Виктория Холт - Счастье и тайна

• Название: Счастье и тайна
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Панорама
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7024-0108-5

После четырех лет учения во Франции зеленоглазая красавица Кэтрин, натура пылкая и незаурядная, возвращается в мрачный отцовский дом. Ей, выросшей без матери, всегда так не хватало домашнего тепла… Знакомство с Габриелом Рокуэллом развеяло томительное чувство одиночества. В нем было что-то печальное, вызывающее желание заботиться о нем. И Кэтрин соглашается выйти за него замуж.

В поместье Габриела она постоянно чувствует присутствие какой-то враждебности. Кто-то явно желает ей зла. Но кто и почему?.. Вместе с героиней этого увлекательного, полного тайн романа читатели найдут ответы на эти вопросы.

---

— Не весь.

— Тогда я бы вас провел на экскурсию. Тут надо все знать. Иначе можно заблудиться. Стоит один раз не туда свернуть — и все. Ну так как же — показать вам дом?

Мне очень хотелось подружиться с ним, поэтому я решила принять предложение. Более того, мне самой хотелось осмотреть все, и я решила, что прогулку стоит отложить до конца экскурсии.

Я и вообразить себе не могла истинных размеров дома. В нем, я думаю, было около ста помещений. Каждая из четырех частей, составляющих этот каменный прямоугольник, представляла собой как бы самостоятельный дом, и заблудиться там, естественно, было очень легко.

— Легенда гласит, — рассказывал мне Люк, — что у одного из наших предков было четыре жены, которых он держал в раздельных домах, и долгое время они и не подозревали о существовании друг друга.

— Прямо как Синяя Борода!

— Может быть, и на самом деле рыцарь Синяя Борода был Рокуэллом… В нашей истории есть темные тайны, Кэтрин. Вы даже не знаете, в какую семью вы вошли!

Его светлые глаза смотрели на меня с удивлением и некоторой долей цинизма. Я сразу же вспомнила, как не хотел Габриел заранее говорить своей семье, что женится. Конечно, они видели во мне авантюристку, ведь Габриел унаследует не только этот дом, но и средства, которые позволят ему вести подобающий образ жизни, а также баронский титул, который перейдет к нему как к единственному сыну после смерти отца.

— Уже начинаю понимать, — проговорила я медленно.

Я ходила по всем этим комнатам и просто поражалась — сколько же их было! И все с высокими окнами, величественными потолками, нередко украшенными изящной резьбой, стенами, отделанными панелями, с мебелью других эпох. Там были большие погреба, кухни, где мне встречались слуги, которые, казалось, смотрели на меня с подозрением. Я увидела еще три таких же балкона, как тот, что был около нашей комнаты, внимательно осмотрела массивные каменные колонны, которые поддерживали их, и лица горгулий, которые, казалось, строили мне гримасы со всех сторон.

— Как же им нравились эти бесы и всякие прочие гротескные фигуры! — сказала я.

— Они служили для того, чтобы отпугивать непрошеных гостей, — сказал мне Люк. — Согласитесь, в них есть что-то ужасное. Они вроде бы предупреждают: «Держитесь подальше! Не то керклендские бесы схватят вас, вы и опомниться не успеете».

— Но когда-нибудь, наверное, им следовало и приветствовать гостей, — пробормотала я почти про себя.

— Думаю, они были в то время не очень-то гостеприимны и обходились своим обществом.

Когда мы вышли на галерею, Люк стал рассказывать мне о том, кто там изображен. Там был первый сэр Люк, который построил это поместье, — джентльмен свирепого вида в доспехах. Были Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

— Нас всегда называли библейскими именами, — сказал он. — Это характерная черта нашей семьи: Мэтью, Марк, Люк и Джон, Питер, Саймон, все что угодно… даже ангел Габриел. Я иногда называю его просто ангелом, хотя ему это не очень нравится. Это уж слишком. Более земные имена Марк или Джон были бы лучше. А это сэр Люк. Он умер молодым — прыгнул с балкона в западном крыле.

Я уставилась на молодого человека, изображенного на картине. Все картины были как живые — казалось, еще немного, и у них зашевелятся губы.

— А вот это Джон, — продолжал Люк, — который сто лет спустя решил умереть таким же образом. Странно, не правда ли? Хотя, я думаю, он просто последовал примеру Люка.

Я отвернулась. Разговор вызывал тяжелое чувство — я сама не знаю почему.

Когда я подошла к портрету женщины в шляпе с пером, как у Гейнсборо, я услышала рядом голос Люка.

— Моя прапрапра…бабушка. Я не очень уверен, сколько нужно этих «пра».

Я шла дальше вдоль галереи.

— А, вот и ваш свекор собственной персоной, — добавил Люк.

На меня смотрел молодой сэр Мэтью. Его струящийся мягкий галстук был верхом элегантности, как и зеленый бархатный жакет. Здесь у него было просто румяное (а не «винного» оттенка) лицо, глаза побольше, чем сейчас, и я поняла, что не ошиблась, думая, что в свое время он был повесой. Рядом был портрет женщины, его жены, — она была красива: это был хрупкий, изящный тип красоты, лицо ее выражало покорность. Так вот она — мать Габриела, подумала я, которая умерла вскоре после его рождения. А вот и портрет самого Габриела: он выглядел юным и невинным.

— А вы будете рядом, — вставил Люк. — Как и остальные, вы попадетесь в этот плен и останетесь на холсте, чтобы через двести лет новая хозяйка дома пришла посмотреть и в свою очередь узнать что-нибудь о вас.

У меня мурашки пробежали по спине, мне захотелось немедленно убежать отсюда — выбраться из дома хоть на полчаса. Все эти разговоры о самоубийствах действовали удручающе.

— Фрайди больше не может терпеть, она просится на прогулку, — сказала я. — Я думаю, мы с ней выйдем сейчас. Благодарю вас, что вы столько времени и сил потратили, чтобы показать мне все.

— Что вы, разве это все? Вы еще очень многого не видели.

— Я с удовольствием посмотрю в следующий раз, — твердо ответила я.

Он склонил голову.

— Тогда и я с большим удовольствием продолжу нашу экскурсию.

Спускаясь по лестнице, я на полпути оглянулась. Люк стоял возле портретов и наблюдал за мной. Казалось, ему достаточно сделать один шаг — и он окажется внутри рамы и займет в галерее свое почетное место.

Весь остаток дня я провела с Габриелом. После полудня мы ездили верхом на торфяники. Когда мы вернулись, было пора переодеваться к обеду; вечер прошел также, как и предыдущий.

Перед сном мы с Габриелом вышли на балкон. Он любовался прекрасным видом, а я сказала, что еще не осмотрела руины монастыря и решила это сделать завтра же.

На следующее утро Габриел опять был занят с отцом, и мы с Фрайди отправились на прогулку к монастырю.

Когда я приблизилась к этим древним нагромождениям, передо мной предстало удивительное зрелище. Было солнечное утро, и камни то тут, то там сверкали так, будто в них были вкраплены бриллианты. Мне не верилось, что это просто развалины. Большая башня стояла нетронутой временем, и стена передо мной тоже была совершенно цела. Только подойдя ближе, я поняла, что вместо крыши виднелось небо. Монастырь разместился в долине у реки, и я подумала, что он был гораздо лучше защищен от бурь, чем Ревелз. Теперь я могла как следует рассмотреть высокую башню в нормандском стиле, старинные опоры и неф, который, как и сама башня, были почти не тронут веками — разве что не хватало крыши. Меня поразили грандиозные размеры этих развалин, и я подумала, что было бы интересно составить план всего монастыря и попытаться воссоздать его в споем воображении. Фрайди носилась вокруг в большом волнении, будто разделяя мои чувства. Осталась только оболочка, подумала я. Но по камням можно было догадаться, где раньше была кухня или монастырский свод, неф, трансепт, жилище монахов.

Ступать приходилось осторожно, то тут, то там из земли торчали обломки камней. Я на минуту потеряла из виду Фрайди — и вдруг мной овладела паника, хотя я понимала, что это нелепо. Зато с каким облегчением я увидела, как она возвращается ко мне, едва я позвала ее.

Интересно, из какой части монастыря брали камень для постройки дома? Мне вдруг захотелось узнать хоть что-нибудь из истории этого дома и семьи, к которой я теперь принадлежала, и стало смешно — я даже о муже своем многого не знала. Почему он так скрытен со мной? Откуда это ощущение, что он все время чего-то недоговаривает?

Я присела на груду камней, которая была остатками какого-то помещения — возможно, монастырского; дортуара — и сказала себе, что с тех пор, как я приехала сюда, у меня не было возможности как следует подумать о Габриеле. Конечно, у Габриела множество странностей. Молод, но у него больное сердце, грозившее ему гибелью. Здесь скрывалась причина его печали. Он боялся смерти, а я-то думала, что причина кроется где-то в доме или в этих старых руинах! А как бы я себя почувствовала, если бы мне грозила неминуемая смерть? Хотя этого никто так и не сможет представить себе, пока не испытает…

Я сделаю Габриела счастливым. Более того, мне не хотелось верить в неизбежность его смерти, как уверовал в это он сам. Я так буду заботиться о нем, что он будет жить и жить.

Внезапно залаяла Фрайди, выведя меня из состояния задумчивости. Я позвала:

— Фрайди! Фрайди!

Она не прибежала, и пришлось отправиться на поиски.

Я обнаружила ее на руках у незнакомца: она старалась вырваться, и, если бы ее держали не такие умелые руки, она бы, наверно, покусала бы их.

— Фрайди! — еще раз позвала я. Тогда человек, державший ее, оглянулся. Он был среднего роста, и меня поразили его темные блестящие глаза и оливкового оттенка цвет лица.

— Значит, это ваша собака, мадам? — сказал он.