Олег Селедцов - Се восходим во Иерусалим

• Название: Се восходим во Иерусалим
• Автор: Олег Селедцов
• Жанр: Мистика
• Год: 2007

---

Или вот еще случай. Старослужащие устраивали духам по ночам «велосипед». Ну, известная шутка: между пальцев ног вставляются спящему солдатику спички и поджигаются. Весело. Так Андрюха, увидев такое дело, взмолился. Что же вы, братцы, делаете? Им же больно. Они же дети совсем. А сам он уже почти дедом был. Его товарищи-одногодки стоят, посмеиваются. А у нас, говорят, план такой, из Москвы пришел. Сегодня, говорят, мы должны пять велосипедистов подготовить для олимпийской сборной. Ну, если ты, конечно, так хочешь, можешь один их всех заменить. Давай, мол, не робей. И что вы думаете? Взял Андрюха спички, воткнул себе между пальцами на обеих ногах по две штуки и поджег. Сослуживцы стоят, посмеиваются. Интересно ведь — человек сам «велосипедом» быть вызвался. А уже и паленым запахло. Огонь по самым пальцам пляшет. Да только Андрюха ногами-то не брыкает. Терпит. Глаза свои синие выпучил от боли и терпит. Остолбенели сослуживцы. Понимают, что боль их товарищ испытывает дикую. И тут один из них не выдержал, схватил простыню и затушил горящие ноги моего братца. Ожоги были сильнейшие. Волдыри такие, что ступать больно. Но в санчасть Андрюха не пошел. Благо у одного из солдатиков мед был. Так братец мой смажет сгоревшие пальцы медом, портянкой обмотает и в сапоги ноги экипирует. Терпит боль. Не хромает. Тот самый солдат, что огонь затушил, спрашивает его:

— Чего же ты не кричал? Ведь боль же адская была.

— Если бы закричал, салажат разбудил бы. А они и так, бедолаги, не высыпаются.

Представляете? Умора. Не солдат, а сплошной «Аншлаг» вместе с Региной Дубовицкой. В конце концов его одногодки от него отвернулись. Все. Они — деды, всю часть под каблуком сапога держать должны, а он своим салабонским поведением их авторитет подрывает. Словом, написали они коллективный рапорт с просьбой перевести рядового Андрея Григорьева в другую часть. Ну, как вы сами понимаете, такие рапорты в армии начальством не рассматриваются. Мало ли чего бойцы требовать будут. Коллективный рапорт — все равно, что бунт на корабле. А бунтарям одна дорога: мешок на голову и за борт. Но, представьте себе, этот рапорт командир части рассмотрел. Очевидно, и сам наслышан был о подвигах братца моего. Перевели его в медсанчасть за больными ухаживать. Так и здесь без юмора не обошлось. Выздоравливающим уколы колоть надо. В… Сами понимаете, мягкие места. А он на них, на места эти, смотреть не может. Он и в бане-то только себе под ноги всегда и глядит. Пару раз чуть не обварился из-за этого. Натыкался на шайки с кипятком своих сослуживцев. Так мало того, что ему на голые части обычно скрытого тела теперь смотреть приходилось, так ведь укол — это еще и больно. А больно сделать человеку он ну никак не мог. Пришел тогда Андрюха к начальнику санчасти, упал перед ним на колени и зарыдал. Увольте, мол, от такой каторги. Всю жизнь, мол, за вас буду Богу молиться. Начальник санчасти даже оробел: здоровенный солдат, и тут такая истерика. А братец мой между тем на бок завалился и затрясся весь, задергался, как когда-то в детстве. Ну, прибежали санитары, сделали укол бедолаге, уложили в отдельную палату. Словом, через неделю служил мой брат на скотном дворе, за поросятками ухаживал. Да так, что и после увольнения в запас от него еще с месяц свиным духом несло.

Ну, вернулся он домой. А городок наш, я еще раз подчеркну, маленький. Все друг друга знают, и молва об армейских подвигах моего братца облетела каждый дом, постучалась в каждое окошко, обрастая все новыми и новыми красочными подробностями, гораздо быстрее, чем сам Андрюха ступил на родную землю. А родная земля встречает своего доблестного защитничка не очень-то приветливо. Старики от него отворачиваются, старушки в спину плюют — опозорил родной город. Девушки, что раньше за счастье считали поймать лишь один взгляд его невероятных синих глаз, теперь презрительно смеются над ним, парни рук не подают — брезгуют. Мальчишки малые камни в него кидают, а девчушки-дошколятки, завидя его, по домам хоронятся. А он, лопух, представляете, и рад всему этому. Каждому плевку, каждой насмешке, каждому камню в затылок. Юродивый, чего вы хотите! Ходит по городку, улыбается, кланяется всем. И знаете, как-то уж быстро волна ненависти и презрения к моему братцу схлынула. То ли пожалели его люди, то ли новое развлечение для обывателей нашлось, а может, и по какой другой причине.

Андрюха быстро на работу устроился. В пригородный леспромхоз. Сосны валить. Недели после армии не отгулял. На работу навалился голодным волком. Силушки-то у него не занимать. В день полторы-две нормы делал. Подельнички на него ворчать начали. Еще бы! Начальство Андрюхой не нахвалится. Всяким лодырям да тунеядцам Григорьева в пример ставят, требуют подтянуть свои результаты под производительность бывшего солдата. Шибко осерчали на братца моего работяги. Хотели даже прибить малость. Но не прибили. Тут зарплата подошла, и оказалось, что Андрюха любит в долг давать и обратно денег не требует. Скоро у братца моего в кармане ни копеечки не осталось. И так каждый месяц. Хорошо еще, что кормили их в леспромхозовской столовке в счет зарплаты, а то совсем с голодухи помер бы брат мой. Вот только семье нашей по первости от Андрюхиной работы ничего не перепадало. Ну, я и решил каждый месяц в день выдачи жалования ходить в кассу леспромхоза и забирать половину суммы, заработанной братом, для мамы и нас, младших. Семья-то большая. Без отца. Жить-то надо.

Однажды в такой мой приход решил я братца попроведать. Зашел в его комнату в бараке леспромхозовском. Никого нет. Сел на его койку, сижу, дожидаюсь. Вдруг смотрю, в окошко лезет здоровеннейший детина и сразу к шкафчику Андрюхиному. И давай по карманам пиджачка прогуливаться. Вытащил деньги, сунул себе за пазуху и через окно опять-таки испарился. И я глазом моргнуть не успел. Тут и братец вернулся. Я ему всю эту историю пересказал, а он смеется, а потом вдруг таким серьезным стал, глянул мне не в лицо — прямо в сердце своими синими-синими глазищами и тихо так говорит:

— Знать, этому человеку деньги и нужней были. Бог ему судья.

У меня от этих слов все так внутри и перевернулось. Словно бы это я сам деньги у братца вынул. Засобирался я тут спешно, распрощался и домой. В спешке даже письмецо братцу от матери передать забыл. И, удивительное дело, каждый раз, когда с ним встречался после того случая, даже если в лицо ему не смотрел, а ведь почти никогда и не смотрел, казалось мне, нет, не казалось, знал наверняка, что глядят на меня в упор, пронзая насквозь, доходя до самых затаенных глубинок того, что церковники называют душой, его синие-синие, громадные, строгие и добрые одновременно глазищи. И страшно мне было встречаться с ним, и почему-то необходимо. Шел и шел к нему, как кролик к удаву. Вот ведь штукенция какая.

А между тем по городу поползли слухи, легенды, украшаясь невероятными подробностями, что брат мой колдун, или пророк, или провидец. Старушки да девки молодые, незамужние, стали к нему за советом бегать. А он лишь смеется, отшучивается: «Ну, чего вы там себе напридумывали? Никакой я не провидец». А те наседают, мол провидец или нет, это Бог разберется, а ты дай совет, как в той или иной ситуации быть-то. Он первое, что на ум пришло, ляпнет, по-доброму, без умысла, вроде дружеской шуточки, и уходит от назойливых посетительниц, прячется. Шуточка шуточкой, а ведь все, что он скажет, все исполнялось. И повалил к нему народ валом. Андрюха от этого запечалился, тяжко ему бремя славы показалось. Словом, пришли как-то до зари к общежитию леспромхоза очередные посетители, а Андрюхи там нет. Народ собирается, волнуется. Нет пророка и всё тут. Одна старушенция сдуру выдала, что это начальство леспромхозовское братца моего в ссылку определило. Народ забурлил, чуть правление не сожгли, директора едва не растерзали. Пришлось прибегнуть к помощи милиции. Стали разбираться. Никто, как оказалось, никуда Андрюху не переводил, не ссылал, а только на работу он не вышел, да и ночью в бараке своем вовсе не ночевал. Исчез и всё. Документы даже не забрал. Трудовая книжка в леспромхозе осталась. Чудеса да и только. День прошел — нет Андрюхи. Два прошло, три. Неделя. Месяц. Пропал мой брат. Исчез, как испарился. А уж по городу слух гуляет, что братец-то мой на самом деле не человек был, а инопланетянин, что потому и странным для людей казался. Что был он заслан на землю специально, чтобы человечество изучить, готово ли, дескать, оно к настоящему контакту с высшими космическими расами. Что вот теперь, в ночь памятного исчезновения, прилетела за ним космическая тарелочка и вознесла его во вселенские глубины. Нашлись даже очевидцы, которые своими собственными глазами видели эту тарелочку. Признаться, даже я начинал верить, что Андрюха наш — существо инопланетное. Почти год о брате моем не было никаких известий. А к Успению мама получила письмо от подруги из областного центра. Подруга набожная была, часто по монастырям путешествовала, и вот пишет она, что в одном из северных монастырей встретила послушника, шибко на Андрея похожего. И тот вроде бы узнал ее, но не подошел, не заговорил, а сама она подойти к нему отчего-то постеснялась. Но точно уверена, что послушник этот — именно Андрей. Вот только сияющий весь какой-то. Необычный. Мама от этого письма прямо расцвела вся. За последний год она постарела шибко, как-то почернела даже. Все плакала ночами о сыночке своем. В сказки про инопланетян и колдунов не верила и сердилась на нас, когда мы случайно об этом заговаривали. И вот, получив это письмо, засобиралась мама в этот самый монастырь. Дорога туда непростая, да и денег требует немалых. Но деньги как-то сразу нашлись. Даже больше, чем надо. Стали к нам приходить люди. Знакомые и малознакомые. Якобы наш Андрюха им когда-то занимал, а отдать они не успели. Однажды пришел такой громила, что едва в дверном проеме уместился. Я думаю, что где-то его уже видел. И вспомнил: ну, точно, это же тот самый, что когда-то у Андрюхи в карманах прогуливался. Ах, ты, думаю, дела какие творятся. Громила в глаза не смотрит, переминается с ноги на ногу. Матери моей бумажки в руки сует. Вот, мол, прими, мамаша, так надо. Аж взмок весь, пока деньги отдавал. Зато вышел на свет Божий радостный, как младенец. Дела! Собрали мы маму в дорогу, старшая дочь с ней поехала, мало ли что, путь-то неблизкий. Через две недели получаем письмо из того самого монастыря. Так и есть. Послушник этот братцем моим оказался. Сестра пишет, что таким счастливым никогда в жизни его не видела. Что в монастыре этом он каждый камешек целовать готов, что ходит радостный и часто плачет от счастья. Что глаза его по-прежнему синей синего, но только мокры без просыху то ли от слез, то ли от недосыпания. Что маме в монастыре тоже очень понравилось и она решила там остаться на время, а сама сестра приедет скоро и все в подробностях нам расскажет. Вот, собственно, и вся история про братца моего. Инопланетянина и монаха. Только вот ведь какая штука, не поверите, я ведь его не любил никогда, и вот теперь, в последнее время, до смертной тоски не хватает мне его глаз. Строгих и добрых, глядящих в самое сердце. И таких синих-синих.