Евгения Марлитт - В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

• Название: В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)
• Автор: Евгения Марлитт
• Издательство: Изданіе Д.Ефимова и М.Клюкина
• Жанр: Исторические любовные романы

„Домом Шиллинга“ называли старый дом в итальянском стиле, перешедший во владение знатных баронов после ухода монахов-бенедиктинцев, построивших его на территории своего монастыря. Монастырское подворье со множеством хозяйственных построек досталось суконщикам Вольфрамам. Так и жили веками две семьи, и высокая стена разделяла не только дома, но и сам образ жизни их обитателей.

Однако два молодых человека, два отпрыска этих семей стали друзьями. И когда один из них умер, другой принял под своим кровом его детей и единокровную сестру. Эта гордая испанка с трудом переносит все немецкое и только долг перед умершим братом и любовь к его детям удерживают ее в доме немца с „рыбьей кровью“, к тому женатого на „деньгах“.

Какую тайну скрывают старые стены монастыря и как сложатся судьбы его нынешних обитателей?

---

Дверь зимняго сада была отворена, и они вошли туда. Тамъ было очень душно; ни одинъ фонтанъ не былъ открытъ; нѣсколько часовъ тому назадъ баронъ Шиллингъ самъ заперъ ихъ всѣ, потому что ему надоѣлъ ихъ шумъ. Онъ подошелъ къ большому бассейну, и тотчасъ же засверкала серебристая струя, высоко поднимаясь въ тяжеломъ бальзамическомъ воздухѣ и освѣжая его.

Баронесса съ дѣловитостью хорошей хозяйки поспѣшно переходила отъ одной каменной группы къ другой, которыя укрывались среди зелени, и отвернула краны всѣхъ фонтановъ.

– Это очень красиво, – сказала она, слѣдя глазами за тонкими блестящими струями воды, поднимавшимися надъ ея головой и потомъ падавшими въ большой бассейнъ. Она снизошла даже до похвалы.

– Я и не подозрѣвала такихъ прелестей за этими стеклянными стѣнами, a то бы я побѣдила свое отвращеніе къ мастерской и приходила бы иногда сюда, чтобы быть поближе къ тебѣ… Ну, когда мы вернемся!…

Онъ молчалъ, ни одна черта его лица не дрогнула въ то время, какъ онъ ходилъ кругомъ и старательно завертывалъ отвернутые ею краны.

– Такъ будетъ очень сыро, – кратко замѣтилъ онъ. – Сдѣлали большую ошибку, собравъ такъ много воды около мастерской.

– Развѣ притокъ ея такъ значителенъ?

– Онъ такъ значителенъ, что при малѣйшемъ недосмотрѣ моя мастерская можетъ быть залита водой.

Потомъ онъ направился къ стеклянной двери и отодвинулъ бархатную занавѣску, чтобы войти въ мастерскую.

– Только этого и недоставало въ настоящую минуту, – вскричала она, слѣдуя за нимъ по пятамъ. – Тамъ въ домѣ такое разрушеніе и еще здѣсь… Кстати, мой другъ, признайся, – прервала она себя, съ улыбкой опускаясь въ ближайшее кресло, – не права ли я была, питая антипатію къ этому американскому вторженію? Чего не насмотрѣлся за это время нашъ почтенный тихій домъ! Бѣгство балетной танцовщицы, оставившей кучу долговъ, опасная болѣзнь, угрожавшая также и моей жизни, когда я, ничего не подозрѣвая, вернулась домой, разгромъ нашего прекраснаго салона…

– Безъ чего несчастный отецъ Анхенъ еще Богъ знаетъ сколько лѣтъ благодаря твоему суевѣрію, изображалъ бы привидѣніе…

– И раздоръ между нами изъ-за чужихъ людей, – продолжала она, по обыкновенію, сдѣлавъ видъ, что не слыхала намека на свою ошибку. – И какова же благодарность за всѣ наши безпокойства? Дерзкое надменное появленіе высокомѣрной хлопчато-бумажной принцессы, чтобы похвастаться передо мной своимъ богатствомъ!

Она, злобно улыбаясь, покачала головой.

– Ты не покорилъ этой бронзовой красавицы, другъ мой, – она наговорила тебѣ много злыхъ колкостей. Ты проглотилъ между прочимъ и „германское національное высокомѣріе!“

Онъ давно уже ушелъ за мольбертъ. Большая картина совершенно скрывала его, и она не могла видѣть, какъ смертельно поблѣднѣло его мужественное лицо.

Спокойно помѣстившаяся въ креслѣ баронесса продолжала говорить, съ улыбкой внутренняго удовлетворенія описывая „забавную“ сцену, только что происходившую въ салонѣ, потомъ вдругъ вскочила и сказала съ испугомъ: я здѣсь теряю время за болтовней, а моя горничная сидитъ и читаетъ, не подозрѣвая, сколько дѣла обрушится на нее! Въ самомъ дѣлѣ, Арнольдъ, не можешь ли ты хоть на одинъ день отложить отъѣздъ?

– Я уже сказалъ тебѣ, что мой отъѣздъ не долженъ ни въ какомъ случаѣ нарушать твоихъ привычекъ! – вскричалъ онъ нетерпѣливо. – Сколько еще разъ мнѣ повторять тебѣ, что я ѣду одинъ…

– Глупости! Я пойду сейчасъ извѣстить объ этомъ Адельгейду.

Онъ быстро вышелъ из-за мольберта, и она почувствовала, что имѣетъ дѣло съ сильно раздраженнымъ, неумолимымъ противникомъ.

– А я, – прервалъ онъ ее сурово, – письменно извѣщу фрейлейнъ фонъ Ридтъ, что я ни подъ какимъ видомъ не позволю тебѣ сопровождать меня, что я навсегда безпрекословно предоставляю тебя или, выражаясь съ ея монастырскимъ паѳосомъ, „твою душу“ ея покровительству и руководству.

Она выпрямилась, какъ будто никогда въ жизни не страдала слабостью мускуловъ и нервъ, и близко подошла къ нему. Испугъ согналъ съ ея лица послѣднюю каплю крови, но не согнулъ ее.

– Ты этого не сдѣлаешь, милый Арнольдъ! – сказала она насмѣшливо и спокойно. – У меня есть друзья, которые уже давно простираютъ ко мнѣ объятія. Разъ я попаду къ нимъ, тогда ты меня – Боже мой, я говорю не о себѣ, а главнымъ образомъ о томъ, что связано съ именемъ Штейнбрюкъ, напрасно сталъ бы требовать обратно! Какъ видишь, этотъ шагъ стоилъ бы тебѣ нѣсколько дорого.

– Я знаю этихъ добрыхъ друзей, – возразилъ онъ презрительно пожавъ плечами на ея послѣднее замѣчаніе. – Ихъ увѣрили, что мой добрый старый отецъ употребилъ въ дѣло всевозможныя дьявольскія хитрости и искусныя обольщенія, чтобы отклонить тебя отъ твоего священнаго призванія и доставить своему сыну это „все“, что связано съ именемъ Штейнбрюкъ. Они и до сихъ поръ убѣждены, что твое сердце, склонное къ аскетизму и благочестію, не принимало въ этомъ никакого участія, и что ты, внутренно не расположенная къ супружеской жизни, давно бы вернулась въ ряды отрекшихся отъ міра людей, еслибы не произнесенное тобой въ ослѣпленіи „да“, которое и удерживаетъ тебя подлѣ человѣка, всѣми силами старающагося удержать тебя… Я давно все знаю, Клементина, и давно уже прозрѣлъ интриги женской души, которая ни за что не хотѣла бы лишиться святости и не можетъ отказаться отъ свѣтской жизни.

Она безмолвно опустилась на стулъ и до крови закусила губы.

– Правда, мой отецъ очень желалъ нашего союза, – продолжалъ онъ, заложивъ руки за спину и большими шагами ходя взадъ и впередъ по мастерской. – Твоя кротость и безпрекословная преданность, выражавшіяся въ прекрасно составленныхъ письмахъ, и представили тебя въ его глазахъ настоящей мадонной. Онъ тогда былъ близокъ къ смерти и думалъ, что такимъ образомъ устраиваетъ своему сыну спокойную пріятную жизнь. А сынъ въ тѣ тяжелыя минуты не думалъ вовсе о своей будущности, онъ только со страхомъ смотрѣлъ въ помутившіеся глаза больного и утѣшался, видя въ нихъ лучъ радости – ты знаешь это; я говорилъ тогда съ тобой откровенно безо всякой утайки…

– Такъ это должно означать – неизвѣстно, почему – что ты меня никогда не любилъ?

– А развѣ я когда нибудь говорилъ тебѣ лицемѣрно о любви? – вскричалъ онъ съ гнѣвомъ. – Конечно, вначалѣ я добросовѣстно старался сдѣлать нашу совмѣстную жизнь насколько возможно гармоничнѣе.

– Я также! – Она встала съ намѣреніемъ пустить въ ходъ послѣднее средство. – Я никогда не забуду, какъ я пріѣзжала передъ свадьбой на нѣсколько часовъ въ домъ Шиллинга, чтобы осмотрѣться. Зачѣмъ я буду отрицать, что я была испугана, испугана главнымъ образомъ за тебя, что тебѣ придется привести молодую жену въ прокопченный табачнымъ дымомъ домъ стараго солдата… Все, что можно было тогда сдѣлать, чтобы избавить тебя отъ этого стыда было сдѣлано мной охотно и съ полнымъ самоотверженіемъ, домъ Шиллинга черезъ нѣсколько недѣль сталъ приличнымъ пріютомъ для насъ. Ты къ сожалѣнію очень скоро забылъ это…

– Никогда! ты объ этомъ позаботилась. – Онъ насмѣшливо разсмѣялся. – Иначе какъ же бы я могъ безпрестанно вздыхать: „помилуй Господи бѣднаго человѣка отъ богатой жены“.

Она провела нѣсколько разъ носовымъ платкомъ по лбу, точно у нея отъ страха выступилъ холодный потъ; но упрямство и безпримѣрная самоувѣренность, что она поставитъ на своемъ, если захочетъ, одержали верхъ и теперь.

– Такъ вѣдь можно стряхнуть съ себя ненавистное иго, – сказала она дерзко и вызывающе.

– При всякомъ другомъ бракѣ, совершенномъ по католическому обряду трудно; намъ же это будетъ легко сдѣлать, – я знаю! Черная дама тамъ въ бель-этажѣ, твоя дорогая самоотверженная подруга, уже давно имѣетъ въ карманѣ разрѣшеніе изъ Рима.

– Ты зналъ это и не пошевелилъ пальцемъ, чтобы ускорить желанное освобожденіе? – торжествовала она.

– Потому что я не хотѣлъ участвовать въ этихъ монастырскихъ интригахъ; но прежде всего я долженъ былъ въ постоянной борьбѣ съ собственным желаніями – я нисколько этого не скрываю – сохранить свою совѣсть чистой отъ внутренняго укора, что я содѣйствовалъ твоему заключенію въ монастырь.

– Арнольдъ!

Онъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, какъ бы испуганный ея измѣнившимся голосомъ.

Это совсѣмъ недвусмысленное движеніе привело ее въ ярость.

– Ты, можетъ быть, также представилъ себѣ, что тогда монастырь поглотитъ все, что придавало блескъ барону Шиллингъ? – дерзко сказала она. – Неужели ты серьезно думаешь, что, когда ты выступишь въ свѣтъ безъ меня, тебѣ, человѣку безъ всякаго состоянія, будутъ оказывать такой же почетъ, какъ до сихъ поръ!

– А ты думаешь, что я придавалъ когда нибудь хоть малѣйшее значеніе этому сомнительному почету? – прервалъ онъ ее гнѣвнымъ голосомъ. – Я спрашиваю тебя, что это за люди, которые оказываютъ уваженіе только богатому помѣщику – nota bene [42] въ данномъ случаѣ „мужу своей жены?“ Кучка чиновниковъ, которые, въ нашъ не отличающійся богатствомъ вѣкъ, рады, что могутъ считать однимъ богачемъ больше въ своихъ рядахъ. Они не составляютъ свѣта, который произноситъ мое имя съ уваженіемъ, и если я теперь отправлюсь безъ тебя…