Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света

• Название: Дни Крови и Звездного Света
• Автор: Лэйни Тейлор
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Давным-давно, ангел и демон полюбили друг друга, и посмели мечтать о мире, свободном от войны и кровопролития. Это не тот мир. Художница и ученица монстров Кару наконец-то получила те ответы, которые так стремилась узнать. Кару знает кто она — и что она. Но с этим знанием приходит и иная правда, и девушка отдала бы все, чтобы изменить ее: она полюбила врага, и он предал ее, а мир пострадал из-за этого. В этом потрясающем сиквеле высоко оцененной книги «Дочь дыма и костей» Кару должна решить, как далеко она зайдет в стремлении отомстить за свой народ. Полные горя и красоты, тайн и сложных решений, Дни Крови и Звездного Света расставят Кару и Акиву по разные стороны баррикад, а старая как мир война вернется к жизни. Пока Кару и ее союзники собирают армию из монстров в стране пыли и звездного света, Акива готовиться к битве иного рода: битве за спасение. За надежду. Но может ли надежда возродиться из пепла их разбитой мечты?  

---

С Белым Волком никогда не было просто.

14

ЭТО ОПУСТОШЕНИЕ АНГЕЛОВ

Белый Волк.

Первенец Военачальника, герой объединенных племен и генерал военных сил химер. Того, что осталось от них.

Тьяго.

Он стоял в коридоре, изящный и холодный в своей, без единой морщинки или складочки, белоснежной тунике. Его шелковые белые волосы были убраны назад и связаны кожаным шнурком. Эти седые волосы противоречили его молодости — по крайней мере, молодости его тела. Его душе было сотни лет, и она пережила столько бесконечных войн и смертей, что не сосчитать, многие из них были его собственными. Но его тело было в самом расцвете, мощное и красивое, в полной мере отражающее мастерство Бримстоуна.

По внешнему виду, он был, по большей части, человеком, сотворенным по своим собственным требованиям: на первый взгляд — человек, но, если приглядишься, то увидишь притаившегося зверя. Сексуальный мужчина улыбнулся, обнажив острые клыки, пальцы его сильных рук были увенчаны черными когтями, а его ноги переходили от середины бедер из человеческих — в волчьи. Он был очень красив — мощный и в то же время доведенный до совершенства, с оттенком дикости и отголоском опасности, которые ощущала Кару, всякий раз, когда он оказывался рядом.

Что было не удивительно, вспоминая их историю.

Теперь у него были шрамы, которых он не имел тогда, когда она знала его, будучи Мадригал. Один залеченный разрез рассекал одну из его бровей и скрывался в линии волос, другой — оттягивал глаз, прерывал край его челюсти и зазубринами сползал вниз по шее, вдоль трапециевидной мышцы к гладкой форме его плеч, расправленных и сильных.

Он не прошел невредимым через последние жестокие сражения войны, но он прошел через все и выжил, и, возможно, стал еще более красивым со всеми этими шрамами, которые заставили его казаться, более настоящим. Теперь в дверном проеме Кару он был слишком настоящим, и слишком близким, слишком изящным, слишком опасным. Всегда Белый Волк был чем-то большим, чем сама жизнь.

— Не можешь уснуть? — спросил он.

Зуб был зажат в его ладони, но он не отдал его.

— Уснуть, — повторила Кару. — Как мило. Неужели кто-то все еще так делает?

— Да, — невозмутимо ответил он. — Если могут. — В его взгляде была жалость — жалость! — потом он мягко добавил: — Ты знаешь, и меня они довольно часто посещают.

Кару не имела понятия, о чем он говорит, но ощетинилась на его мягкость.

— Кошмары, — уточнил он.

Ах, это.

— У меня нет кошмаров, — солгала она.

Тьяго не поверил.

— Тебе следует заботиться о себе, Кару. Или, — он взглянул мимо нее в ее комнату, — позволить другим позаботиться о тебе.

Она попыталась заполнить собой дверной проем так, чтобы даже маленький кусочек открытого пространства не давал и намека на приглашение зайти.

— Все нормально, — сказала она. — Я в порядке.

Все же он шагнул вперед, так, что она либо должна была отступить, либо терпеть его близость. Она осталась стоять, где стояла. Он был чисто выбрит и от него доносился слабый запах мускуса. Как ему удавалось быть всегда чистым в этом дворце, сделанном из грязи, Кару не знала.

Вранье. Конечно же, она знала. Не нашлось ни одной химеры, которая не согласилась бы с радостью удовлетворить нужды Белого Волка. Она даже подозревала, кто был его денщиком, Тен, которая расчесывала и мыла его волосы. Ему практически не приходилось высказывать свое волеизъявление; его желания предугадывались и были уже исполнены.

Прямо сейчас его желанием было — войти в ее комнату. Любая другая бы сразу же притихла, при первом же намеке на его приближение. Кару этого не сделала, хотя сердце забилось в панике, как у маленького животного, находящегося так близко от него.

Тьяго не давил. Он остановился и изучал ее. Кару знала, как выглядела сейчас: бледная и мрачная, исхудавшая. Ее ключицы были слишком острые, коса в полном беспорядке, а черные глаза блестели усталостью. Тьяго вглядывался в них.

— В порядке? — скептически повторил он. — Даже здесь? Он провел своими пальцами по ее предплечьям, и она пожала плечами, сожалея о том, что не была одета во что-то с рукавами. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее ушибы, и он — меньше всего, потому что он заставил ее чувствовать себя уязвимой.

— Я в полном порядке, — сказала она.

— Ты попросишь о помощи, не так ли, если тебе она понадобится? В конце концов, у тебя должен быть помощник.

— Мне он не нужен.

— Нет никакой слабости в том, чтобы попросить о помощи, — он сделал паузу, а потом добавил. — Даже Бримстоун нуждался в помощи.

Возможно, он бы добрался до ее груди и захватил ее сердце.

Бримстоун. Да, ему помогали, включая и ее. И все же, где она была, когда его пытали, избивали и жгли. Что она делала, когда его убийцы-ангелы стояли на страже его обожженных останков и обеспечили его исчезновение?

Исса, Язри, Твига, каждая душа в Лораменди. Где была она, когда их души задремали, подобно воздушным змеям, взмыли ввысь, и, исчезнув в небе, прекратили существовать?

«Они мертвы, Кару. Слишком поздно. Они все мертвы».

Те слова, месяц назад в Марракеше, разрушили в одну секунду счастье Кару. Всего какую-то минуту назад они с Акивой держали косточку и сломали ее, а ее жизнь, в качестве Мадригал, все те воспоминания, что Бримстоун так бережно хранил — тут же вернулись к ней. Она смогла ощутить жжение в затылке, когда ее голова упала, после того, как палач занес и опустил свой клинок, и истошный вопль Акивы, в котором явственно чувствовалось, как разрывается его душа, как будто эхо той боли было также поймано в ловушку косточки.

Восемнадцать лет назад она умерла. Бримстоун втайне воскресил ее, и она прожила эту человеческую жизнь, не зная о той, которую прожила до этого. Все вернулось к ней в Марракеше, и она пробудилась, присоединяя все забытое к своей настоящей жизни, обнаружив себя со сломанной косточкой желаний в руке и удивленным Акивой перед ней.

Самым удивительным было то, что они нашли друг друга, даже через миры и жизни. В тот чистый и яркий момент своей жизни, Кару познала радость.

Эти слова Акива сказал в конце — с очень глубоким стыдом и горем.

«Они все мертвы».

Она не верила в это. Ее разум просто даже не допускал такой возможности.

Следуя за изувеченным ангелом Разгатом с небес Земли в небеса Эретца, она цеплялась за надежду, что это не так, не могло быть так, как сказал Акива. Но, когда она нашла город, а ... города никакого больше не было. Она все еще никак не могла примириться в душе с увиденной разрухой. И здесь она когда-то жила? Здесь жили миллионы химер? А что теперь? Разгат, мерзкая тварь, рассмеялся от представшего перед ними вида города; это было последним, что она запомнила о нем. С этого момента, она была, словно в тумане и не могла вспомнить, как они расстались, и где.

Все, что она понимала в тот момент — это крушение Лораменди. Этот почерневший ландшафт заставил почувствовать Кару нечто такое, что она прежде не испытывала: пустота, столь глубокая, что сама атмосфера, казалось, истончилась, как будто ее соскребли или скальпировали, словно шкуру животного, которую потом растянули и дубили до тех пор, пока та не стала мягкой.

То, что она чувствовала, было полным опустошением души.

— Уже слишком поздно.

Она потом не могла припомнить, как долго бродила по руинам. Она была потрясена. Над ней довлели воспоминания. Ее жизнь в качестве Мадригал окутывала ее саму, будучи Кару, и это было чревато смертью, потерей, и в самой сути ее ошеломляющего горя было знание того, что она позволила себе это. Она любила врага и спасла его. Она освободила его.

А он сотворил такое.

Горькое, горькое, это опустошение ангелов.

Когда голос расколол тишину, она обернулась, ее лезвия в виде полумесяцев тут же оказались в руках с желанием заставить ангелов истекать кровью. Если бы это был Акива, там, в руинах, она бы не спасла снова ему жизнь. Но это был не он, и вообще не серафим.

Это был Тьяго.

— Ты, — сказал он, с чем-то, похожим на удивление: — Это на самом деле ты?

Кару даже не могла говорить. Белый Волк осмотрел ее с головы до ног, и она отшатнулась. Ее воспоминания сожжены. Внутри ее живота, словно клубок змей, всколыхнулось отвращение, и изнутри, с мертвым шоком, она осветилась яростью — на всю вселенную, на эту новую жестокость. На него, за то, что он единственный остался в живых.

Из всех возможных душ, выживших в бойне: ее собственный убийца.

15

СЛОМЛЕННЫЙ

Она должна была знать, что той ночью, очень давно, в другой жизни, в другом теле, за ней следили, но наслаждение притупило ее осторожность.

Она была Мадригал из Кирина. Она была влюблена. Она была в объятиях огромной, дерзкой мечты. За месяц тайных ночных встреч, она улетала в темноту храма Эллай, где ждал ее, беспокоясь, Акива со своей любовью, в пылу страсти. Она старалась переделать их мир. Она всегда наслаждалась моментом прилета — как она впервые увидела его лицо, поднятое вверх, пока она скользила вниз сквозь купола поминальных деревьев, и как он, видя ее, загорался в ответ. Эту картину она будет хранить в памяти все дальнейшие дни: совершенное золотистое лицо Акивы, освещенное изумлением и восторгом. Он протянул руку, чтобы опустить ее вниз. Его руки скользнули вверх по ее ногам, пока она опускалась, добрались до бедер и прижали ее прямо в воздухе так, что их губы встретились прежде, чем ее копыта коснулись земли.