Ефим Сорокин - Милостыня от неправды

• Название: Милостыня от неправды
• Автор: Ефим Сорокин
• Жанр: Прочая фантастика
• Год: 2007

---

— Но где хранится она? Можно ли заглянуть в нее?

— Я этого не знаю, — сказал Йот таким тоном, будто ему еще что-то известно, но он не может рассказать мне.

— Чтобы это узнать, не жалко потратить целую жизнь!

— Перед достойным книга сама открывается и открывается на той странице, которая содержит знания, необходимые именно этому человеку. Кому по геологии, кому по черной металлургии, кому по воздухоплаванию, кому по медицине, кому по генетике. Получив от книги знания, ученые проникают умом своим в природу тех вещей, которые изучают, познают устройство вселенной и преумножают великую мудрость книги в познании истин мира и могут прочитать еще несколько страниц. Говорят, прочитавшие книгу Еноха, поработят природу, станут управлять ей, завладеют всем миром. — Йот сглотнул слюну. Глаза его сияли, будто он прочитал уже книгу Еноха, поработил природу и завладел всем миром. — Никто самовольно не может прочитать ее. Только личный талант и усердие в учебе может быть пропуском к тайне этой книги… На одном из папирусов записана быличка, рассказывающая о любопытном юноше, который всеми правдами и неправдами проник в хранилище с книгой Еноха. Но когда он приподнял обложку, на него налетел ураган — книга сразу захлопнулась, а юношу вынесло из хранилища. Его нашли мертвым в пустыне, далеко от города…

— Значит, хранилище в городе?!

— Да, но на нашей планете уже несколько городов.

Прощаясь с Йотом, я спросил, пытаясь скрыть волнение:

— А как ты догадался… ну, что я вызвался бы спасать Ноему?

Йот загадочно улыбнулся и погладил свою острую лысину, так погладил, будто у него шевелюра была пышная или объем лысины намного больше, чем сам Йот об этом думал.

Мне нравилась Ноема. У нее были василькового цвета глаза и льняные кудрявые волосы. В школе шутили, будто она родилась от ангела. Она никогда не грызла семечки зубами и не сплевывала лузгу, а всегда отколупывала скорлупки пальцами. Ей не нравилось ее имя. Очень многим оно напоминало развратную Ноему-жрицу из прошлого человечества, когда люди еще были разделены на сифитов и каинитов.

Когда я вышел от Йота, он крикнул в настежь раскрытое окно:

— Ной, не рассказывай никому, что я про тебя нарисовал!

В тот вечер я возвращался домой легкой походкой. Мир казался новым: на него накладывалось мощное воображение маленького Йота. Я шел по улице, мощеной прозрачными блоками с подсветкой. С крыш небоскребов, мимо которых я проходил, стартовали на орбиту космические ковчеги. Космос был повсюду. Все говорило, кричало, шептало, показывало, намекало на космос. И внутренний уют стеклянных небоскребов с садами и оранжереями не мог заслонить космоса. Я не стал сокращать путь и спускаться к железнодорожному полотну, а решил пройти д-образным мостиком, который уже казался мне музейным экспонатом… Не было никаких небоскребов, не было космических ковчегов и прозрачного тротуара с подсветкой не было, но все-таки они были! Не было, не было будущего вокруг меня, и все-таки оно было! Я сам смотрел на все вокруг как бы из будущего. Я был уверен, книга Еноха, о которой говорил Йот, поможет нам покорить космос! Я в этом не сомневался, хотя шел не по прозрачным блокам с подсветкой, а по плоским камням, отшлифованным тысячами рабочих ног. Я спускался и поднимался с улочки на улочку, переступая через лунные тени грязных кипарисов и смотрел на проплывающие мимо со скоростью моей походки прилепленные друг к другу дома с плоскими крышами. За стенами домов люди занимались обычным делом: варили похлебку в чаду очагов, ужинали, ложились спать, кто-то выцарапывал у соседа меру зерна за тайное от жены угощение ячменным вином, кто-то ругался со своим скотом в конюшне, кто-то смеялся, женщина плакала. Завтра рабочий день, вставать рано…

2

Через несколько дней история с рисунками Йота получила неожиданное продолжение. В школе, на перемене, ко мне подошел Суесловец, он же — Змий Прямоходящий. Он и в детстве всегда был серьезным. Те, кто не знал его, думали, что он сердитый.

— Ты когда-нибудь бывал дома у Йота? — спросил Суесловец, лениво вращая верблюжьими челюстями.

— Был, — сказал я как можно небрежнее, потому что почувствовал, что разговор пойдет о заветной тетради, которую Йот прячет в коробах. Суесловец потоптался на месте, мощно сел за мою парту, поглядел, как я ем принесенный из дома коржик.

— Макеты космических ковчегов видел? — спросил Суесловец, но было уже ясно, что речь пойдет не о них. — Йот тебе тетрадь не показывал? — спрашивает, а я коржик спокойно жую.

— Какую тетрадь?

Нетерпение уже распирало Суесловца.

— Нет, не школьную… Ну, там еще про меня… Как я с Ноемой на одну планету летал.

«Ты?!»— чуть было не вырвалось у меня, я даже поперхнулся. Мне-то все стало ясно. Йот надул нас. И, может быть, не только нас. Мне бы промолчать, но вид у Суесловца был настолько самодовольный, что умолчать было невозможно. Да и обидно за себя стало. За себя и за Ноему. Я смотрел в окно на блестящую крутую железнодорожную дугу, на которую сеял осенний дождь, мелкий и, наверное, холодный, на почерневший д-образный мост, на который тоже сеял осенний дождь. Я напряженно размышлял, говорить ли Суесловцу правду.

— Где ты планету от религиозных тиранов спасаешь?

Суесловец просиял. На том надо бы и закончить мне, а Суесловец возьми да отломи от моего коржика. И стал самодовольно жевать своими верблюжьими челюстями. Мне не жалко, но надо хотя бы спросить, а он с таким видом отломил, будто одолжение сделал. Жует, а сам на Ноему поглядывает. И даже звук какой-то самодовольный издал, похожий на тот, когда паровоз сипит паром. У меня в пальцах маленький кусочек остался. Мне его доедать расхотелось.

— Йот — идеальный рассказчик! Кому рассказывает, того и делает главным героем, — как можно небрежнее сказал я, будто всегда знал об этом. А Суесловец побледнел, а глаза его сделались неосмысленными. Тупое выражение сковало лицо Суесловца.

— Ну, Йот!.. — с угрозой проговорил Суесловец, поднимаясь из-за парты и превращаясь в Прямоходящего Змия. — Ну, Йот!..

Прогремел звонок.

— Ты, Йот, за это ответишь! — Суесловец даже не взглянул на Йота, а тот, точно догадавшись, о чем идет разговор, малиновый, будто после урока физкультуры, смущенно елозил по своей парте.

У меня не было обиды на Йота. Весь урок я искал в Йоте недостатки, чтобы было за что побить такого… такого… такого… Ну, провел он нас с Суесловцем! Ну, может, еще кого провел… И тут я чуть было не подпрыгнул, вспомнив картинку за бумажной шторкой. За что же он Ноему? Уставившись в окно, я полностью отключился от классной жизни. Прижелезнодорожная ветла гнулась при порывах ветра, блестели под дождем две крутогнутых колеи среди потемневшего щебня, чернел д-образный мост. За что Йот так Ноему?.. Если бы он обернулся, я бы убил его своим взглядом. Но Йот не обернулся. Он держал в дрожащих пальцах щепку с изображением черепа и скрещенных костей. Щепку, должно быть, прислал Суесловец. И вдруг до меня дошло очевидное: Йот любит Ноему! Не я и не Суесловец летали на чужую планету спасать девушку — летал сам Йот. Он не решается признаться Ноеме, что любит ее и показывает рисунки своим одноклассникам, надеясь, что мы проговоримся, и тогда Ноема узнает о его любви. Тут прогремел звонок, Суесловец обернулся ко мне и подмигнул. С двух сторон мы двинулись к парте Йота. Он издал какой-то сожалеющий чмокающий звук и как-то заискивающе оскалил зубы. В пальцах он вертел щепку с пробитым черепом и с напряжением следил за нашим приближением, а локтем вытирал тревожный пот с малинового лба. Йот хотел встать, но замер в каком-то неестественном полустоячем состоянии. Мне стало жалко Йота. Он посмотрел на меня в поисках поддержки.

— Что же ты за дураков нас держишь? — неприязненно оглядывая Йота, напористо сказал Суесловец и ткнул его кулаком в плечо. Йот что-то отвечал, но говорил через легкую дрожь. Это нехорошо подзадоривало Суесловца, и он придирчиво и ехидно сказал:

— Это ты про себя все нарисовал! И за шторкой… Только волосы себе приделал! — И нехорошо рассмеялся. Мне не было смешно, но я по-обезьяньи натянуто захохотал. Йот, умученный последними словами и нашим смехом, издал немыслимый звук и со слезами выбежал из класса. Выглянувшее из-за туч обыденное солнце, раздвоившись, блестело на рельсах. А я хохотал вместе с Прямоходящим Змием и почти ненавидел себя.

3

Я успел хорошенько подзабыть об этой истории, но года три спустя (Йот уже переехал с родителями в город), Ноема вдруг спросила меня:

— Вспомни: несколько лет назад ты и Суесловец о чем-то поговорили с Йотом на перемене, он издал какой-то нечеловеческий звук и выбежал из класса, а вы смеялись.

И спустя три года мне снова стало стыдно за свой смех. С почтением к бывшему однокласснику я рассказал Ноеме о секретной тетради, умолчав, конечно, о рисунке за бумажной шторкой. Я провожал Ноему после школьных занятий. Мы стояли на д-образном каменном мосту над железной дорогой и ждали поезда. Я немного мучился, потому что мне хотелось помочь Ноеме нести ее восковые таблички, которые она заворачивала в шкурку и опоясывала ремешком с деревянной ручкой, но почему-то не решался предложить свою услугу. Я вспоминал свои разговоры с Йотом, а когда упомянул книгу Еноха, в которой содержатся все знания о вселенной — и человеческие, и ангельские, Ноема вдруг прервала меня: