказочных размеров мечом), несравненным мастером клинка Володыёвским, бесподобным хитрецом Заглобой. (Читатели романа подмечали, впрочем, в этой четверке и сходство со славными мушкетерами Александра Дюма). Да и основной сюжет исторических романов Сенкевича, безошибочно рассчитанный на читательское сочувствие —  поиски героем пропавшей возлюбленной,—  восходит не только к Вальтеру Скотту, но и к сказкам, персонажи которых (по собственному легкомыслию или из-за происков злых сил) теряют своих красавиц и вновь находят их после страданий и подвигов, после долгого хождения по мукам.

Гиперболизированы —  в духе народного эпоса —  и чувства, и деяния героев. Любопытно, что в период работы над «Потопом» Сенкевич просил прислать ему «Записки» Пасека и перевод «Илиады», сделав такое признание: «Вторую из этих книг я постоянно и каждый раз читаю, когда работаю над каким-либо крупным произведением».

А с другой стороны, далекий век в изображении Сенкевича страшен и жесток. Потоками льется кровь. Горят села и города. Свершаются мучительные казни (со всеми подробностями рассказано в «Пане Володыёвском», как умирает на колу сын Тугай-бея). Война не щадит слабых и безвинных: их грабят, убивают, отдают в рабство. Жизнь человеческая перестает иметь цену.

Польское государство XVII века было шляхетским. Еще ранее шляхта завоевала полноту политических прав, формальное внутрисословное равенство, которое из-за имущественных различий было, конечно, фикцией (что хорошо показано в трилогии). Шляхтичами были и богатейший магнат, и его слуга, и однодворец-землепашец. Общими были презрение к «хаму» —  мужику, к иноверцам и иноземцам, вера в исключительность Речи Посполитой. Как раз в то время утвердилась доктрина «шляхты-народа», согласно которой принадлежность к народу была привилегией только

«благородного сословии», а крестьянин и горожанин от общественных дел отстранялись и лишались гражданских прав. Тогда же среди шляхты, несмотря на предостережении и мрачные пророчества публицистов и сатириков, поэтов и проповедников, в которых но было недостатка, сложилась наивная вора в то, что все как-нибудь уладится, что бог по оставит благочестивых католиков. Смотреть па события трилогии глазами их современника значило видеть их глазами шляхтича. Так и получалось у Сенкевича, Современные ему прогрессивные литераторы сочли его исторические романы апологией шляхты. Станислав Бжозовский, один из талантливейших польских критиков начала XX века, писал: «В уме Сенкевича вся сфера бытия, весь жизненный уклад, вся польская шляхетчина выдолбили свои формы таким образом, что только сквозь их призму он может видеть мир и не замечает всего, не согласного с этими формами. Стилизует ли Сенкевич? Нет, он стилизованно чувствует. Он живет, дышит стилем шляхетской жизни». Нет ли здесь полемического преувеличения? Возможно, есть. Но, прочитав трилогию, мы легко увидим, чем было вызвано суждение критика.

Единообразие во взгляде на события —  «хорошо то, что хорошо для шляхетской Речи Посполитой» —  отозвалось резкими диссонансами в идейном звучании отдельных частей трилогии, ибо неодинаково было объективно-историческое значение этих событий.

Восстание под руководством Богдана Хмельницкого, нанесшее удар по господству польской шляхты на Украине, в романе «Огнем и мечом» получило совершенно превратное изобрая;ение. Казачеству Сенкевич отказывал в праве на борьбу за свободу и самостоятельность, считая таковую изменой, поскольку, как неоднократно говорится в романе, Речь Посполитая слабнет от междоусобий, а целостность государства должна быть превыше всего. Движение крестьян изображалось как бессмысленный кровавый бунт. Соответственно этому трактовались и исторические деятели. Искажение исторической правды в «Огнем и мечом» для современного читателя, знающего другие книга об этом времени, прежде всего созданные украинскими советскими писателями, настолько очевидно, что в комментариях не нуждается. Но надо отметить, что в Польше это было также в свое время замечено и печатно раскритиковано сразу же после выхода романа. Болеслав Прус, крупнейший писатель-реалист, в обстоятельной и объективной рецензии, отметив мастерство Сенкевича, упрекал его в неполноте исторической картины, где нет «эксплуатируемого народа», нет «преследуемых православных попов», нет «тех, кого били, у кого забирали имущество, жен или дочерей», нет «жадных на деньги малых и больших панов», где «обо всем этом лишь мельком иногда упоминается». В этом же духе критиковали «Огнем и мечом» многие другие польские литераторы.

Роман «Потоп», по приближенности к исторической правде, несомненно, самый лучший в трилогии, был посвящен борьбе польского народа против шведской интервенции. Придя из «Огнем и мечом» в новый роман, герои начали воевать за правое дело. Прославляемая Сенкевичем традиция здесь в существенных моментах смыкалась с народно-патриотическим сознанием, которое выработалось в XIX веке, в эпоху национальных восстаний. В «Пане Володыёвском» автор создал апофеоз многолетнего и бескорыстного воинского служения, напомнил о заслугах Речи Посполитой в борьбе против турецкой опасности, которая нависла в XVII столетии над христианской Европой. Поскольку в истории польского народа этот век был временем торжества контрреформации, шляхетскому патриотизму романист зачастую придавал религиозную окраску, ставя его (иногда и в несогласии с фактами) в зависимость от приверженности к католической вере.