Елена Жаринова - Сестра звезды

• Название: Сестра звезды
• Автор: Елена Жаринова
• Издательство: Крылов
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2004

Она наделена силой Голубого Огня. Ее воспитали суровые жрицы Храма Звезды. Отважный и сильный охотник Рейдан стал первым мужчиной, которого Шайса увидела за свою четырнадцатилетнюю жизнь. Рейдан много старше ее, но он — ее верный защитник, и это он разбудил в ее сердце ранее незнакомые чувства.

Кто способен разгадать силу Голубого Огня, пришедшего из глубины времен? Удастся ли Рейдану и Шайсе преодолеть неожиданные препятствия, вставшие на их пути: прекрасный остров Бэй-Тасан, населенный человекоптицами и магическими растениями; потерявшийся в непроходимом тумане заколдованный замок, в котором живут дети древнего короля — юноша Гело и девушка Арзель — оборотни, потерявшиеся во времени? Сумеет ли завоевать любовь Шайсы юный художник Готто? Или это удастся искушенному и обольстительному герцогу Фэди? Или же любовь к охотнику станет тем светом, который одарит жизнь голубоглазой сестры Звезды?

---

— Не можешь заснуть? Я тоже. Поговори со мной, сестра!

Я обратилась к ней так, как называла любую в храме Келлион. На языке Лесовии, который мы обе знали, это звучало совсем непривычно.

Женщина села, и в лунном свете я увидела, что ее лицо мокро от слез. Ей все-таки было далеко не двадцать лет, и она снисходительно взглянула на меня с высоты своего возраста, но не стала прогонять девчонку.

— О чем ты хочешь разговаривать? — с усмешкой спросила она. — Каждое наше слово услышат прежде, чем мы его произнесем.

— Нет, мы очень-очень тихо… Меня зовут Шайса.

— Омма, — сказала она и пояснила: — Это мое имя. В его выговоре мне почудилось нечто знакомое.

— Ты не из Леха? — спросила я.

Омма быстро бросила на меня внимательный взгляд.

— Ты угадала. Я родом из Леха, дочь знатного рыцаря. Но шесть лет назад меня отдали замуж за Аттера, племянника короля Ромеса. Слыхала ли ты о великом Ромесе?

Я задумчиво кивнула, вспоминая рассказы Готто. Он действительно упоминал Ромес, великий город рыцарей и оружейников, которому Лех платил ежегодную дань, в том числе и красивейшими девушками-невестами. Но как жена принца, из города, окруженного крепостной стеной в четыре человеческих роста и рвом со специально обученными гигантскими ящерицами, могла оказаться в повозке купца Итаки? Я робко спросила Омму об этом. Она вдруг резко мотнула головой и спрятала лицо в ладонях.

— Иди спать, девочка, — горько сказала она.

Мне не оставалось ничего, кроме как тихо отползти обратно на свою перину. Я думала, что так и не усну, но спасительный сон наконец даровал мне на несколько часов забвение.

И вот потянулись долгие дни в неволе. Чем больше проходило времени, тем крепче охватывало меня отчаяние: ни распорядок нашей жизни, ни устройство дома — ничто, казалось, не давало даже малейшего намека на возможность побега. Всюду за нами следили зоркие глаза надсмотрщиков.

Язык, на котором говорили Итака и другие купцы, тоже оказался мне знаком по книгам. Через несколько дней я научилась распознавать слова, которые раньше только читала на бумаге, и могла бы сносно объясниться на этом языке, если бы кому-то из обитателей этого дома понадобилось выслушивать рабыню. Для общения с нами надсмотрщики использовали язык Лесовии, который, как и говорил мне в свое время Рейдан, оказывался самым распространенным в мире — вероятно, вследствие его простоты.

Ночами я плохо спала и часто просыпалась, вспоминая обрывки снов. Мне часто снились родители. Они были какие-то далекие, они словно не видели меня и не могли мне помочь, встречаясь со мной глазами, они не узнавали меня, и от этого я порой плакала во сне. Однажды я увидела во сне Рейдана. Утром я силилась вспомнить сон, чтобы беречь потом это воспоминание, как драгоценность, но ничего, кроме светлого ощущения счастья, я не вспомнила. Я любила свои сны, даже грустные, потому что над ними не имели власти ни Итака, ни надсмотрщики. Во сне я снова была свободна…

Днем же самыми приятными мгновениями для всех девушек были ежедневные двухчасовые прогулки по внутреннему дворику. Он находился между высокими каменными стенами, и выбраться из него было совершенно невозможно, поэтому нас запускали туда гулять одних. Я долго думала, как можно было бы воспользоваться этим, но ничего так и не пришло мне в голову.

Так вышло, что мы с Оммой стали держаться обособленно от всех остальных. Девушки, еще в повозке болтавшие между собой, чувствовали себя уже старыми подругами, светловолосая толстушка сошлась с худой тридцатилетней женщиной — я все время улыбалась, глядя на эту забавную парочку — а мы все время сидели на берегу пруда или бродили вдвоем по тропинке, выложенной разноцветными камешками. Говорили мы мало. Омма не хотела рассказывать свою историю, а я по понятным причинам тоже не пускалась в откровенности. Иногда Омма вспоминала о Лехе, прибавляя яркие детали к рассказам Готто, но никогда не говорила о своей жизни в Ромесе. Однажды, когда пошла уже вторая неделя нашего пребывания в доме Итаки, я не выдержала и призналась ей, что влюблена. Омма улыбнулась мне, как если бы была моей матерью, и попросила рассказать про мужчину, о котором я тосковала. Не знаю, было ли ей на самом деле интересно меня слушать, но я не заметила, как пролетело время, пока говорила про Рейдана, про Готто, про свои сомнения. Я умолчала только о своем появлении в этом мире.

— Значит, он намного старше тебя, этот Рейдан? — спросила она, когда я закончила.

— Да, но это не имеет значения, — с горячностью ответила я, — он выглядит моложе своих лет, он все еще красив, по крайней мере, мне так кажется.

— Это самое главное, — ласково улыбнулась мне Омма. — Но он, наверное, годится тебе в отцы?

— Боюсь, он тоже так считает, — горько вздохнула я.

— Какая ты еще маленькая, Шайса. Ты влюблена в него потому, что он напоминает тебе отца.

Я хотела было возразить, но смутилась: действительно, в моем чувстве к Рейдану было много от восхищения отцом — сильным и мужественным, каким он и должен быть в представлении дочери. И все-таки одновременно я порой испытывала к нему совершенно противоположное чувство: как если бы он был моим ребенком, нуждающимся в заботе и защите. Я хотела сказать об этом Омме, но та вдруг спросила:

— А этот, другой, юноша из Леха? Как он-то оказал ся в ваших диких краях?

Я поведала ей историю Готто. Омма слушала меня внимательно и тут уж ее интерес был неподдельным.

— Привиделось лицо звезды? Как странно. У нас рассказывают древние легенды, будто бы в старину звезды правили миром.

— И этот мир был единым процветающим городом, — добавила я.

Омма внимательно на меня посмотрела.

— Для лесной девчонки ты слишком много знаешь, Шайса. И рассказываешь о себе не больше моего. Похоже, у тебя, кроме любовной, есть еще какая-то тайна.

— У меня действительно есть тайна, — смущенно прошептала я, — но я не имею права об этом говорить.

— А я могла бы рассказать о себе. Только… Это очень гадкая история.

Омма замолчала и больше ничего не сказала до конца прогулки. Она просто сидела, подставив лицо солнцу, пока надсмотрщик из окна не велел ей спрятаться в тень. Но уже покидая садик, она вдруг шепнула мне:

— Я кое-что придумала Шайса. Завтра, на прогулке, когда никто не сможет подслушать…

Однако вечером случилось нечто непредвиденное. Рабыни, как обычно, принесли нам поднос с ужином и начали причесывать нас перед сном. Вдруг девушка, водившая гребнем по моим волосам, что-то сунула мне в руку. От неожиданности я сразу взглянула, что это такое. В моей ладони оказалась тоненькая полоска черной кожи, на которой ножом было выцарапано: «Мы в Цесиле». Подписи не было, но я ни секунды не сомневалась: записку прислали мои друзья. Лех, Ромес, а также Мидон и Фолесо пользовались старинной письменностью, которую давно забыли в Лесовии. Лесовики писали маленькими картинками, которые обозначали то целое слово, то цифру; насколько я поняла, это была самая распространенная письменность, ею пользовались и цесильские купцы. На кожаной полоске же я увидела знакомые буквы, которые выучила еще в храме: так писали все авторы старинных книг. Готто, уроженец Леха, конечно владел этой грамотой.

Я попыталась спрятать записку за воротом рубашки, ни о чем не спросила рабыню, и та, как ни в чем не бывало, продолжала расчесывать мои волосы до блеска. Но в чем-то мы оказались неосторожны. Когда распахнулась дверь и на пороге оказался бритоголовый Асика, сердце у меня холодным комком рухнуло вниз: я поняла, что он все видел.

Асика протянул ко мне огромную ручищу. Я, сделав невинные глаза, вопросительно посмотрела на него. Тогда надсмотрщик, не церемонясь, запустил руку мне за ворот и вытащил записку. Несколько мгновений он тупо смотрел на нее, но буквы были ему явно незнакомы.

— Что здесь написано? Ты, дохлая кошка, говори!

— Я не знаю, не знаю! Я нашла ее на полу. Наверное, это осталось от тех, кто жил здесь раньше. Там какие-то буквы, но я их не знаю, — быстро бормотала я, надеясь, что он мне поверит. Но предательский румянец заливал мои щеки — от страха я не могла совладать с собой. Асика ударил меня ногой в бок, так что перехватило дыхание. На примере Оммы я уже поняла, что надсмотрщики могли забить человека до полусмерти и при этом не оставить ни единого синяка на теле. Поэтому для наказаний они не пользовались кнутом. Зато рабынь, служивших Итаке, уже не берегли для продажи. Асика схватил за волосы посеревшую лицом рабыню и бросил ее на пол. Та не издала ни звука. Размотав кнут, надсмотрщик размахнулся, и на темном плече под разорванным шелком вспух длинный красный след. Девушка всхлипнула. Асика что-то кричал ей, наверное, допытываясь, откуда взялось письмо, но рабыня лишь приглушенно стонала, когда кнут снова опускался на ее спину. Я чувствовала, как холодная ярость захлестывает меня. Но что я могла сделать? Броситься на мучителя? Смешно — он бы этого просто не заметил! И тут я почувствовала знакомый холодок на кончиках пальцев. Еще не веря, я опустила глаза на свои руки: они медленно разгорались голубоватым огнем. Моя сестра Келлион не покинула меня в неволе!