Шемас Маканны - Мои рыжий дрозд

• Название: Мои рыжий дрозд
• Автор: Шемас Маканны
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00173-7

Роман молодого ирландского автора, не лишенный элементов фантастики, затрагивает актуальные проблемы современной Ирландии: безработицу, разгул терроризма, проблемы национальной культуры.

---

Не спрашивайте меня, где Салли раздобыла свой пистолет. Какая разница? Такие вопросы, по-моему, вообще задавать бестактно. Будем считать, что это был старый револьвер начала века, доставшийся ей еще от Джорджа. Во всяком случае, она была готова. Доктор Макгрене постоянно торопил ее, боясь каких-нибудь непредсказуемых событий, и, надо признать, он был прав. Салли совсем было уже подготовилась к своему «вооруженному ограблению», но вдруг заболела. Да, представьте себе, с убийцами это тоже случается иногда. Ангина, насморк, подскочившее давление, стенокардия, какие-то странные боли в спине и расстройство желудка — все это навалилось на нее одно за другим, так что она приготовилась, как сама говорила, «отдавать концы».

— Дурно мне, дурно! — плаксиво жаловалась она ухаживающей за ней Анне.

Салли с каждым днем все больше привязывалась к этой приятной, красивой, не по годам развитой девочке. Теперь они часто бывали вместе, и из откровенных рассказов Анны она узнавала о ее отношениях с Гилли, с каждым днем все более близких. Ну что же, пусть, решила она для себя раз и навсегда, все это мне только на руку. Может, Гилли даже не заметит подмены.

Шамаш ждал «вооруженного ограбления» с не меньшим нетерпением. Для него это был еще один шаг на пути к вечной жизни. Ведь если жить очень долго, как он думал, на родине его воцарятся мир и покой, и он сможет вернуться туда.

Время шло. Настало лето, зазеленела трава в городских скверах, и Гилли был отправлен на курсы в Гэлтахт. Анна жила в соседней деревне, в двадцати минутах быстрой ходьбы. Вернувшийся из Греции Лиам навестил их там и сообщил, что группа «Алтерд бойз» получила приглашение выступить где-то в Северной Ирландии на фестивале молодежных ансамблей. Взволнованные, они вернулись домой и начали готовиться к выступлению.

Салли Хоулм тоже готовилась. Вернувшись в свои владения, она наняла рабочих, которые за довольно скромную сумму согласились отремонтировать левый флигель большого дома, где, как она решила, они уединятся с Гилли после ее выхода из больницы. Сама же она проводила почти все время в яблоневом саду, упражняясь в стрельбе. Привязав к веткам деревьев бутылки, она дожидалась порыва летнего ветра, полного прохладных ароматов, и стреляла по «движущимся мишеням», с каждым днем все больше совершенствуя свое мастерство. Скоро она попадала в молочную бутылку с пятидесяти шагов.

О предстоящем выступлении Гилли решил доктору ничего не говорить, но тот все равно откуда-то узнал. Незадолго до этого в газетах как раз писали, что во время концерта где-то в Северной Ирландии группа террористов стала стрелять в танцующих (наверное — в протестантов), прибыла полиция, завязалась перестрелка, раненых увезли в больницу, а все музыканты были убиты (их вероисповедание указано не было). С газетой в руках он помчался к Салли, которая уже знала от Анны о готовящейся поездке.

— Ну, что вы скажете, может, мне просто запретить ему ехать? — Доктор был заметно взволнован.

В ответ Салли стала говорить что-то о чувстве долга, о живущей в крови каждого уроженца Ирландии (это она так тонко обошла проблему своего английского происхождения) готовности к подвигу и в заключение почему-то посоветовала доктору Макгрене вспомнить ее брата Джорджа, с которым тот даже не имел чести быть знакомым.

Не встретив у Салли должного понимания, Шамаш отправился к сестре Бонавентуре. Узнав от него о страшной опасности, которой готов подвергнуть себя Гилли, она заплакала, запричитала что-то о «бедном храбром мальчике» и отправилась в Лурд поклониться богоматери. Вернувшись, она вызвала Гилли в свою комнату, долго пугала его ужасами тревожных будней Северной Ирландии и в заключение благословила на подвиг. Гилли принял благословение вполне достойно, в глубине души уверенный, что все, о чем пишут в газетах, — сплошные выдумки и что ни о какой реальной опасности нет и речи.

— Да если бы они там вправду стреляли из-за каждого угла, нас, наверное, не позвали бы выступать, — сказал Лиам, когда они между собой обсуждали эту проблему. Эдан молчал, тайно надеясь, что им повезет и они смогут увидеть хоть какой захудаленький взрывчик.

15.07

Сволочи! Они все-таки ушли. Просто взяли и ушли, даже недослушав его. Но этого мало, из-за них он потерял время и теперь опаздывал. Опаздывал, как школьник. Если бы в день убийства Садата та машина тоже так вот опоздала, может быть, все пошло бы по-другому, подумал он, мрачно усмехаясь. Он выбежал на площадь и оглянулся. Никого. На всякий случай он поднял вверх руки и приветственно помахал ими. Никто даже не повернул головы в его сторону. Редкие прохожие усердно делали вид, что спешат по неотложным делам. Вынырнувшее из-за ратуши солнце ударило ему прямо в глаза, и он сощурился. Раскинув руки в стороны, Шемас начал медленно кружиться, но внезапно остановился, услышав усиленный рупором голос полицейского:

— Водитель машины номер 2Ф-2608! Немедленно пройдите к автомобилю! Водитель машины 2Ф-2608! Займите свое место в кабине!

Все понятно! Опять какой-то идиот с Юга припарковался около «Контролируемой зоны». Да, у нас тут так, подумал Шемас с гордостью, у нас тут жизнь серьезная, могли бы знать, куда едете.

Откуда-то со стороны Водяной улицы показался растерянный немолодой священник с багровым лицом.

— Простите, сэр, что-то не так с моей машиной? Что я должен сделать?

— Немедленно уберите отсюда вашу машину, святой отец, — голос полицейского постепенно смягчился. — Разве не знаете, что парковаться можно только на специальной стоянке?

Священник презрительно пожал худыми плечами, но подчинился.

Шемас опять раскинул руки в стороны и начал вращаться. Когда четыре угла площади слились в его глазах в одну пеструю полосу, он резко остановился и поднял голову вверх. Мостовая качнулась вправо, и он упал. Так он и лежал, откинув в сторону руку, запрокинув голову, как пьяный. И никому не было до него никакого дела. Так он и лежал. Вся жизнь его была ложью. Так он и лежал, он был слаб, пуст и никому не нужен.

— Да ну, Шемус, неужели это вы?!

Он поднял голову и увидел, что к нему медленно подходит мальчишка в яркой майке. Шемас прищурился.

— А что ты здесь делаешь, Михал?

— Ой, Шемус, мы же не в Гэлтахте сейчас, могли бы говорить и по-английски.

Шемас сел, и Михал стал рядом с ним, широко улыбаясь.

— Вы совсем не изменились, правда. Я так и думал, что вас тут встречу. Знаю, вы где-то тут живете. Но я, конечно, не думал, что увижу, как вы лежите прямо на мостовой. Пригласите меня к себе выпить чаю в честь нашей старинной дружбы?

Шемас пожал плечами.

— Ну, можно, если ты хочешь. Но ты здесь, наверное, не один…

— Да вы, правда, подумали, что я к вам пойду домой?! Небось живете с каким-нибудь таким же вонючим педиком, как вы сами? Я все помню, что вы мне тогда рассказывали. А я здесь с родителями. Они сейчас за обедом здорово поддали, и их совсем развезло от жары. Они сейчас там отдыхают. — Он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — А я пил один томатный сок и решил пока пройтись. Вдруг, вижу — вы лежите. Неужели, думаю, от сока тоже бывают галлюцинации. А потом понял, что это не я пьян, а вы. И вы все такая же дрянь, каким были в Гэлтахте.

Шемас поднялся с земли и начал тщательно отряхиваться. Михал молча наблюдал за ним, прищурив глаза.

— Ты здесь долго пробудешь? — спросил наконец Шемас.

— Не знаю. Я сегодня вечером хочу пойти на этот концерт. А там видно будет…

— Я знаю тех, кто его устраивает. Могу познакомить.

— Тоже небось какие-нибудь вонючие педики?

— Сколько сейчас времени?

Михал вынул из кармана какой-то роскошный прибор и нажал на блестящую кнопку.

— Сейчас одиннадцать минут четырнадцать секунд четвертого, среда, двадцать восьмое июля одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года.

— А ты знаешь, что эту дату можно читать с обеих сторон: 28.7.82. Ну, пока, увидимся на вечере!

— Только вас мне там не хватало!

Шемас молча пошел в сторону Водяной улицы, но неожиданно вернулся на площадь. Никого. Пусто, как всегда бывает в это время по средам. Он сел на скамейку и опустил голову. Ему двадцать один год, он кончил университет, он сейчас не работает. И еще, вот то, об этом тоже нельзя забывать. Но все равно, он всюду чужой. Может быть, сегодня, на этом вечере, он встретит замечательную девушку. Они пойдут гулять, и он покажет ей старые улочки, расскажет обо всем, что знает, они будут вдвоем, вместе. И никто не будет им мешать. Он достал из кармана кусочек водорослей и проглотил его. Да разве имеет он право на счастье?

Вдруг невдалеке от него раздался веселый мальчишеский смех. Нет. Не может быть. Даже смотреть нечего. Он еще крепче зажмурил глаза. Тех, кого он должен был встретить, он упустил, не выполнил задания, а это просто какие-то чужие ребята. Может, это мать послала за ним братьев. И сейчас они все вместе пойдут домой. Дома, наверное, готов чай, а в его комнате в крышке от пишущей машинки спит кот, и собака ждет у двери. Отец, наверное, лежит на диване в одних носках и читает газету, а мать сидит у стола рядом с ним и терпеливо слушает, как он рассказывает ей о том, что она уже слышала на кухне по радио. Он похлопает собаку по спине и нальет коту молока. А потом ляжет на диван с какой-нибудь хорошей книгой, а сам писать сегодня ничего не будет. Что он может сказать хорошего и кому? Да и зачем? А может быть, стоит всерьез заняться пением? Или в этом тоже нет смысла?