Игорь Кон - Любовь небесного цвета

• Название: Любовь небесного цвета
• Автор: Игорь Кон
• Издательство: Продолжение Жизни
• Жанр: Психология
• Год: 2001
• ISBN: 5-7654-1238-6

Книга известного социолога и философа профессора И. С. Кона посвящена феномену однополой любви. С точки зрения биологии, психологии, истории, художественной литературы и искусства автор рассказывает — стирая границы деления на «мы» и «они» — о людях с альтернативной, нестандартной сексуальной ориентацией в современном мире. Эта книга обращена к самой широкой аудитории и призвана ответить на многочисленные вопросы, встающие перед геями и лесбиянками, их родителями, педагогами, друзьями, сверстниками, и в целом — перед обществом, в котором мы жили вчера и живем сегодня.

«Любовь небесного цвета» — книга о человеке. Что означает для личности быть «не таким, как все», особенно если «непохожесть» — это не цвет кожи или религия, — а любовь к индивиду своего пола? Как относятся к этому люди и общество, которые их окружают? Выдающиеся мыслители прошлого в разное время и каждый по-своему пытались ответить на эти вопросы.

«Любовь небесного цвета» — опыт открытого диалога с современным читателем, в котором автор рассказывает о феномене однополой любви с точки зрения биологии, психологии, социологии, истории, искусства и сети интернет.

---

Школа? Древнегреческая теория воспитания, «пайдейя» не знает понятия формального обучения, более или менее безличной передачи знаний и навыков. По словам Ксенофонта, никто не может ничему научиться у человека, которого не любит. Воспитание — это исключительно глубокое личное общение, где старший является одновременно наставником, другом и идеалом младшего и, в свою очередь, испытывает к нему чувства дружбы и любви. Наемный педагог, даже независимо от своего рабского статуса, не мог удовлетворить этой потребности. Конечно, мальчики могли завязывать теплые дружеские отношения со сверстниками, но это не особенно поощрялось.

В этих условиях гомоэротическая дружба-любовь между мужчиной и мальчиком, юношей становится уникальным и незаменимым институтом социализации. Дополняя то, чего не могли обеспечить другие социальные институты, она фокусировала в себе весь эмоциональный мир личности и была исключительно значима для обеих сторон. Хотя почти все мужчины рано или поздно женились и отнюдь не испытывали сексуального отвращения к женщинам (подавляющее большинство дошедших до нас предметов античной эротики — гетеросексуальные), отношения с мальчиками занимали особое место в их жизни.

Для понимания древнегреческого гомоэротизма очень важна расписная керамика. Из 20 000 дошедших до нас аттических ваз, около 200 содержат эротические, в том числе гомоэротические, сюжеты: нагие мужские фигуры, которых гораздо больше, чем женских, сцены ухаживания мужчин за мальчиками, откровенно сексуальные сцены, оргии и т. п.

В более ранних, так называемых чернофигурных вазах (560–500 до н. э.), сцены ухаживания за мальчиками обычно связаны с изображениями охоты и нередко сами напоминают преследование. В более поздних краснофигурных вазах (510–470 до н. э.) сюжеты меняются. Эрасты, как и эромены, помолодели, эраст уже не обязательно бородат, а эромен не напоминает преследуемого зайца. Принуждение и нажим сменяются изящным ухаживанием, действие переносится из леса в цивилизованную городскую среду, а мускулистая сексуальность, с акцентом на телесные действия, уступает место стыдливой и нежной «риторике желания».

Если разнополый секс, объектами которого были куртизанки или рабыни, не имевшие права на личное достоинство, изображается порнографически, во всех подробностях, то гомоэротические сцены, как правило, ограничиваются ухаживанием. В разнополых сценах женщина изображается в подчиненной, а мужчина — в господствующей позиции. В гомоэротических сценах мальчик обычно стоит прямо, а мужчина склоняет перед ним голову и плечи. Типичная поза ухаживания: эраст протягивает одну руку к гениталиям эромена, а другой рукой ласкает его подбородок.

Однако новейшие исследования опровергают мнение известного английского искусствоведа Кеннета Довера (1978) об исключительной сдержанности греческой гомоэротики. На некоторых вазах эраст и эромен — одного возраста, иногда юноша сам проявляет инициативу, ласкает старшего и т. д.

Очень богата греческая гомоэротическая лирика. Хотя большинство греческих поэтов одинаково усердно воспевали женщин и мальчиков, пол любимого существа, вопреки наивному суждению Энгельса, был им далеко не безразличен. Рассказывают, что когда Анакреонта спросили, почему он слагает гимны не богам, а мальчикам, он ответил: «Потому что они — мои боги». Уже поэты архаического периода Архилох, Солон, Алкей, Анакреонт, Пиндар, Ивик, Феогнид в стихах, обращенных к конкретным мальчикам, выражают самые разнообразные оттенки любовных чувств — страсть и жажду обладания, чувство зависимости от любимого, ревность, жалобы, поучения, ласковые наставления.

«Клеобула, Клеобула я люблю,
К Клеобулу я как бешеный лечу,
Клеобула я глазами проглочу».[3]

В поэзии классического периода любовь одухотворяется, речь идет о слиянии не только тел, но и душ:

Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя:
Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него.[4]

В трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида однополая любовь практически отсутствует не потому, что она была чужда этим авторам, а потому что посвященные ей драмы («Мирмидоняне» Эсхила, «Ниобея» Софокла и «Хризипп» Еврипида) до нас не дошли. Зато эту тему всесторонне обсуждают философы.

Любовь к юношам, по Платону, эмоционально столь же насыщенна и благородна, как любовь к женщинам, но значительно превосходит последнюю в степени духовности. Это не просто телесная страсть и жажда обладания, но и обмен высшими духовными ценностями. Хотя многие мужчины, по словам Сократа, любят мальчиков так же, как волки ягнят, такое чувство нельзя считать любовью. В истинной любви, уступая своему страстному поклоннику, юноша не просто отдается ему, но приобщается к его силе и мудрости. Такая любовь считается постыдной только там, где правят варвары. «Ведь варварам, из-за их тиранического строя, и в философии и в занятиях гимнастикой мнится что-то предосудительное».

Взаимоотношения эраста и эромена, по афинскому канону, асимметричны. Хотя зрелый мужчина социально стоит выше мальчика, любви которого он домогается, он не имеет над ним власти. В отношениях с эроменом он — зависимая сторона, почти раб. Он может, как тень, ходить за полюбившимся мальчиком, но не смеет даже объясниться ему в любви, пока тот не достигнет надлежащего возраста. И даже после этого решение принадлежит эромену.

Персонажи платоновских диалогов свободно обсуждают между собой плюсы и минусы однополой и разнополой любви, но стыдливо краснеют и немеют при встрече с любимыми.

Вот как описывает Платон устами Сократа появление в палестре прекрасного юноши Хармида: «Я-то, мой друг, здесь совсем не судья: в вопросах красоты я совершенный неуч, почти все юноши в поре возмужалости кажутся мне красивыми. И все же он мне представился тогда на диво прекрасным и статным, и показалось, что все остальные в него влюблены — так они были поражены и взволнованы в момент его появления; многие же другие поклонники следовали за ним. Со стороны нас, мужчин, это было менее удивительно, но я наблюдал и за мальчиками, и никто из них, даже из самых младших, не смотрел более никуда, но все созерцали его, словно некое изваяние». Когда же Хармид сел рядом, продолжает Сократ, «мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался провести с ним беседу… Я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень…».

А что при этом чувствует мальчик? Чувства любящего и любимого, в описании Платона, так же асимметричны, как и их роли. Любящего влечет к мальчику страсть, которой тот до поры до времени не знает: «Он любит, но не знает, что именно. Он не понимает своего состояния и не умеет его выразить; наподобие заразившегося от другого глазной болезнью, он не может найти ее причину — от него утаилось, что во влюбленном, словно в зеркале, он видит самого себя; когда тот здесь, у возлюбленного, как и у него самого, утишается боль, когда его нет, возлюбленный тоскует по влюбленному так же, как тот по нему: у юноши это всего лишь подобие отображение любви, называет же он это, да и считает, не любовью, а дружбой. Как и у влюбленного, у него тоже возникает желание — только более слабое — видеть, прикасаться, целовать, лежать вместе, и в скором времени он, естественно, так и поступает. Когда они лежат вместе, безудержный конь влюбленного находит, что сказать возничему, и просит хоть малого наслаждения в награду за множество мук. Зато конь любимца не находит, что сказать; в волнении и смущении обнимает тот влюбленного, целует, ласкает его, как самого преданного друга, а когда они лягут вместе, он не способен отказать влюбленному в его доле наслаждения, если тот об этом попросит. Но товарищ по упряжке вместе с возничим снова противятся этому, стыдясь и убеждая».

Реальные отношения между мужчинами и мальчиками были, конечно, разнообразнее и прозаичнее. Афинский закон и моральный кодекс старался ввести их в определенные, достаточно жесткие рамки. Школы и палестры, где мальчики занимались спортом, тщательно охранялись, на ночь их должны были запирать. Сексуальное посягательство на свободнорожденного мальчика каралось смертью. Даже войти в класс без разрешения учителя или близкого родственника, когда ученики занимались одни, было преступлением. «Педагогам», которым поручалась забота о мальчиках, вменялось в обязанность препятствовать домогательствам влюбленных. Но за взятку педагог мог закрыть глаза, а учителей физкультуры — педотрибов, у которых нагие мальчики постоянно были не только перед глазами, но и, в буквальном смысле слова, под рукой, нередко подозревали в совращении подопечных.

Словом paides чаще всего так называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет. Переходный возраст от детства к взрослости в Афинах продолжался в среднем от 16 до 20 лет, но границы его были нечеткими. Юноши старше 18 лет назывались в Афинах эфебами (отсюда — позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам). По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13–14 лет. До этого времени никакая сексуальная активность не поощрялась. Аристотель считал, что «физическое развитие молодых людей задерживается, если они совершают половой акт в период созревания семени» и предупреждал родителей о нежелательности подростковой мастурбации.