Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

Таков был наш летчик, глаза капитана. К славу сказать, Воронин отлично знал Бабушкина. Когда Воронин плавал да «Седове», Бабушкин разыскал зверобоев, оторвавшихся на льдине, и спас их, наведя на их льдину «Седова».

* * *

Привычный полярный «большак» привел нашего «Челюскина» к Новой Земле. Мы вошли в Карское море, не замедлившее показать нам и свой плохой характер, и беззащитность нашего «Челюскина» перед настоящими полярными льдами. Мы увидели их 13 августа 1933 года. Словно агрессивные форварды футбольной команды, льды бросились на наш корабль. С ходу в наши ворота был забит гол, неприятный для нас своей неожиданностью.

Первым зарегистрировал действенность ледовой атаки Ибрагим Факидов, не вылезавший из трюмов, где была расставлена его хитроумная аппаратура. Для регистрации того, что произошло, можно было обойтись и без аппаратуры. Согнутый стрингер, сломанный шпангоут, срезанные заклепки и течь красноречиво свидетельствовали — наш «Челюскин» первого ледового экзамена не выдержал.

Плотники быстро поставили распорки. Течь зацементировали, а радиорубка превратилась в штаб. Шмидт консультировался с Москвой, как поступить дальше. Вопрос стоял по-гамлетовски: быть или не быть? Продолжать экспедицию или же возвращаться обратно?

Решили продолжать. Поскольку лед не собирался раздвигаться сам собой, Воронин вызвал «Красина». Для такого вызова у капитана были и дополнительные основания. «Челюскин» доставил «Красину» уголь. Капитан спешил этот уголь отдать. Выгрузка угля должна была уменьшить нашу осадку, снизить вероятность соприкосновения со льдами высокорасположенных слабых частей корпуса корабля.

Решение было верное, но положение настолько серьезное, что, не дожидаясь подхода «Красина», пришлось объявить угольный аврал. Облегчив передний трюм, Воронин спешил приподнять нос судна. После того как этот надряженный трехдневный труд был окончен, 17 августа к нам подошел «Красин». Был он удивительно деловит и излучал ощущение уверенности своих силах. Извергая клубы дыма, низкосидящий черный утюг с высокими трубами разбрасывал льдины, словно это были листья, плававшие на поверхности пруда.

Победоносное движение «Красина», его впечатляющая сила не могли не привлечь внимания кинооператоров. Марк Трояновский и Аркадий Шафран были большими энтузиастами своего дела. Спустившись на лед, они полным ходом закрутили ручки своих кинокамер. С занятой ими нижней точки ледокол выглядел особенно монументальным. Однако, выигрышная с точки зрения киноискусства, позиция оказалась небезопасной. Расталкивая льды, «Красин» привел в движение и операторскую льдину. Она закачалась и начала отделяться от соседок, не внося этим движением прилива бодрости в души кинематографистов. Впрочем, льдина словно пошутила. Попугав кинооператоров, она примкнула к остальным, выпустив кинематографистов из плена, продолжавшегося считанные минуты.

Закончив перегрузку угля, «Красин» повел нас сквозь льды. Неприятности подстерегали «Челюскина» и тут. Казалось бы, чего проще — идти по проходу, прорубленному ледоколом. Но и этот вариант оказался неподходящим. «Челюскин» был широк и не слишком поворотлив, а это затрудняло проход по извилистому каналу, возникавшему во льду за кормой «Красина». Сильный удар — и солидная вмятина украсила левый борт нашего судна.

21 августа, обменявшись прощальными гудками, мы разошлись с «Красиным». Ледокол вывел нас из льдов и заторопился по своим делам. Мы же остались наедине с океаном.

* * *

Зная ненадежность судна, Воронин действовал в высшей степени осмотрительно. Грузовая стрела на тросе спустила на воду амфибию. Разбежавшись по воде, Бабушкин поднял Воронина в ледовую разведку.

В истории нашего полярного мореплавания использование самолета, не имевшего связи с береговыми базами и опиравшегося только на корабль, производилось впервые. Никогда не поднимался в воздух и наш капитан. Бабушкин неоднократно предлагал ему полетать, но под разными предлогами Владимир Иванович отказывался. Ему как-то больше нравилась надежная палуба под ногами. Разведка 22 августа стала воздушным крещением, превратившим нашего капитана в горячего поборника корабельной авиации. Воронин заметил даже, что будь он помоложе, непременно научился бы летать.

Самолет использовался в нашем плавании не только для воздушной разведки. Очень скоро он помог ученым нанести на карту остров, встреча с которым едва не стала для кораблей роковой. Однако чтобы объяснить, как обнаружили мы этот остров, меньше всего, ожидая встретить его на своем пути, следует рассказать о большой научной работе, которую вели Павел Константинович Хмызников и Яков Яковлевич Гаккель.

Окоченевшими от холода руками они брали пробы воды для определения температуры, солености, щелочности. Эти пробы попадали к гидрохимику Параскеве Григорьевне Лобзе.

Для проведения гидрологических наблюдений через каждые 10 миль судно останавливалось, и промерялась глубина. Эти промеры и предупредили столкновение с островом.

Во второй половине дня 23 августа было замечено, что глубина непрерывно уменьшается. К восьми часам вечера замеры показали всего лишь 16 метров. Двигаться дальше стало опасно. «Челюскин» остановился, а к утру выяснилось, что перед ним — остров, не обозначенный на картах.

Открыть землю и не обследовать ее — нелепо. Приблизившись к острову на две с половиной мили, спустили на воду две шлюпки-ледянки. Прикрепленные к днищам полозья позволяют в нужную минуту вытаскивать шлюпки из воды и передвигать их по льду от полыньи к полынье.

Шестнадцать человек во главе с Отто Юльевичем Шмидтом отправились к острову, который предстояло описать и для науки и нанести на карту.

Этот шлюпочный поход, за которым мы с интересом наблюдали с борта судна, как бы повторял в миниатюре арктическую экспедицию. Шлюпки шли трещинами и разводьями, с трудом одолевая эти две мили. Экспедиция носила комплексный характер. Каждый из ученых занимался своим делом — Ширшов собирал гербарий скудных лишайников, Стаханов с ружьем в руках отправился на поиски зверья. Хмызников занялся геологическими делами, Факидов — магнитными измерениями. Гаккель определял точные координаты острова… — На следующий день, вооружившись фотоаппаратом «лейка», Шмидт улетел с Бабушкиным. Сочетание наземного обследования и проведенной Отто Юльевичем аэросъемки позволили Гаккелю точно нанести на карту остров.

Что же это за земля, расположенная в центре Карского моря, такая удобная для постановки на ней полярной станции, способной раскрыть тайны льдов трудного для мореходов Карского моря? После оживленной дискуссии Шмидт решил посоветоваться с Визе. Я получил распоряжение связаться с «Сибиряковым», на котором находился Владимир Юльевич. Через несколько минут связь установлена. Шмидт рассказал Визе свои впечатления и наблюдения. Визе согласен: по всей вероятности, это земля не вновь открытая, а временно пропавшая. Теперь точно нанесен на карту остров Уединения, открытый еще в 1878 году норвежским промышленником Иогансеном, а затем временно исчезнувший.

Может показаться странным, что острова могут пропадать, а затем появляться вновь. Однако ничего сверхъестественного в этом нет. Все объясняется несовершенством измерительной аппаратуры, которой пользовался Иогансен. Только один-единственный раз, разыскивая в 1915 году пропавшие экспедиции Брусилова и Русанова, капитан О. Свердруп побывал подле этого острова, но определить астрономически его положение не смог. Отсюда легенда о пропавшей земле, конец которой и положила наша экспедиция.

* * *

Как радист, я больше всего имел дело с метеорологическими и аэрологическими наблюдениями. Эти наблюдения имели важное прикладное значение, и поэтому каждые четыре часа в мороз, вьюгу, дождь или ветер дежурный метеоролог делал записи в дневнике погоды.

Каждый день я и мои коллеги передавали по радио в Центральное бюро погоды наши наблюдения. Там эту информацию обрабатывали, превращая в прогнозы, и, как бумеранг, возвращали в Арктику.

Метеорологические наблюдения выполняли супруги Комовы — Ольга Николаевна и Николай Николаевич, направлявшиеся зимовать на остров Врангеля. Я уже упоминал, что одной из наших задач была доставка зимовщиков на остров Врангеля. На этом острове была маленькая полярная станция с тяжелыми условиями работы. Чтобы облегчить людям существование, Отто Юльевич, в виде эксперимента, разрешил ехать туда супружеским парам. Одной из этих пар и была чета Комовых.

Жили Комовы на верхотуре. Метеорологу, каждые четыре часа производящему свои наблюдения, надо было быть поближе к метеобудкам, находившимся на верхней палубе.

Воспоминания о супругах Комовых по всем законам вежливости следовало бы начать с дамы, но, да простит меня Ольга Николаевна, начну я все же с ее супруга. Я всегда с теплотой вспоминаю Николая Николаевича. К сожалению, его уже нет в живых. Этот человек, с черными волосами, черными бровями, черными глазами, но не знаю какой бородой, потому что выбрит он был всегда идеально, принадлежал к числу тех немногих эрудитов, которые своими знаниями могут соперничать со всеми пятьюдесятью томами Большой советской энциклопедии.