Майя Фролова - Побаски кошки Мотьки

• Название: Побаски кошки Мотьки
• Автор: Майя Фролова
• Жанр: Домашние животные
• Год: 2007

---

Мама снова выносит меня под куст, кладет рядом кусочек моей любимой колбаски, уходит.

Мне не до колбаски. Я снова лезу по ступенькам, но мама закрывает дверь на ключ перед моим носом. В ее руке ящик, каблуки строго цокают, убегают от меня вниз. И я вдруг понимаю, что мама уходит насовсем, а я остаюсь здесь одна.

Мне казалось, что я не умею кричать, только мурлыкать. Но вдруг я заорала изо всех сил, скатилась по ступенькам и помчалась за мамой.

Мама останавливается, опускает ящик на землю, подхватывает меня на руки. Я забиваюсь к ней под мышку — не уйду отсюда, буду при маме вечно!

И я вдруг слышу, что у меня в груди тоже что-то стучит — тук-тук, тук-тук!

— Как сердечко бьется! — говорит мама. Значит, это называется «сердечко». Значит, мы с мамой одинаковые, ведь сердечки у нас бьются похоже — так-так, так-так.

— Нет, не могу, — продолжает мама. — Придется брать с собой. Но как довезти тебя? Автобус, поезд, и руки у меня заняты… Посиди здесь. — Она сажает меня на ящик и убегает куда-то. Возвращается нескоро, но я терпеливо жду, к своему ящику она обязательно вернется.

Цокают каблуки, в руках у мамы коробка. Она снимает с шеи шарф, заворачивает меня, кладет в коробку, запихивает ее в целлофановый пакет.

Я скатываюсь в угол, мне неудобно, коробка стукается о ящик. Нужно терпеть, чтоб быть при маме.

Я ничего не вижу, слышу разные голоса, вокруг много людей, щиплет в носу от едкого незнакомого запаха. Мама взбирается на ступеньки, снова меня трясет и качает. Я беспомощно кувыркаюсь в коробке и уже готова завопить во весь голос, но мама догадывается, как мне плохо. В пакет просовывается ее рука, гладит меня.

— Котя, сиди тихо, а то придется тебя выбросить!

Потерплю, раз мама просит.

Наконец она усаживается, ставит коробку на колени. Можно полежать спокойно.

Но тут что-то под нами затарахтело, загудело, мы стали двигаться, едкий запах усилился. Этот грохот был ужаснее моря. А вдруг это оно гудит вокруг нас?

Меня объял ужас. Бежать, бежать куда угодно! Я царапала стенки коробки, лезла изо всех сил — да выпусти же меня, мама!

Чужой голос спросил:

— Что это у вас?

— Котик, — ответила мама, стараясь рукой успокоить меня.

— Везете с собой такую мороку? Разве у вас там своих котов нет?

— Да как-то сердцем приросла, не смогла бросить.

Моя золотая, дорогая мама! Я не буду для тебя морокой, спрячь только меня куда-нибудь от этого непереносимого грохота!

Я выбралась по маминой руке из коробки и юркнула к ней под мышку. Успокоилась и заснула.

Проснулась, когда мама извлекла меня из-под мышки и снова посадила в коробку.

— Автобус одолели, — сказала она бодро. — Еще на поезде — и дома. Давай посидим в сквере, и погулять сможешь, и перекусим.

Мама снова куда-то волокла меня, и я лежала неудобно на боку, стукалась о ящик. Что-то знакомо шуршало у мамы под ногами.

Когда она извлекла меня из коробки, я увидела сухие листья на земле, кусты, деревья. Ничего, здесь мне нравится. Но только собралась присесть под кустик, что-то загрохотало и заревело с двух сторон, какие-то огромные чудовища надвигались прямо на нас. Не помня себя, забыв о маме, я помчалась куда глаза глядят.

— Котя, Котя, остановись! — Мама гналась за мной. Но я бежала как безумная, и вдруг налетела на что-то жесткое, больно ударилась, запекло в больном глазике, закружилась голова.

И тут мама ухватила меня.

— Куда же ты мчишься от меня, дурачок? Раздавит машина и не заметит.

Мы вернулись к скамейке, где нас дожидались ящик и мамина сумка.

Мама пыталась меня успокоить, вытирала платочком мокрый глазик, совала в рот колбаску. Но мне ничего не хотелось, все во мне дрожало и трепыхалось. Одно только место было, где я могла успокоиться — у мамы под мышкой. Она расстегнула кофту и сунула меня в рукав.

Мы долго сидели в сквере, я то дремала, то просыпалась, когда вокруг сквера начинали реветь и мчаться машины. Но я знала, что в мамином рукаве они меня не достанут.

Я не увидела то, что мама называла поездом. Оно тоже стучало и грохотало, но мы с мамой так измучились, что обе крепко уснули на полке. Мама меня прикрыла простыней, а я крепко прижалась к ее боку. И меня не увидела проводница.

Мама прошептала, когда мы заходили в поезд:

— Сиди смирно, вдруг проводница окажется злюкой, вышвырнет тебя и ничего не поделаешь.

Я не уверена, что поняла, о чем она шептала. Я совсем обалдела. Даже кусочек колбаски не смогла проглотить, как ни уговаривала меня мама.

Я становлюсь Мотькой

Нас встречал кто-то с грубым голосом. Мама назвала его Митей. Он взял мамины вещи, но мою коробку в пакете несла она сама. Мите ничего про меня не сказала.

Когда отворилась дверь, мама достала меня из коробки, подышала, успокаивая, на спинку и поставила на пол.

— Ну, Котя, приехали, теперь это твой дом.

Какой он громадный и неуютный, этот дом, со всех сторон двери, ни одного укромного уголка, где бы можно спрятаться. Да еще Митя сказал недовольно:

— Вот это да! Тащила кота, мучилась. Мало ли их во дворе, выбирай любого.

— Мне не нужен любой, — строго сказала мама. — Мне нужен этот. Мы с ним полюбили друг друга.

Огромная рука подняла меня с пола. Митя оглядел меня со всех сторон.

— Да это и не кот вовсе — кошка. И глаз у нее больной, течет. И хвост кривой. Ну и уродина!

Если бы, Митя, тебя вертели за хвост и швырнули в куст на колючки, ты бы так не обзывал меня.

Я не испугалась, когда Митя объяснил маме, что я не кот, а кошка. Ей уже давно пора об этом знать. Теперь-то она от меня не откажется, я — дома, она сама сказала.

— Кошка? — удивилась мама и совсем не огорчилась, как я и предполагала. — Значит, будет хозяйкой в доме, моей подружкой. Но что же с глазом?

Она забрала меня у Мити и заохала:

— Как же ты ушибся, бедненький! Совсем глазик опух, затек. Да, больше ты не Котя. Как же тебя назвать? Изменим одну букву. Вместо «ка» будет «эм».

С этого момента я стала Мотей, Мотечкой, Мотькой или Мотроной, иногда Мотюней, Мотрошей. Это зависело от маминого настроения.

Мама промыла глаз чаем, налила в блюдечко молока, но есть мне не хотелось. Из приличия обмакнула язык, и пока мама с Митей о чем-то говорили и разбирали вещи, я отыскала укромный уголок.

В большой комнате стояло что-то длинное, пузатое, позади в нем оказалась щель. Внутри было темно, лежало что-то мягкое, похожее на мамину кофту, я забралась в рукав. Услышала, как мама звала: «Мотя, Мотечка, куда же ты подевалась?» Митя ответил: «В диван, наверное, залезла, отлеживается. Повезло же ей, что тебя встретила».

Я не знаю, что такое «повезло», а вот диван просто замечательный. Не качается, не трясется, тишина. Кофта пахнет мамой. Я спала долго-долго.

А когда проснулась, началась моя новая жизнь — жизнь кошки Мотьки.

Вначале мне было не по себе в этой огромной квартире. Куда ни пойдешь — двери, столы, стулья. Даже маму трудно отыскать.

Но вскоре я убедилась, что никакой опасности нет, а много интересного. Залезешь в шкаф, а там коробки, что-то горбатое в футляре и ключик висит, можно поиграть, побренькать им. А в мешочке лоскутки разноцветные.

Я его выволокла из шкафа, разбросала лоскутки по полу, кувыркалась на них, подбрасывала лапкой, они легкие, как листочки в парке.

Мама смеялась: «Наводишь порядок, хозяюшка?» А Митя ворчал: «Ну, теперь порядка в доме не будет». Пусть ворчит. Мама для меня главнее.

Если бы не глаз, я была бы совсем счастливая. Каждый вечер мама закапывает в глаз капли длинной пипеткой. Когда она открывает холодильник, я предчувствую, что сейчас начнется эта неприятная процедура, и стараюсь спрятаться. Самое надежное место — диван. Шмыгну в щель — не достанешь.

Но мама хитрая, знает, что долго сидеть в диване скучно. Она делает вид, что забыла обо мне. Меня к ней тянет неодолимо. И вот — цоп, лапки мои зажаты между коленями у мамы, она бережно раскрывает глаз пальцами, капает, вытирает ваткой: «Терпи, Мотечка, для твоей же пользы». Капли жгучие, но я терплю.

Мы с мамой очень любим друг друга, как бы Митя ни ворчал и ни обзывал меня «кривой Мотькой». От него же я узнала, что я никакая не особенная кошка и любить меня в общем не за что. Не пушистая, нет белых чулочков на лапках, хвост тонкий, кривулей, обычная серая в полоску, каких миллион, да еще из глаза течет.

— Зато она ласковая, муркунья, душу мне согревает, — защищает меня мама. — Ведь не за красоту мы любим, а за верность.

О, да! Согревать маме душу — мое любимое занятие. Только она сядет — скок ей на грудь, голову суну под подбородок, распластаюсь там, где подо мною выстукивает мамино сердечко. Может, она и мое слушает? Оно хоть и маленькое, но тоже стучит, бьется.

Когда она встает и перекладывает меня на диван, я ужасно злюсь. Ну зачем ты встаешь, мама? Разве тебе плохо сидеть со мной? Мне ничего другого не нужно.